Если б телохранитель Валера, презрев всякую логику, потащил Юдинова через открытое пространство к дальней стороне дороги, у него остался бы шанс переиграть террориста. Если бы да кабы…
Старший, кривясь от боли в травмированной ноге, снова клацнул затвором. Старший метил в лобовое стекло и нажал на спусковой крючок синхронно с первым шагом президента по асфальту дороги. Старший, как и обещал, хотел открыть «отвлекающий огонь», в котором, если откровенно, смысла не было. Разве что лишний шум чуть заглушит шаги беглецов. Старший секунд тридцать-сорок назад надавил на дугу спускового крючка, но механизм дал осечку.
Старший выругался и секунд двадцать возился с отказавшимся стрелять оружием. Долго возился, мешала боль в ноге, застрявшей около педалей, и неудобная поза, необходимость сидеть изогнувшись, чтоб лишний раз ногу в капкане не беспокоить. Старший произвел кое-как необходимые манипуляции с пистолетом, дослал патрон в патронник и одновременно со щелчком затвора услышал выстрел «стечкина». Старший сразу все понял и опустил готовый к стрельбе ствол.
Все! Аллес! Финал! Финиш! Чуда не случилось, Юдинова, считай, похитили. Валерку жалко до слез, но… Но пришла пора подумать и о себе. Возможно, чудо-то как раз и случилось! Чудо, что случилась осечка! Знак свыше!
«Единственная надежда уцелеть – прикинуться, что склеил ласты, и затаиться», – думал старший, роняя на грудь уставшую разгоряченную голову с перекошенным лицом, пытаясь расслабиться. Старший уговаривал себя, мол, похитители олигарха не станут терять драгоценное время на контрольные выстрелы в проигравших битву за юдиновское тело. Он почти что себя уговорил, старший проигравшей команды, почти расслабился, а во внутреннем кармане пиджака возьми да заверещи, удивительно не ко времени, трубка мобильника! В отличие от коллег старший недолюбливал режим вибровызова, предпочитал, чтоб в кармане не трепетало, а улюлюкало громко и мелодично. Вот она и заулюлюкала, вместо того чтобы завибрировать. И старший совершил фатальную, непростительную ошибку – полез в карман отключать мобилу…
Террорист, навострив уши, шел к отвоеванному безвольному телу господина Юдинова и освобождался от старушечьих одежд на ходу. «Раз из президентского «мерса» конвоировать Юдинова вышел только один охранник, значит, в той лайбе больше никого теплого не осталось, – думал террорист, выбрасывая накладные груди. – В другой-то лайбе остался свидетель, – думал он, застегивая ремешок часов на запястье. – Придурок расстрелял все патроны и сейчас небось лежит ни жив ни мертв. Шайтан с ним! Пусть живет, пускай расскажет начальнику Пушкареву, как одинокая старушенция в считаные минуты расправилась с отрядом частной охраны. Пущай рассказывает, мне это на руку».
Он взглянул на циферблат со слабо светящимися стрелками. Он уложился в заранее намеченный временной промежуток. Он усмехнулся, представив себя на месте свидетеля его триумфа, о котором только что думал. Ему-то, свидетелю гибели сослуживцев, поди ж ты, жалкие минуты показались часами.
Дабы не тратить времени на пустяки, вместо того чтобы снять, он разорвал на себе женское платье, стер подолом грим с лица и… чу!.. Расслышал трель мобильника.
Он замер, весь обратившись в слух. Средство мобильной связи сигналило в президентской лайбе. Мобильник сыграл единожды музыкальную тему из «Крестного отца» и заткнулся. А что это означает? Одно из двух: либо мобилу отключили, либо на звонок ответили. Кто? Наверное, раненый и, вероятно, вооруженный. Второй живой свидетель. Нужен второй свидетель?.. Не-а, ни на фиг!
Он ухватил рукоятку «стечкина» за войлочным голенищем и заодно стряхнул валенок с ноги, обутой в мужской ботинок на толстой подошве.
Перловский услышал одиночный выстрел в лесу за ближайшей дорожной обочиной. Мелодию из «Крестного отца» он не слышал, а последующие выстрелы «стечкина» прозвучали совсем близко и вывели Перловского из состояния покорного ожидания приговора Судьбы.
Град осколков более не барабанил над головой, выбитые взрывной волной стекла осыпали лежащего на заднем автомобильном диванчике молодого человека и скатывались с его спины при малейшем движении. Просочившийся в салон дым щекотал ноздри. Вместо «Мерседеса» сзади – костер. Трещат, как дрова в печке, все материалы, способные гореть, о трупах товарищей в смятой, пылающей машине лучше не думать.
Перловский приподнялся на локте. Битые стекла посыпались водопадом, цепляясь за складки пиджака и брюк. Царапая пальцы о битое стекло на полу салона, Перловский ощупью искал потерянный «ИЖ». Где же пистолет?.. Вот! Вот он, возле дверцы, под спинкой водительского кресла.
Сколько осталось… ешкин кот! Нету! Не осталось патронов! А ведь казалось, что не все заряды израсходованы. Выходит, что одновременно со взрывом замыкающего «Мерседеса» вылетел и последний патрон! Скверно выходит! На редкость скверно. И запасной обоймы нету ни шиша! Что ж делать-то, а?..
«Думай! Думай, дурак! Думай, дубина! Думай!..» – в голове крутится одна и та же фраза, одно и то же слово, но пользы от попыток настроить мозговые извилины на рабочий лад – ноль. Дельных мыслей – ни одной!..
Перловский выглянул в разбитое окошко, в которое стрелял наобум, попусту расходуя патроны. Повернул голову влево, вправо… Или померещилось, или действительно мелькнул в просвете разгоняемых ветром дымов странный силуэт, толстый, о четырех ногах, две идут по асфальту, две болтаются, будто парализованные…
«Это кто-то взвалил на спину еще кого-то и тащит на другую сторону дороги», – догадался Перловский.
Кто-то тащил кого-то, фактически уже перетащил, пересек полосу асфальта за шлагбаумом упавших деревьев, за источником клубящихся дымов, гонимых ветерком.
Минула секунда, и Перловский сообразил, кто есть кто. Минута, другая, и Перловский взялся за ручку автомобильной дверцы.
«Неужели я, один и без оружия, решусь преследовать террориста, похитившего Михаил Юрьича?..» – удивлялся своей решимости Перловский, сгорбившись, осторожно выбираясь из машины.
Террорист нес президента «Никоса», горбясь под его тяжестью. Михаил Юрьевич был высок ростом, любил побаловаться пивком и пренебрегал диетами, а модный фитнесс вообще ненавидел, отчего к своим пятидесяти растолстел и потяжелел изрядно. Террорист на всякий случай тюкнул президента костяшками пальцев по так называемому «заушному бугру», прежде чем взваливать его тушу на плечи. Можно было, конечно, обойтись и без ударного наркоза, шокированный гипертоник Юдинов и так был никакой, но, как говорится, береженого бог бережет. Случается, что в экстремальной ситуации напуганный до смерти, до обморока человек ни с того ни с сего перевоплощается в истерика-берсеркера.
Террористу предстояло хлопотное дело – надо было дотащиться до спрятанного возле тропинки к железнодорожной станции мотоцикла, подобрать заранее приготовленную веревку и связать сначала руки, свисающие с плеч носильщика, после обмотать веревкой себя и президента, зафиксировать узлами жирную ношу за спиной, а потом вместе с живой ношей взобраться на мотоцикл.
Ох, не зря придумана поговорка: «И на старуху бывает проруха», ой, не зря! Эта самая загадочная «проруха» все ж таки настигла террориста. Уж после того, как он окончательно вышел из образа старушки, снял старушечьи одежды, стер старческий грим. Он тащил Юдинова, а тот, свинья, сопел в ухо, прямо в ухо носильщику. И стонал вдобавок время от времени, боров поганый. Стоны да сопения ой как мешали слушать шорохи леса, звуки с дороги, глушили все шумы, как когда-то «глушилки» КГБ вещание вражеских радиостанций. Кашель Перловского похититель Юдинова не услышал.
Перловский сдуру вдохнул полной грудью, и в горле запершило от дыма. Стоя на коленях около трупов товарищей, в первую очередь расстрелянных «старушкой», Перловский закашлялся громко и надрывно. Кашляя и отхаркиваясь, Перловский продолжал ощупывать трупы, искать оружие.
У застреленного первым в кобуре под мышкой он нашел пистолет «глок-17», весьма популярный в середине 90-х. Поискал бы еще, нашел бы в пиджачном кармане и заявление, из коего следовало, что «глок» найден минувшей ночью и нашедший везет его сдавать органам правопорядка.
У застреленного последним из четверых поспешивших к сбитой «бабушке», у водителя «мерса», в котором ехал и сам Перловский, он нашел в кобуре на поясе «ИЖ», точную копию своей «пушки», но с полным магазином.
Откашлявшись, с двумя пистолетами, Перловский на цыпочках перебежал дорогу. За асфальтом сплошь кустарник, молодая поросль, лужи, ошметки талого снега, черные и противные! Переться напролом, шуму будет… Но чего это там, левее, за проплешинами?.. Ого, да это же тропинка! Быстрее! По асфальтовой кромке к тропинке!
Перловский ступил на тропу, выставив перед собой оба пистолета. С этой стороны дороги задымления практически нет, луна светится достаточно ярко, чтобы различать путь. Пламя, пожирающее перевернутую при взрыве бензобака машину, трещит за спиной, слышны лесные шорохи и… И слышно впереди, в редколесье, какое-то копошение!
