– Но, ради Бога, у Билла не было ключа!
– Был. Вы помните, я оставила в Файр Истленд сумочку. В ней был ключ. Когда мы вернулись, дверь открыли мне вы. Билл принес мне сумочку вчера. Проверьте, ключа в ней нет. Когда я услышала, что кто-то идет, я сразу подумала: это Билл. Он вернулся, чтобы убить Ронни. Я бросилась к сумке, ключа в ней не оказалось. Я находилась в полуобморочном состоянии и побежала в ванную, чтобы намочить холодной водой голову. Там я услышала выстрелы. После этого я вам и позвонила.
– Но ведь ты не можешь утверждать наверняка, что это был Билл?
– Я уверена, что это был он. Теперь Билл знал, что представляет собой Ронни, и вернулся, чтобы убить его.
Мне вспомнились слова Анни: «Не очень-то надейся…» Меня снова охватил ужас, но я тут же отбросил сомнения. Нельзя так думать, иначе все погибнет.
Жанна продолжала:
– Теперь вы понимаете? Взгляните правде в глаза. Иначе мы с вами сойдем с ума. Билл убил его. И в этом моя вина!
– Слушай, Жанна. Билл этого не делал! Он не открывал ключом дверь. Если это была не Анни, то кто-то из троих: отец, Филлис или твоя мать. Послушай, Ронни угрожал, что выселит всю вашу семью, верно?
– Да.
– Закрыв тебя, он ждал Артура Фридлянда. Возможно, Ронни приходил к ним и говорил в таком же тоне, что и со мной или с тобой. Они ему поверили, поскольку не знали его характер. Может быть, это кто-либо из них…
– Но отец был один, – возразила Жанна. – Филлис и мама делали покупки.
– Тогда это был твой отец…
– Да, но когда Ронни убили, они все трое находились в театре. А выстрелы были в двадцать минут десятого. Вы считаете, я не думала об этом? Я первая обвинила бы их, если бы могла этим спасти Билла. Но это не они. Кроме Билла, никто не мог этого сделать.
Подумав, она продолжала:
А если мы расскажем полиции, каким чудовищем был Ронни, и что во всем виновата только я, они ведь поймут? Тогда вместо Билла, возможно, арестуют меня?
В ней говорило отчаяние. Я видел, что ради Билла она готова на любую жертву. Но несмотря на это, она так же, как и Анни, из союзника превратилась во врага.
– Сейчас явится Трант. Скажите, что мне делать?
– Ничего ему не говори.
– Совсем?
– Только первую часть: ты была в гостиной, когда Билл пришел с револьвером, и слышала, как Ронни его выгнал и захлопнулась дверь. И еще скажи, как ты слышала, что кто-то около девяти часов открыл ключом парадную дверь, но ничего не говори о своем ключе.
Она боялась Транта еще больше, чем я. Это было заметно по тому, как вздрагивали ее веки.
– Если смогу, – прошептала Жанна.
– Должна суметь. Если скажешь ему о ключе – Билл погиб. Я видел, как ей тяжело. Я со страхом подумал о той минуте, когда Трант начнет свой допрос. Сейчас все зависело от выдержки Жанны. Я настойчиво повторил:
– Ты поняла, как важно, чтобы Трант ничего не знал о твоем ключе?
– Да. А я смогу увидеть Билла?
– Жанна, пойми, ты – причина преступления. Все газеты трубят об этом. «Билл убил Ронни из-за любви к тебе» – это тема газет.
– Но… я не могу сидеть и ждать Транта.
– Ты должна, Жанна!
Мне было жаль ее, но в то же время хотелось как можно скорее вырваться отсюда, из этой атмосферы отчаяния.
– Ты должна разговаривать с Трантом спокойно.
– Я постараюсь. А вы что будете делать?
– Я буду искать убийцу Ронни.
Я отодвинулся от Жанны. Она стояла, как статуя, вытесанная из камня. И Анни, и Жанна, каждая по-своему, оставили меня в тяжелую минуту.
Теперь на стороне Билла был только Жак Дулитч.
Когда я вышел, в коридоре меня ожидала Нора Лейгтон.
– Базиль хочет с вами поговорить. У вас найдется свободная минутка?
Пришлось пойти им навстречу. Нора провела меня в библиотеку.
– Базиль, пришел мистер Дулитч, – тихо произнесла она и вышла.
Базиль сидел у небольшого письменного стола, на котором с педантичной аккуратностью были разложены принадлежности для письма. В его движениях чувствовалось некоторое замешательство. У него был вид великого человека, который в силу обстоятельств должен прервать свою работу, так необходимую всему человечеству. Его манера держаться говорила о самовлюбленности. «Этот человек, – подумал я, – мог совершить преступление, если бы его покою угрожала опасность».
– Приветствую вас, – сказал он с достоинством.
– Здравствуйте.
– Мне нелегко говорить с вами в такую минуту…
– Я понимаю.
Он сложил свои холеные руки так, словно собирался молиться.
– Я уверен, что вам понятно мое сочувствие. Такая трагедия потрясла бы каждого отца.
– Да.
– Я думаю, вы не обидитесь на меня за бестактность, если скажу, что беспокоюсь о себе. Вам, как издателю, известно, что писателя можно сравнить со сложным механизмом, с которым нельзя грубо обращаться. Вы, наверное, знаете, что я начал новую книгу?
– Да.
– Поэтому мне сейчас необходима соответствующая обстановка – тишина и покой. А также сознание обеспеченности моего положения. Издателям известна эта правда о писателях?
– Да, – подтвердил я.
– Вот! – Он немного наклонился в мою сторону, как бы стараясь создать обстановку интимности. – Тогда вы поймете, почему я ищу у вас поддержки. Конечно, бестактно беспокоить вас в минуту вашего горя, но… Договор на мои три книги подписал Ронни. Я ни минуты не сомневаюсь, что Ронни Шелдон и Жак Дулитч – это одно и то же. Но для собственного спокойствия я хотел бы уточнить: теперь, когда не стало Ронни, фирма «Шелдон и Дулитч» выполнит его обязательства и издаст книги на тех же условиях?
Я с недоверием посмотрел на него. Нет, я не ослышался.
– Думаю, что да, – ответил я.
Лейгтон с облегчением вздохнул, и любезная улыбка расплылась по его лицу.
– Замечательно, – обрадовался он. – А как же с пьесой, мистер Дулитч? Ронни очень хотел поставить ее сам, но, насколько я понимаю, мисс Снейгли и джентльмен по фамилии Дживо тоже полны энтузиазма. Вы, случайно, не в курсе дела?
– Нет, – сказал я, стараясь успокоиться, – случайно не в курсе.
– Да? Ну что ж, я и так уверен, что все будет хорошо… И еще. Не знаю, говорил ли вам Ронни, что эту квартиру он отдал мне с определенной месячной пенсией на десять лет. Очевидно, это зафиксировано в каком-то документе. Думаю, в связи с последними событиями будет определенная неразбериха. Но я надеюсь, что смогу здесь остаться? И мне будут продолжать выплачивать пенсию?
Если бы это был кто-либо другой, а не Базиль Лейгтон, то я решил бы, что меня просто считают дураком.
– Мне не известны частные дела Ронни. Об этом вы поговорите с его адвокатом Артуром Фридляндом.
– Да, я понимаю, но, как вы думаете, не будет никаких изменений?
Я больше не мог выносить его черствости и полного непонимания того, что со мной творится.
– Изменения заключаются в том, что Ронни убит, – сказал я, – мой сын арестован, и полиция считает причиной преступления любовь вашей дочери и моего сына.
На его лице появилось сожаление о собственной бестактности.
– Да-да, это ужасно. Если бы вы сообщили нам об этом раньше, мы бы постарались образумить нашу дочь. Ведь этой ужасной трагедии можно было бы избежать. Мне кажется, вы должны были проявить больше твердости и… Мне захотелось ударить его.
– Билл этого не делал, – твердо произнес я. Он вытаращил на меня глаза.
– Конечно, дорогой мой, я понимаю вас…
Он ласково и настойчиво старался убедить меня.
– Но ведь кто-то убил Ронни, правда?
– Да.
– Кто же еще мог это сделать? Мне пришла в голову мысль.
– Ронни звонил вам в этот вечер?
На лице Базиля появилось замешательство. Я продолжал:
– После восьми часов вечера вы работали над книгой и были один, так как ваша жена и леди Брент ушли.
– Да, их не было дома, они делали покупки, а потом отправились в парикмахерскую.
– Значит, в восемь часов вы были один?
– Да, пока не ушел в театр.
Ронни позвонил вам и сказал, чтобы вы собирались и уезжали в Англию. Он заявил, что договор с вами расторгает.
Глядя на его дрожащие руки, я ощутил себя провокатором. Никаких доказательств у меня не было.
– Я вас не понимаю.
– Но Ронни говорил вам это?
– Может быть, он и звонил, я не помню. Видите ли, когда я остаюсь один и работаю, то никогда не подхожу к телефону. Но ваше дикое предположение, что Ронни, с его изысканным вкусом и тонким пониманием литературы, позволил бы себе из-за недоразумения, происшедшего между ним и его женой, изменить свое отношение ко мне, но меньшей мере, просто нелепо.
– Он звонил вам, – упрямо настаивал я. Потеряв над собой контроль, я крикнул: – А потом вы пошли к нему и застрелили!
Базиль Лейгтон, возмущенный и величественный, поднялся и холодно спросил:
– В котором часу, по-вашему, мне звонил Ронни Шелдон?
– Сразу после восьми.
– А когда его убили?
– В девять часов двадцать минут.
