— Когда видишь такое впервые, то чувствуешь небольшой шок, не так ли?
Скэлли наблюдал, как наездник выводил коня на середину площадки, окруженной забором. Дойдя до места, он наклонился и установил приспособление, на котором в ряд висели кольца, служившие мишенью. Затем он вернулся на исходный рубеж и еще раз посмотрел на кольца. Наклонив копье, он взялся за него поудобнее и опустил забрало шлема. Легким ударом шпор он пустил лошадь в легкий галоп, кончиком копья подцепил первое кольцо и приподнял его вверх, насаживая на ручку. Это упражнение рыцарь повторил десять раз, из которых неудачной была лишь одна попытка. Он сделал знак копьем, что можно было расценить как приветствие в их сторону, и поскакал в конюшню.
Скэлли наблюдал за этим представлением, а в голове всплывали воспоминания: он поднимает трубку телефона, будучи смертельно пьяным, но еще способным отличить части этой трубки, прикладываемой к уху, и еще что-то промычать в нее.
— Господин Скэлли?
— К-к-кто там?
— Господин Скэлли, вам звонят из департамента полиции графства Суффолк, штат Нью-Йорк.
— Я не-е виновен, офицер. Не был там много лет.
— Господин Скэлли, тут с вашей подругой произошел несчастный случай.
— Кто-то там у меня есть.
— Орнелла Витти? Я не уверен, правильно ли я произношу это имя. О, р, н…
— Да, что-то вроде этого. — Скэлли мгновенно протрезвел. — Что случилось? Что, черт возьми, произошло?
— Вы с ней знакомы?
— Что с ней случилось, черт возьми?
— Она, гм, мертва, сэр… Мне очень жаль.
У Скэлли наступило тяжелое похмелье.
— Вы не имеете в виду, что она мертва. Вы ведь не это имеете в виду? Вы не это хотите сказать?
— Боюсь, что так оно и есть, господин Скэлли. Господин Скэлли, вы ее родственник? Если нет, то не могли бы подсказать, как мне их разыскать?
— Как это случилось?
— Видите ли, если вы не являетесь ее родственником…
— Как это произошло?
— Дело в том, что об этом мне следует сообщить только ближайшим родственникам.
— Мы любили друг друга. Я хочу знать, как это произошло.
— Ну, хорошо. О’кей. Так вот, ее нашли на берегу, здесь, в Сагапонаке. Парень, который накануне слегка перебрал, заснул на пляже. Проснувшись, он решил прогуляться, чтобы протрезветь, и тогда он обнаружил ее.
— Она прекрасная пловчиха. — Они как-то проводили вместе отпуск в Байе. Она заплывала так далеко в пролив, что он терял ее из виду. Когда же она возвращалась, то даже не задыхалась от усталости.
— Может быть, Тед. Однако я сказал, что она была найдена на берегу. Я не говорил, что она утонула. Даже если она и отлично плавала, то у прекрасных пловцов бывают моменты, когда они примут слишком много «лошадки», и эта доза притупляет их внимание, если ты понимаешь, о чем я говорю. Не говоря уже о нанесенной ране.
— «Лошадка»?
— Это героин.
— Не может быть.
— Может.
— Ей была нанесена рана?
— Да, после того, как она приняла «лошадку». В ее легких и грудной полости были обнаружены сгустки крови, и следователь считает, что они появились в результате принятия чрезмерной дозы наркотика. Он также полагает, что ее сразу парализовало, и она была в состоянии комы.
— Зачем тогда было наносить рану?
— Этот вопрос еще интересней. Рана чертовски огромных размеров, если это можно назвать раной. Парень, наткнувшийся на нее, увидел рану и сразу же упал в обморок рядом с убитой. Начавшийся прилив привел его в чувство. Следователь предполагает, что орудием убийства мог служить предмет, похожий на пику. На ее запястьях остались темные следы, дающие основания предполагать, что ее связывали. Странным кажется и то, что на ней не было одежды, даже купальника. Вся она была сложена в вещевой мешок, найденный там же, на пляже. В нем-то мы и нашли конверт с надписанной на нем твоей фамилией.
— Что вы имеете в виду — «похожий на пику»?
— Как копье, Тед. Как копье. В Шинекоке имеется индейская резервация, и мы собираемся съездить туда, чтобы держать совет кое с кем из воинов, хотя у них я не видел ни луков, ни стрел, не говоря уже о пиках… Тед… Господин Скэлли?… Тед?
Но Скэлли уже не слушал. Брошенная им трубка висела, покачиваясь из стороны в сторону. Сам он отправился на поиски бутылки, затем еще одной.
«Невозмутимый Д» поднял вверх палец — и «Вешалка» прекратил торг. Оставался лишь «Покатый».
Генри Аронсон подался вперед, сидя на откидном стуле таким образом, что его голова находилось между головами «Невозмутимого Д» и Шираз.
— Ты будешь ездить на этой машине или просто любоваться ею? Или будешь сидеть в ней и воображать, что едешь? Как мой внук. Он может часами сидеть в машине перед домом моей дочери, крутить баранку то вправо, то влево и урчать, изображая двигатель. Одно слово — пацан.
— «Невозмутимый Д» говорит, что это не просто машина. Это автомобиль «даузенберг», модель «Джей».
— Ну, да. А сколько миль он прошел, хотел бы я знать?
— «Невозмутимый Д» говорит, чтобы ты подождал за дверями — он хочет сосредоточиться на предложенной цене.
— Ага. А Генри Аронсон говорит, что парню, вляпавшемуся в такую же историю, что и «Невозмутимый Д», не следует выбрасывать двести кусков на колеса, которые даже не новые, а тысяча девятьсот двадцать девятого года. Краутовские колеса. Двадцать девятый был плохим годом, «Д», а Крауты, может, и делают хорошие тачки, но они все равно остаются Краутами. Ты должен это чувствовать, знаешь ли. Твои люди и мои люди — у нас много общего. Мы — как братья.
Шираз слегка похлопала ладонью по руке Аронсона:
— Это продлится недолго, Генри. Подожди за дверями.
— На Мэдисон есть кафе, — сказал Аронсон. — Я буду ждать там.
— В левом от меня ряду предлагается новая цена, — сообщил аукционист.
«Покатый» коснулся пальцем виска.
— Двести двадцать тысяч долларов против ваших двухсот тысяч, господин Уильямсон.
— «Д», может, не надо?
«Невозмутимый Д» поднял палец.
«Покатый» дотронулся до виска.
— Двести пятьдесят тысяч против Вас, сэр.
— «Д»…
«Невозмутимый Д», немного посомневавшись, поднял палец вверх.
— Предлагается сумма в двести пятьдесят тысяч долларов. Последняя ставка — двести пятьдесят тысяч долларов.
«Покатый» сложил руки.
Аукционист ударил молоточком в третий раз:
— Продано. Благодарю вас, джентльмены. Выставляется следующий лот, под номером двадцать шесть, — «бугатти» тысяча девятьсот тридцать девятого года. Предлагается изначальная цена — сто тысяч долларов.
* * *
— Колеса ты купил. Вижу по лицу, что купил их. Хочешь чаю? Кофе? Просто воды? Возьми мою. Послушай, «Д», я тебе вот что хочу сказать. Помнишь того «нарка», которого замочили в такси? Копы утверждают, что это сделал человек, которого он засадил в тюрягу. Тот отсидел свой срок, вышел и замочил его, но это не то, что они на самом деле думают, «Д». Они знают, что ОНА хлопнула «нарка», та же баба, которая разделалась с Лайонелом. И тот, и другой были убиты из пистолета 22-го калибра, из одного и того же.
— «Невозмутимый Д» желает знать, откуда тебе это известно.
— Шираз, все эти годы мы вместе занимались бизнесом, и я говорю то, что знаю. Не спрашивай, откуда мне стало это известно. Это единственное, о чем я прошу.
— Они ее арестуют за убийство «нарка»?
— Нет. Они не арестуют ее даже за убийство Лайонела, потому что копы не знают, что это она замочила «нарка» и то, что это она хлопнула Лайонела. Федералы знают, но об этом копам не говорят. Хочешь знать, почему? Я тебе скажу. Они хотят использовать ее. Сейчас они берут мелкоту, федералы и копы — особенно федералы. Берут даже не мелкоту, а ребят покрупнее. Все шло хорошо, без сучка и задоринки. Раньше было, ну может, двенадцать, пятнадцать, ну, двадцать крупных импортеров; около сотни крупных оптовиков; от силы двести-триста розничных торговцев. Теперь же каждый урод хочет быть импортером, все возят товар: на собственных катерах, самолетах, в чемоданах. Существует около сотни фабрик крэка, а может, двести, это нам говорит о чем? О том, что можно химичить в любой квартире. Достаточно лишь иметь пару кофеварок, плиту, какие-нибудь весы. Не то, что в старые времена, когда нужно было еще найти надежное место для пятидесяти пяти галлонных бочонков с эфиром, ацетоном и соляной кислотой. Каждая из подпольных фабрик обеспечивает товаром от трех до пяти домов, которые хранят только дневную норму. Таким образом, в случае облавы — это все, что копы берут, если, конечно, наркотики не смываются в унитаз или не выбрасываются из окна.
Если полиция берет под контроль дома, то они выходят на улицу. Там у них зазывалы, кассиры, толкачи. Попытайся она их поймать и арестовать, а кого, собственно, арестовывать? Арестовать зазывалу — но он чист, у него ничего не найдут. Он только выкрикивал: «Джумбо, джумбо есть». За одно это парня не арестуешь. Может, он билеты в цирк продавал. Взять кассира? Так он тоже практически чист. Он мог заработать деньги в качестве подсобного рабочего, он мог найти их, мог умереть богатый дядюшка, он мог, в конце концов, выиграть их в лотерею. За это парня взять нельзя. Что с того, что при нем нашли деньги? Берут толкача, а у него что? Одна-две дозы. Не срабатывает. Взять его можно, но сколько времени можно продержать за то, что он пытался сбыть парочку доз? Ну, совсем уже большая удача, когда удается протянуть ниточку от зазывалы к кассиру, от кассира к толкачу, от толкача к мелкооптовику. Его берут, и даже если он не избегает наказания, а я считаю это маловероятным, у него есть поручитель, хороший юрист, подкупленный судья, к тому же найдется другой оптовик, ожидающий случая занять его место.
