— Привет. А ты что здесь делаешь? Вот так встреча, ни фига себе.
Я резко обернулся и увидел удивленно-радостное лицо бывшей моей подопечной Гели Лежаковой, талантливой ростовской поэтессы. В пору интенсивной деятельности литобъединения «Дон» при Союзе писателей, я входил в правление молодежного органа и как мог, помогал одаренным ребятам опубликовать их произведения в областных газетах и журналах. В числе наиболее способных была и Геля, впоследствии ставшая любовницей на добровольных началах. Просто мы выпили в Союзе по какому-то поводу, и она увязалась за мной. Тогда я имел вес, силу, публиковался, чуть ли не еженедельно, работал как вол за письменным столом и абсолютно не думал о женщинах. Но вот получилось, чего уж теперь скрывать.
— Работаю, Гелька. Обманываю православный народ.
— Ни фига себе. Так ты ваучерист, что ли? — приподняла тонкие брови девушка.
Все-таки прав был Лев Ошанин, красивее ростовских девушек не сыскать по всей России. Юная красота особенная, смуглая, щемяще-сладостная. Не то, что простенькие, курносо-круглые лики русачек из центральных областей.
— Ну, выкручиваюсь из инфляции, как могу.
— Никогда бы не подумала. Да и вид у тебя… не бандитский.
— Странно, ты считаешь, что на ваучерах работают одни бандиты?
— Нет, конечно, — смутилась Геля. — Но я думала, что здесь ворочают крутые ребята.
— Ты ошибаешься, — засмеялся я. — Среди нас есть инженеры, художники, музыканты. Даже писатели.
— Теперь и сама вижу. Ты меня прямо успокоил, а то ходить мимо боялась.
— А чем занимаешься ты? — спросил я в свою очередь.
— Газетами на вокзале торгую. «Спид-инфо», «Совершенно секретно» и другими.
— Получается?
— Так себе. На кусок хлеба хватает.
— Пишешь что-нибудь, Геля?
— Изредка, — карие глаза девушки подернулись дымкой тумана. — Для души. Кому сейчас нужны бабксие стихи про любовь.
— Нужны, Геля, нужны, — вздохнул я. — Хотя бы для себя, чтобы не затеряться в захлестнувшем нас хаосе.
— А ты? — с женской участливостью спросила она. — Тебе нельзя бросать. «Приемный пункт» признали все, а «Туманы» вообще класс.
— Спасибо на добром слове, но я, кажется, начал бухать. Неприятности, понимаешь, одна за другой.
— Раньше тоже бухал. Правда, редко, но метко, — засмеялась девушка.
— Раньше день-два и два-три месяца передышки, а то и полгода. Теперь же по неделе через полмесяца.
— Тогда пора задуматься.
Девушку кто-то окликнул. Она обернулась, махнула рукавичкой. Оторвала от земли тяжелую, сразу не замеченную мною, набитую газетами и журналами сумку.
— Я приду к тебе, и мы поговорим. Можно?
— За бутылкой шампанского? — улыбнулся я.
— Я принесу. У меня иногда водятся лишние деньги, — подмигнула она. — Да, Гарик торгует рядом со мной. Вообще все ребята из «лито» бросились в коммерцию.
— Как многие члены Союза писателей в столяры и плотники. Знаю.
— Я позвоню. Ну, пока. Вид у тебя какой-то усталый. Держись.
— Держусь.
— Удачи.
— Спасибо. Взаимно.
Разноцветная курточка и туго обтягивающие длинные ноги синие джинсы еще немного помаячили на другой стороне трамвайных путей. Затем фигурку девушки загородил подкативший «собачатник» с решетками на окнах. Милиционеры принялись вылавливать закоченелых от холода алкашей. Задумчиво погремев в кармане монетками, я вытащил пачку сигарет, закурил. В голову лезли разные, не имеющие общего стержня, мысли. О Зуфре, как неожиданно для себя окрестил я новую любовницу. Надо же, забыл спросить имя. О Людмиле, о будущем, таком холодном и зыбком.
— Эй, дед, «кардинала» возьмешь?
— Что? — встряхнул я головой, пытаясь сосредоточить внимание на заросших щетиной лицах молодых армян.
— «Кардинала», — повторил один из них. — На двадцать восемь граммов.
— Показывай.
До меня дошло, что речь идет о мужской золотой цепочке. Парень снял ее с толстой шеи, протянул мне. Проба на замке стояла, на другом конце цепи тоже. Сам замок работал четко, без «закусов», к плетению из золотых пластин претензий вообще не было. Безукоризненное, ни пайки, погнутостей. Ничего не скажешь, работа большого мастера. Но что-то настораживало. То ли цвет металла казался бледнее обычного, то ли вес не соответствовал величине изделия. Помочив слюной середину цепи, я вынул ляпис, крепко потер им одну из пластин. Реакции никакой. Значит, золото. Снова взглянул на армян. Молодые зверьки с резкими взглядами исподлобья. Скорее всего, боевики из Нагорного Карабаха. Драгоценный металл оттуда прут телегами. Снимают с убитых, скупают за бесценок у беженцев. Впрочем, сейчас везде война, по всему периметру бывшего Советского Союза. Какая разница, откуда вещь, предложили, — решай сам.
— По восемь тысяч за грамм. Идет? — подлил масла в огонь армянин.
— Идет, но денег у меня маловато, — с сожалением причмокнул я губами. Сделка могла бы быть весьма выгодной, вещь купили бы даже свои по двенадцать тысяч за грамм. — Погнали к цыгану.
— К какому цыгану? — настороженно спросил парень.
— На углу возле палатки стоит, видишь?
Отдав цепь, я направился к Данко. Тот давно уловил, что сделка с армянами крупная. Но виду не подавал, только напустил на себя излишнего безразличия.
— Данко, взгляни, — подойдя, негромко сказал я ему на ухо. — Мне показалось, цвет бледноватый. И вес.
— Разберемся, — едва слышно откликнулся тот.
Армяне окружили нас плотным кольцом, покалывая колючими взглядами. Руки в карманах длинных пальто. Почти все кавказцы преимущественно одевались в длинные черные одежды. Головных уборов, как правило, не носили. Разве что поколение постарше напяливало на уши здоровенные фуражки — «аэродромы». Данко долго вертел цепь в руках. Он никогда не пользовался ни ляписом — карандашом от мозолей, дающим реакцию на недрагоценных металлах в виде черных полос — ни надфилем, ни лупой. Все руками, глазами, иногда зубами.
— Еще что-нибудь есть? — подкидывая изделие на ладони, наконец, поднял он глаза.
— Есть, но сначала «кардинал» — стрельнул черными зрачками парень.
— «Кардинал» не пойдет.
— Почему?
— Потому что золота здесь всего несколько граммов. В покрытии. Остальное серебро.
— Ты что, пьяный? — заартачился армянин. — Это чистое золото пятьсот восемьсот третьей пробы.
— Тебе доказать? — жестко спросил Данко. Я еще ни разу не видел, чтобы он перед кем-то пасовал.
— Докажи. Если не докажешь — заплатишь сполна.
— Заплачу. И еще прибавлю, — цыган обернулся ко мне. — Дай-ка надфиль.
Я шустро вытащил из бокового кармана в сумке миниатюрный напильничек. Покрутив цепь, Данко перевернул ее тыльной стороной, спилил угол на одном из звеньев.
— Ты что вещь портишь, ты? — взъярился армянин. Остальные придвинулись ближе.
— Если она золотая, я беру ее. И не твоя забота, что с ней буду делать, — отдавая мне надфиль, спокойно ответил цыган. — Могу купить и бросить хоть в урну. Но она не золотая, видишь, побелела? Под покрытием чистое серебро.
— Какое серебро?
— Обыкновенное, восемьсот семьдесят пятой пробы. Ребята, лапшу на уши будете вешать другим.
Делано сосредоточившись, парень долго вглядывался в спил на цепи. Затем сплюнул, покосился на цыгана и молча пошел в сторону главного входа в базар. За ним плотной стаей тронулись его друзья. Данко похлопал меня по плечу.
— Радуйся, писатель, что у тебя не хватило денег, а то бы влип в козлиное гавно по самые яйца.
— Да вроде тоже догадался, — начал было я.
— Ничего ты не догадался, — перебил цыган. — Отслюнявил бы двести двадцать четыре тонны, как миленький. Они бы тебя раскрутили, можешь поверить.
— Раскрутили, — неохотно согласился я, — припоминая мелькнувшую мысль о том, что цепь взяли бы и ваучеристы по двенадцать тысяч за грамм. Как всегда подвела бы жадность. Тьфу… твою мать. Пропьешься, а потом кидаешься голодной собакой на любую дребедень.
— Вот-вот, — словно угадал ход мыслей Данко. — Меня тоже после сабантуя или крутой траты денег тянет побыстрее восстановить капитал. Но знаю наперед, чем может обернуться, поэтому первые дни раскручиваюсь, как маховик на кузнечном молоте — не спеша. А потом бомби со всей дури, лишь бы копилка не пустела.
Я молча отошел в сторону. Попытался подсчитать навар от продажи купленного серебра, досадливо сплюнул. До собственной копилки было, как до Мангышлака. Из-за угла выскочил знакомый купец.
— На комиссию, на комиссию, — забормотал он, притормаживая.
— По сколько? — откликнулся я.
— По четыре тонны. Есть?
— Еще не брал.
— А чего тогда спрашиваешь? — возмутился купец и, не дожидаясь ответа, побежал дальше, к цыгану с Аркашей.
Купцы часто брали у нас ваучеры на комиссию, то есть, мы отдавали чеки без предоплаты. Они набивали пакеты из сотни-другой штук, отчаливали в известном одним им направлении. Это мог быть остановившийся в гостинице богатый купец со стороны, или один из коммерческих банков втихаря заключал выгодную сделку с приватизированным предприятием, в то время как остальные конкуренты балдели от безделья, сидя на голодном пайке в закрытых офисах. Через два-три часа, а то и на другой день, купцы разносили бабки за взятые на прокат ваучеры. Не было ни одного случая, чтобы кто-то кого-то обманул или кинул. Абсолютное доверие, гарантированное «словом базара», полный расчет. Однажды доморощенные купцы разнюхали, что в гостиницу «Московская», что на Большой Садовой прибыл парламентарий из Тюменских нефтяных «русских эмиратов». Мы уже были наслышаны о том, что за ваучер в тех далеких краях дают новые «Жигули» — так много зарабатывали нефтяники после перехода промыслов из государственных в частную собственность и такие высокие обещали им дивиденды. Двое самых отчаянных, богатых ваучеристов с базара рискнули испытать судьбу. Но вскоре вернулись разочарованные. Во-первых, самолет туда и обратно обошелся в крутую копеечку, во-вторых «жигуль» этот можно было выволочь из дремучей лесотундры только вертолетом, что делало его золотым в полном смысле слова. Единственным утешением послужило то, что брех оказался не напрасным. Значит, цена на чеки все-таки поднимется до должного уровня. Мы об этом знали давно по комментариям по телевизору приближенных к высшим сферам власти известных экономистов, хотя верили мало. Резкого подъема цены на чеки в обозримом будущем не предвиделось. То август девяносто первого, то октябрь девяносто второго, то арест спикера Госдумы, то изгнание генерального прокурора или главы правительства. В то время Чубайс больше походил на рыжего «мальчика для битья». И все-таки надежда не покидала нас. Ведь, с подъемом цены на ваучер резко увеличивался разрыв между куплей и продажей, что принесло бы ощутимые доходы.
