— Что значит — платная?
— То и значит, что за деньги ложится, как и все. Тебе что надо — трахнуть ее или жениться?
— Не знаю, — сказал Борис.
— Сто баксов наскребешь? Или одолжить?
— Наскребу… По-моему, ты бредишь…
— Готовь бабки к вечеру.
Гер ка Слепой не страдал никакими комплексами, у него не было ни богатой родни, ни дядьки за океаном. Не сказать, чтобы он из-за этого убивался. Ему было все равно, где работать или учиться. В МФТИ он поступил по той простой причине, что его батяня, ныне полуспившийся, когда-то работал в оборонке и вел курс на кафедре механики: кое-какие связи сохранил в институте и с трудом, но протолкнул сына по заниженному тарифу. Когда Герка задумывался о смысле жизни, то приходил к мысли, что рожцен для счастья, как птица для полета. По натуре он был лентяй, каких свет не видел, и единственное, во что вкладывал всю душу, так это в ублажение многочисленных подружек, с коими всегда находил полное взаимопонимание. Внешность, возраст, социальный статус женщины для него не имели никакого значения, они все были как одна прекрасная незнакомка, обделенная судьбой, которая жаждет отдохновения в его неутомимых объятиях. К двадцати одному году он накопил такой опыт общения со слабым полом, на какой иному мужику, озабоченному житейскими хлопотами, не хватило бы трех жизней, но надо отдать ему должное, никогда не вытягивал из женщин деньги, хотя при его хватке мог бы уже, наверное, озолотиться. Особенно имея дело с пожилыми дамами, женами, матерями и любовницами новых русских, скучающими от материального переизбытка.
В перерыве между лекциями Герка отвел Кэтрин в курилку, на широкий подоконник между этажами, о чем-то с ней потолковал, размахивая руками и громко хохоча (Боренька наблюдал за ними сверху через перила), потом вернулся к другу и деловито доложил:
— Все, Бориска, она твоя. Сбил цену до полтинника. С тебя комиссионные.
— Что ты ей сказал? — Боренька покраснел.
— Все как есть. Влюблен, чешется, готов отстегнуть полтинник не глядя. Но не больше. Сперва уперлась: давай полтораста. Уломал кое-как. Откуда, говорю, у него сейчас деньги, когда они с маманей квартиру снимают.
— Врешь!
— Что — вру?
— Она не такая.
Герка курил, глядел сычом.
— Вру я или нет, сегодня как раз проверишь. У меня хата пустая, старики на даче. Вот ключ. Она придет к восьми. До полуночи управишься? В принципе я могу и на всю ночь слинять.
Щадя самолюбие приятеля, он скрыл от него правду. На самом деле Герка девицу элементарно припугнул. Это было несложно. Как и с большинством курочек на факультете, он переспал с ней пару раз и убедился, что она фригидная, как валенок. Какая девушка захочет про себя такой огласки. Он сказал Кэтрин: будешь издеваться над Бориской, вывешу дацзыбао. Пусть все знают, какая ты нимфоманка в кавычках. Чего тогда заработаешь? Красавица попробовала взбрыкнуть: «Негодяй, кто тебе поверит? А я скажу, что ты импотент». Герка ее вразумил: «Суть в том, дорогая, что мне совершенно неважно, что ты натрепешь блудливым язычком, а твоему маленькому бизнесу уж точно капут…» После некоторого раздумья Кэтрин изрекла: «Не знала, что ты такая сволочь, Слепой!» — «Я не сволочь, — возразил Герка. — Я за кореша переживаю. А сволочи те, кто протухший товарец выдают за свежачка».
Когда надо, он умел говорить с дамами резко, но всегда справедливо.
Боренька взял ключ и ушел на лекцию.
В начале восьмого он уже сидел в Теркиной квартире, приготовясь к нелегкому испытанию. Не совсем верил, что возлюбленная придет, но чувствовал себя так, будто ему предстояла полостная операция и, возможно, без наркоза.
В десять минут девятого раздался звонок в дверь.
Кэтрин явилась немного под балдой, то ли накуренная, то ли напитая, но Боренька не сразу заметил: лишний раз боялся глаза поднять.
— Где ванная? — спросила девушка строго и, не дождавшись ответа от сомлевшего отрока, гордо прошествовала куда хотела, плотно затворив за собой дверь. Вышла минут через двадцать — с распущенными влажными волосами, в Геркином халате, туго перепоясанном, но каким-то таким образом, что большие груди почти вываливались наружу. Боренька за это время собрал на стол немудреную закуску, поставил вино и (Господи, как он позже стыдился!) зажег свечи в красивых бронзовых подсвечниках. Кэтрин на стол взглянула мельком, требовательно распорядилась.
— Пойдем. У меня времени мало. Сорок минут.
— Куда пойдем? — опешил Боренька.
— В спальню, наверное… Или предпочитаешь в кресле? Кстати, у тебя есть презерватив?
— Нет.
— Ладно, воспользуемся моим… Пошли, чего ждешь, любовничек?
— Может быть, немного вина?
— Я на работе не пью, — с тем удалилась в спальню, на сей раз оставя дверь открытой.
Боренька выпил стакан красного вина, давясь и прихлебывая. Какой-то портвейн в узкой длинногорлой бутылке. До этого он пил спиртное раз или два в жизни, да и то шампанское. Вряд ли кто поверит, но это так. Вдобавок он не курил… Видение прыгающих в проеме халата коричневых сосков его почти ослепило. Больше всего он, конечно, боялся опозориться в самую неподходящую минуту. Он вообще сомневался в себе как в мужчине. Где-то читал, что многолетнее мастурбирование никого не доводит до добра. Зато в другой статье, кажется, в том же номере медицинского журнала, попавшего ему в руки, было сказано, что усиленные занятия онанизмом, напротив, способствуют оттоку крови из паховой области и повышают потенцию. Сейчас ему представился хороший случай проверить, кто из авторов прав.
— Эй! — насмешливо позвала Кэтрин. — Тебя долго ждать? Или ты напиться решил?
По-стариковски шаркая, Боренька приплелся в спальню. Кэтрин сидела на двуспальной кровати Теркиных родителей в позе «лотоса», совершенно голая, с распущенными по плечам смоляными прядями. Шторы опущены, и единственный в комнате голубоватый торшер окутывал ее призрачным светом, словно вытягивая из золотистой кожи ответные лучи. Ничего более прекрасного Боренька не видел в своей жизни и смотрел на нее, открыв рот. В висках началась бешеная пульсация. Будто издалека, откуда-то сверху он услышал собственный голос:
— Немного прохладно, нет, Кать?
Красавица возмущенно фыркнула:
— Тебя раздеть? Или сделаешь это сам?
— Раздеть? — переспросил он. — А зачем?
Видимо, что-то в его вопросе насторожило Кэтрин. Из позы «лотоса» она изящно переместилась в положение, знакомое ему по картине Гойи «Маха обнаженная».
— Боря, ты здоров?
— В каком смысле? — Боренька добрался до ближайшего стула и плюхнулся на него. В башке противно звенело, но на душе он почувствовал умиротворение. Позже, вспоминая этот вечер, он понял, что был в те минуты счастлив так, как никогда не бывал счастлив потом. До полного блаженства оставался один шаг, а это и есть счастье, другого не бывает.
— Ты зачем меня позвал?
— Я?
— Борька, перестань паясничать или я сейчас встану и набью тебе морду.
— Почему ты злишься, Кэт?
— Иди сюда, говорят тебе!
— Не хочу.
— Не хочешь меня?
— Так — не хочу. Лучше оденься. Удобнее будет разговаривать.
— Удобнее разговаривать? — Кэтрин свесила ноги с кровати и села, сверкнув коричневым лобком. Боренька едва слышно застонал, теряя последнее соображение.
— Ты сволочь, Борька, — произнесла она зловеще, — как и твой поганый дружок. Вы оба садисты, импотенты и сволочи.
— Герасим не импотент, — автоматически возразил Боренька. — Он классный мужик.
— Последний раз говорю: иди сюда!
— Я боюсь, — признался Боренька.
— Чего боишься, засранец?
— Вдруг тебе не понравится?
— Какая тебе разница, понравится или нет?
— Очень большая. Я же люблю тебя.
Несколько мгновений она разглядывала его с таким выражением, будто увидела паука.
— Это все?
— Еще я не хочу, чтобы ты делала это за деньги. Ты же не проститутка.
Очень медленно Кэтрин перетянула к себе халат, брошенный на спинку кровати, укуталась в него — и прошла мимо Бореньки с таким независимым видом, словно его и не было.
Следом за ней он переместился в гостиную, уселся за стол и выпил еще стакан вина. Кэтрин вернулась из ванной одетая — в чулках, в юбке и свитере, причесанная и с подкрашенными губами. Прилегла напротив.
— Скажи честно, денег не достал?
— Не в этом дело.
— Если хочешь, можно в кредит. Не зря же я ехала?
— Спасибо, не надо. Вот деньги, возьми, пожалуйста, — на его лице блуждала пьяненькая, мечтательная улыбка.
Кэтрин приняла стодолларовую купюру, но не спрятала сразу в сумочку. Что-то ее смущало, что-то смутно припомнилось из тех лет, когда травку не курила и водку не пила. Забавной была девчушкой, помешанной на вышивании. В технический вуз поперлась в надежде встретить суженого, в институте соотношение парней и девушек было пять к одной, и уж только пообтершись на московских тусовках наконец поняла, что семья — такой же предрассудок, как добродетель.
