Ознакомительная версия.
Петельников отшагал два квартала и у тополей свернул на асфальтовую дорожку к прокуратуре, вдыхая пропадающий запах почек, который ещё остался на бледно-салатных листочках, — дух смолы и мёда. Между тополями и зданием было что-то вроде скверика: стояло несколько свежевыкрашенных скамеек, и тянулась узкая рабатка с крепкими стрелами-листьями ирисов. Цветы будут синими: комендант Александр Иванович сажал только синие.
Инспектор прошёл мимо небольшой толпы женщин — человек десять сгрудилось у скамейки. Он прошёл бы мимо, потому что в здании жила не одна организация и люди всегда роились у входа. Он наверняка прошёл бы мимо, потому что десять женщин могут образовать толпу ради пары босоножек. Но Петельникова остановил голос, который шёл из центра этого людского скопища и который он где-то слышал.
Инспектор вернулся и тронул локоть девушки, стоящей чуть в стороне:
— Что дают?
— У человека дом в пригороде сгорел, — сердито ответила она. — Два рубля я пожертвовала.
— А я три, — с готовностью объяснила вторая девушка. — Осталась, бедняжка, в чём была…
Пожилая женщина повернулась к ней и, вытирая глаза, тихо возмутилась:
— При чём тут «в чём была»? У неё муж в доме сгорел.
— Я пятёрку пожертвовал, — сказал мужчина; был-таки здесь и один мужчина.
Петельников слегка протиснулся…
На скамейке сидела дама средних лет с красными веками, опухшими губами и почему-то мокрой причёской, словно её только что окатили из пожарного шланга. Она нервно комкала платок и рассказывала обессиленным голосом:
— Пришла я утром на пепелище… От него ещё пар идёт. Стала разгребать золу. И вижу — кость, да не одну. Моего Андрея косточки… Захотелось мне упасть в золу и задохнуться её гарью…
Петельников узнал: Калязина, Аделаида Сергеевна, с которой он сталкивался по заявлению о пропаже каракулевой шубы.
— И вдруг из золы, из этого праха…
— Она обвела взглядом напряжённые лица и остановилась на инспекторском — самом напряжённом, самом сочувствующем.
— Ну, и? — подбодрил он.
— Из этого праха послышался как бы тихий стон, — чуть слышно выдохнула Аделаида Сергеевна, не отводя взгляда.
— Ну, и?.. — повторил инспектор.
— Это стонала душа моего Андрея, товарищ Петельников.
— Граждане! — обратился он к людям. — Выяснилось, что стонала не душа, а её муж Андрей, который оказался закрытым в подполе. Он жив и невредим. Попрошу всех назвать свои фамилии и адреса.
— Зачем? — удивилось сразу несколько голосов.
— Для прессы, товарищи, для прессы, поскольку вы не бросили человека в беде.
Инспектор за пять минут переписал свидетелей, печаль которых чуть развеялась, — попадут в газету.
— А вам, гражданка Калязина, предоставляется двухкомнатная квартира, как пострадавшей от стихийного бедствия. Пойдёмте со мной, товарищ Рябинин вручит вам ордер.
Аделаида Сергеевна вскочила и, пока инспектор прятал записную книжку, в один миг рассовала все деньги уже ничего не понимавшим людям:
— Спасибо, мне дали квартиру, и теперь деньги не нужны…
— Сколько набрали? — сурово спросил инспектор.
— Не считала, — смиренно ответила Калязина и вдруг удивилась: — Чем это пахнет?
— Алкоголем, — сказал мужчина, воззрившись на инспектора.
— Друзья мои, — просительно, со слезой заговорила Аделаида Сергеевна, когда с вами будет беседовать пресса, не забудьте про этот запах, исходящий от гражданина Петельникова.
Из дневника следователя.
Думаешь, ищешь, мучаешься… Время проходит, капли собираются, и однажды тебя стукнет нашёл. Радость! Сам додумался. И вот открываешь какую-нибудь книгу и видишь свою вымученную мысль, напечатанную чёрным по белому. Но самое поразительное не то, что додумались до тебя, а то, что эту мысль ты, оказывается, знал и раньше. Знал, а искал.
И вот тебя осенит: ты её знал, да не понимал. Только пройдя к ней путь сам, своими ногами, ты впитаешь её в душу свою. Пусть она найдена до тебя теперь эта истина твоя.
Поэтому то, чем жив человек, — справедливость, любовь, доброта, смысл жизни… — нужно рожать самому, ни на кого не перекладывая, как мать не перекладывает роды своего ребёнка.
Лида верила в тайный, почти мистический зов: нужно думать о человеке и держать в руках его вещь — и он придёт. Поэтому она штопала рябининские носки, которые на пятках истлевали мгновенно, на третий день. От ходьбы. Он бродил вечерами по квартире, шёл пешком до прокуратуры, умудрялся ходить по своему кабинетику и, не будь дежурной машины, до места происшествия добирался бы ногами.
Лида натянула носок на электрическую лампочку — сейчас он поднял голову от своих протоколов. Она взяла подушечку и выдернула иголку — он глянул на часы и подумал: «Ого, уже восемь». Вдела нитку — он запер бумаги в сейф. Сделала первый стежок — погасил свет. Второй стежок…
В дверь позвонили короткой трелью, которую мог выводить только инспектор Петельников.
Он стоял на лестничной площадке, чуть покачиваясь от радости.
— Принимают ли в этом доме незваных гостей?
— А званых-то не дождёшься, — улыбнулась Лида.
Тогда Петельников сделал галантный жест в сторону, и за ним, как за ширмой, оказалась высокая тоненькая девушка в брючном костюме морковного цвета. Они вошли. От их длинных фигур вроде бы сделались ниже потолки.
— Знакомьтесь. Лида, жена моего друга. Галина, мой новый друг, подпевает ансамблю «Поющие трамваи».
— «Поющие травы», — звонким голосом поправила Галина. Ещё в передней Лида успела глянуть в весёлые глаза инспектора: «Опять смотрины?» «Опять», — ответили весёлые глаза.
— Сергея Георгиевича нет? — догадался Петельников.
Рябинин был ему не очень и нужен, потому что предстояли смотрины, в которых экспертом выступала Лида. Однажды инспектор шутя поклялся не жениться без её одобрения. И вот иногда заскакивал с девушками — одна лучше другой.
— Ваш муж тоже человек искусства? — спросила Галина, разглядывая полки с книгами.
Лида не успела ответить и не заметила этого «тоже», потому что выгребала из кресла штопку. Ответил Вадим:
— Он артист оригинального жанра.
— Фокусник?
— Нет, гипнотизёр. Человека насквозь видит.
— Я обожаю людей искусства, — одобрила Галина профессию хозяина дома.
— Она ими бредит, — пояснил инспектор.
Лида улыбнулась: в прошлые смотрины кандидатка в жёны бредила учёными. И Вадим был тогда вроде бы психиатром…
Сели пить кофе. Петельников смаковал коньяк. Галина свою рюмку вылила в кофе и закурила сигарету. Лида пила чай — без Рябинина она пила только чай, и тогда казалось, что Сергей рядом.
— Чудесная погода, не правда ли? — поделился Вадим.
— Мой знакомый тенор поехал на Кубу… Вот где погода так погода, поддержала разговор гостья.
— А меня вы будете звать баритоном? — полюбопытствовал инспектор.
— Почему же? — удивилась Галина. — Вы ведь жонглёр.
— Вадим, а чем вы жонглируете? — заинтересовалась и Лида.
— Всем. Бутылками, палками, ножами и даже кастетами.
«Какова?» — спрашивали глаза инспектора. «Красавица», — без слов отвечала Лида, разглядывая гостью. Большие дерзковатые глаза, ниточки разлётных бровей, вспухшие губки, ровненький румянец… Где-то Лида её видела. Конечно, видела — на цветастой афише мюзик-холла. Только их там стоял бесконечный ряд, с красиво и синхронно вскинутыми ножками.
— Сейчас жонглёры не престижны, — заметила Галина.
— Неужели вы думаете, что я всегда был жонглёром? — чуть не обиделся Петельников. — Мы и классикой занимались.
— Вадим, расскажите, а? — невинно попросила Лида.
— Я руководил квартетом имени Крылова, — гордо объявил инспектор.
— В квартете главное правильно сесть, — вставила Лида.
— Сначала я их усадил «один-два-один», а потом — «е два» — «е четыре».
— По-моему, это из шахмат, — удивилась Галина.
— Хорошо, если бы из шахмат, а то пришёл человек из ОБХСС. Дело в том, что первую скрипку я оформил по совместительству продавать билеты. Вторую скрипку зачислил на ставку няни — как бы ухаживать за инструментами. Альта провёл ночным сторожем — вроде бы караулить барабан. Виолончель пошла в уборщицы — якобы убирать инструменты в чехлы. Ну, а сам зачислился кладовщиком — вроде бы отпускаю запасные смычки.
— А вы деловой, — опять удавилась Галина.
— И сколько я ни доказывал, что симфонический оркестр — это тот же квартет, только с раздутым штатом, нас всё-таки ликвидировали.
— Квартеты теперь не престижны, — согласилась с таким решением Галина.
— Разумеется, — согласился и Петельников, — поэтому я перекинулся на балет.
Он всё смаковал рюмку, серьёзно разглядывая свою новую подругу. Его глаза уже ни о чём не спрашивали и не смотрели на Лиду.
Ознакомительная версия.
