— Витольд Константинович, а бомба?
— Что бомба? Муляж.
— Муляж. Сделана из медной трубы. А трубы у нас по городу не валяются! Надо найти место, где преступники могли взять эту трубу. С собой привезли?
Кудревич задумался.
— Осип Григорьевич, да вы настоящий Лекок! Вы знаете, чем больше я размышляю над этим делом, тем больше склоняюсь к тому, что без наших, доморощенных, экспроприаторов здесь не обошлось, а сейчас вы меня в этом окончательно убедили. Во-первых, подводчик — этот точно наш, каширский. Во-вторых, попутчик ваш в поезде был в бобрах, а на «эксе» — в пальто. А багажа вы при нем не видели.
— Не видел — так, маленький саквояж, в который пальто бы не поместилось.
— Вот! Да и в сани он садился с одним сидором, шуба бы туда тоже не поместилась. Ну не выбросил же он ее! У знакомых, выходит, оставил. Я, кстати, к Добронравову заглянул, не было у него такого постояльца. Стало быть, не всю заразу мы с Сергеем Павловичем вывели, не всю. А помните, за что исправник «неполное служебное» получил?
— Ну как же — допустил участие наших деповских рабочих в прошлогодних декабрьских беспорядках.
— Деповских рабочих! Слесарей в основном, которые в Москву на баррикады явились с самодельными бомбами, изготовленными из труб!
Они проговорили еще около часа, обсудили все шаги предстоящего расследования, договорились о том, кто из них чем будет заниматься.
Кудревич на прощанье крепко пожал Тараканову руку.
— Кстати, зачем вы мать напугали?
— Я? Чем же?
— Зачем вы ей сказали, что построить форму в сто рублей станет? Сходите к Абрамсону, он вам все в лучшем виде из своего материала за пятьдесят рублей сделает, я с ним договорился.
— Да там одного материала рублей на пятьдесят уйдет: пальто, мундир, шаровары!
— Абрамсону виднее, сколько чего стоит, он всю жизнь портняжит. Сделает из сэкономленного. Вот только прибор [6] придется покупать, я бы вам дал из своих запасов, но у меня прибор золотой, а вам положен серебряный.
Проводив гостя, Тараканов долго смотрел в темное окно на улицу.
7
Кудревичу очень хотелось стать исправником. Должность эта открывала огромные перспективы. Дурак Батурин и десятой части своих возможностей не использовал. Сам не использовал и ему не давал. На самой заре карьеры в Кашире у Кудревича с начальником состоялся крупный разговор на тему «Не по чину берешь!», после которого и затаил Кудревич на Сергея Павловича обиду.
Когда Империя с ума стала сходить и народ безобразничать начал, Кудревич сразу понял, чем это может обернуться. А опыт борьбы с политическими у него пусть небольшой, но был. Довелось ему в свое время послужить в московском Отделении по охранению общественной безопасности и порядка, да под началом самого Зубатова! А тот подчиненным крепко-накрепко в головы вбил, что внутренняя агентура — гораздо эффективнее, чем наружная. Поэтому Кудревич, когда на новое место службы поступил, первым делом завел себе агентуру. Но агентов нашел он среди «блатных», кто же знал, что революция до их богоспасаемого городка доберется! В прошлом году этот недочет пришлось срочно исправлять. Почти весь пролетариат их уезда был со средоточен в паровозном депо станции Кашира. Именно там затевались разные сборища, именно оттуда, по слухам, в городе появлялась всякая крамольная литература. Агента искать следовало именно здесь.
Съездил он на станцию, поговорил со станционным жандармом, с буфетчиком Щукиным и узнал от них, что слесарь Городушкин повадился каждое воскресенье в Москву ездить. А самый дешевый билет в один конец полтора рубля стоит! Не по средствам для слесаря.
Кудревич надел партикулярное, взял с собой новенького, еще не успевшего в народе примелькаться городового в штатском и поехал в Москву в одном поезде с Городушкиным. Городового в третий класс отправил, поближе к слесарю, а сам сел во второй. На вокзале Городушкин стал аккуратно проверяться, и, чтобы не испортить все дело, решил Кудревич за ним не следить — все равно обратно на поезде возвращаться будет. Прождали они слесаря недолго — три часа не прошло, как он на вокзал вернулся, неся большой заплечный мешок. Сели в поезд. В Домодедово, где поезд десять минут стоял, Кудревич послал городового к жандармам и с их помощью Городушкина арестовал. Осмотрели мешок, а там — всякая разная пропагандистская гадость! Листовочки, газетки. Губерния тогда на положении усиленной охраны была, и светило слесарю нешуточное наказание. Долго с ним Кудревич беседовал, пока не уговорил сотрудничать. Как ни странно, больше всего слесаря прельстило казенное жалование.
Потом Кудревич съездил в Тулу, в ГЖУ, договорился с ротмистром Кожиным, тот агента Городушкина зарегистрировал как своего личного, под псевдонимом «Дерзкий», и стал Городушкин исправно поставлять интересные полиции и жандармерии сведения. Часть информации помощник исправника реализовывал, а часть попридерживал, чтобы Батурин не прослыл в глазах начальства особенно удачливым борцом с революционной заразой. Не сообщил он исправнику и о том, что 10 декабря 1905 года вооруженная дружина деповских рабочих выезжает в Москву поддержать товарищей на баррикадах. Да не просто выезжает, а на угнанном паровозе! Восстание разгромили, слесарей каширских кого убили, кого поймали, а исправник за ротозейство, а особенно за паровоз, едва службы не лишился. Только родственные связи с вице-губернатором и помогли.
После того как в «Тульских губернских ведомостях» был пропечатан приказ губернатора об объявлении Батурину всего лишь предупреждения о его неполном по службе соответствии, Кудревич выхлопотал трехдневный отпуск, уехал на свою дачку в Лиды и два дня там пропьянствовал. Третий день отходил — отпивался квасом, парился в бане, купался в проруби.
После «экса» Кудревич думал, ну все, кончилась у Сергей Павловича казенная служба, ан нет, опять выкрутился. Кто ж знал, что новоиспеченный надзиратель таким везунчиком окажется! Исправника не только в отставку не отправили, но даже поощрили за столь быстрый розыск. И в отпуск разрешили уволиться — у исправника тетушка в Орловской губернии умерла, экономию ему завещала, он туда и укатил вчера на целый месяц — в наследство вступать, дела в порядок приводить.
И пока Батурина в городе не было, нужно было, кровь из носу, самому поймать неразысканных разбойников. А уж когда поймает, он такой рапорт составит, что держись, исправник! Да и есть в губернском правлении люди, которые помогут этот рапорт в нужном ракурсе губернатору доложить. «Совсем о службе Батурин не печется, ваше превосходительство! Основная часть банды на свободе, а он из города укатил свои дела решать. Ставит личные интересы выше служебных! А может, он и в казенном жаловании не нуждается, коли такой богатый наследник?»
Найдет Кудревич банду — будет у него вторая петлица на воротнике [7], а уж после этого реализует он все свои нереализованные возможности!
А Тараканова можно взять помощником. Парень неглупый, исполнительный, а дурь юношеская пройдет у него быстро. Да уже проходит — и сто рублей у купцов взял, и к Абрамсону мундир шить пойдет. Если начнет артачиться, об этом всегда можно напомнить.
Настроение у помощника исправника после таких размышлений было прекрасным. Он дал извозчику двугривенный, чему тот несказанно удивился, слез с саней и проследовал на городскую елку, устроенную на Хлебной площади. Народу на площади было много. У елки прогуливалась и простая, и интеллигентная публика. По случаю воскресенья простой народ был пьяненьким, играло сразу две гармошки, а за лавками купца Нестерова затевалась драка. Дав постовому городовому распоряжение пресечь безобразие, помощник исправника прошел мимо Введенской церкви вниз по Большой Московской, у номеров Добронравова повернул налево и по Монастырской дошел до городского кладбища. Оглядевшись по сторонам, Кудревич юркнул на погост и подошел к заброшенной могиле в его дальнем углу. Там уже стоял, переминаясь от холода с ноги на ногу, Городушкин.