- Какую, собственно, сделку вы хотели заключить с этими крефельдскими господами? Иконы? Что это вообще значит?
III
Срыв этой попытки проникнуть в ряды «кунстмафии» стал позднее главным пунктом обвинения против Шойте-на. «Штуттгартер цайтунг» 26 июня 1973 года писала: «Самым тяжким деянием доктора Шойтена суд счел срыв расследования кражи икон на сумму более миллиона марок из русской православной церкви в Западном Берлине. Федеральному управлению уголовной полиции удалось тогда заслать в эту берлинскую шайку агента, который должен был выявить и других связанных с нею лиц, чтобы можно было затем раскрыть всю банду. Шойтен, которого сотрудники крипо конфиденциально информировали о предпринятых мерах, поспешно передал эту информацию хозяину крефельдского ночного бара Елонеку. И вот результат: махинаторы, отказавшись от сделки, ретировались, засланный в Западный Берлин агент остался ни с чем, а вся операция сорвалась».
«Кунстмафию» активность полиции, однако, вынудила к большей осторожности. Только 15 месяцев спустя, в августе 1972 года, банда отважилась на новое крупное «дело», на сей раз в аристократическом предместье Дюссельдорфа. С роскошной виллы фабрикантши шоколадных изделий, уехавшей на лето в Бельгию, было похищено почти на 2 миллиона марок картин, в том числе одна работа Пикассо, коллекция украшений и не уточненная, но послужившая причиной раздора между преступниками сумма денег. Если до сих пор похищались только заказанные надежным клиентом произведения искусства, а расплачивалась с исполнителями кражи банда, то теперь у них были время и возможность поглядеть, не найдется ли еще чего в богатом пустующем доме.
Действительно, они обнаружили шкатулку с деньгами, но поделить ее содержимое так, чтобы все остались довольны, не смогли, и это их сгубило. Один из грабителей, сочтя себя обделенным, выдал остальных.
В прессе об этом говорилось: «Из преступных кругов полиция получила анонимное указание, что во взломе виллы участвовали сын дюссельдорфского врача Герман фон дер Ахе и некий Манфред Шульц. В связи с этим за квартирой фон дер Ахе в предместье Дюссельдорфа Эрк-рате сотрудники уголовной полиции установили наблюдение и захватили Ахе, когда сообщник того Шульц явился к нему за своей долей добычи».
Впрочем, протекало все не так быстро и гладко, как об этом писалось в газете. Трое суток в доме № 5 по Оплоденерштрассе, где жил фон дер Ахе, не спускала глаз дюжина сотрудников уголовной полиции. Они старательно изображали подметальщиков улиц, ночных пьяных гуляк, монтеров, прокладывающих телефонный кабель, штукатуров, ремонтирующих стену противоположного дома. И вся эта их маскировка больше смахивала на вывеску, придавая им сходство с сыщиками из фильма-пародии на детектив. Такое множество посторонних людей на тихой окрестной улице не могло не броситься в глаза настороженному фон дер Ахе.
Он позвонил в Крефельд прокурору Шойтену, чтобы узнать, нет ли какой опасности, не пронюхала ли полиция о взломе и если да, то откуда. Вообще говоря, все прошло так спокойно, что о ночном посещении виллы никто еще не мог знать; разве что их выдал кто-то свой.
Впервые Шойтен не смог сразу дать дельный совет. Сотрудникам крефельдской специальной комиссии по борьбе с хищениями произведений искусства не было известно о действиях их дюссельдорфских коллег, они вообще понятия не имели о новом ограблении. Шойтена это встревожило вдвойне. Уж не попал ли и он под подозрение в связи с провалом западноберлинской операции? Вскочив в свой «феррари», он за 20 минут домчался до расположенного в 40 километрах от Крефельда Эркрата.
Обоих штукатуров, складывавших в это время на лесах свои инструменты, Шойтен узнал сразу. Это были сотрудники специальной комиссии, с которыми его познакомили много месяцев назад, когда федеральное управление уголовной полиции начало решительную атаку на «кунстмафию». Не задерживаясь, лишь сбавив скорость до дозволенной, он прямиком проехал до почты.
Там все кабины оказались занятыми. Пока Шойтен, сгорая от нетерпения, дожидался своей очереди, Манфред Шульц явился к профессорскому сыну и потребовал свою долю - 30 тысяч марок. Для большей внушительности он подкрепил это требование пистолетом. И как раз тут позвонил телефон. Шойтен предупредил фон дер Ахе, что крипо оцепила дом и что выдать их мог только кто-то из участников ограбления.
А затем на улице услышали два донесшихся из дома выстрела. Но пока сыщики совещались, как лучше пойти на приступ, пока они снимали с предохранителей оружие, пока взламывали дверь, драгоценные минуты были потеряны. Убитого Манфреда Шульца сотрудники уголовной полиции нашли на полу в луже крови. Они прочесали весь дом и в погребе за огромным сундуком обнаружили Германа фон дер Ахе.
Последний буквально трясся от страха и не мог произнести ни одной членораздельной фразы. Он лишь указывал на открытое окно погреба и, заикаясь на каждом слове, лепетал, что скрывшийся через это окно убийца Манфреда Шульца прикончил бы и его, Германа, если бы в последнюю минуту в дом не ворвалась полиция. Ее, однако, эти объяснения интересовали мало. На Германа фон дер Ахе надели наручники.
- Кончай трепаться и валять дурака! - сказал ему один из сотрудников крипо.
Проверить, не оставил ли упомянутый преступник следов, никто вначале не позаботился, а позднее это было уже невозможно. К вечеру разразилась гроза и смыла с Опладенерштрассе все, что могло навести служебную собаку на какой-либо след. Арестованный между тем успел прийти в себя, собраться с мыслями и представить собственную версию случившегося, неожиданно подкрепив ее определенными фактами.
Долгие часы тянулся допрос. От фон дер Ахе требовали назвать имя преступника. Он отказывался.
- Как он выглядел?
Молчание.
- Вас подозревают в убийстве. Не хотите говорить - не надо! У нас убийца уже имеется. И это вы!
- Вам придется это доказать.
- Вы единственный, кто находился вблизи от места преступления в момент, когда оно было совершено.
- Нет, не единственный. Я вам это уже говорил.
- Так кто же он? Как он выглядел?
Очень нерешительно и не сразу фон дер Ахе дал, однако, весьма подробное описание.
- Имя?
Молчание. Затем:
- Я воздержусь назвать вам имя убийцы, пока вы его не схватили. Он ведь и меня хотел прикончить. Если я его выдам, он не успокоится, пока в самом деле меня не устранит.
- Не пори ерунды! Пока мы ничего о нем не знаем, мы не можем его арестовать. Пока мы его не арестуем, мы будем считать убийцей тебя, и ты будешь сидеть у нас. Таким образом, ликвидировать тебя никто не сможет. Ну как, дошло наконец?
Они разложили перед ним фотографии арестованных и разыскиваемых. Он выудил из этой кипы одну фотографию, сказал «этот», назвал имя и сообщил дополнительные сведения.
Все же долго отрицать свое участие во взломе виллы дюссельдорфской фабрикантши шоколадных изделий фон дер Ахе не смог. При тщательном обыске крипо нашла у него в квартире похищенные драгоценности, а на вилле обнаружила отпечатки его пальцев. Убедившись в бесполезности дальнейшего запирательства, сообразительный фон дер Ахе не только во всем признался и дал исчерпывающие показания, но постарался подкрепить ими свою версию убийства Манфреда Шульца. Обвинял он в этом убийстве Зигфрида Триллера, участвовавшего якобы и в ограблении виллы. Вырезая из рамы одну картину, Триллер, по словам фон дер Ахе, сломал свой складной нож. Поэтому и с картиной не стали больше возиться; она там так и висит.
Действительно, в протоколе осмотра места преступления было отмечено, что между рамой и полотном брошенной преступниками картины найден обломанный кончик складного ножа. Впрочем, установить, чей это нож, не представлялось возможным. С равным успехом хозяином мог быть и сам фон дер Ахе.
Как бы то ни было, дюссельдорфская крипо очень скоро отказалась от попыток изобличить фон дер Ахе в убийстве. На всех дальнейших допросах речь шла уже только о преступлениях «кунстмафии». Ахе, у которого появилась надежда отделаться сравнительно небольшим сроком лишения свободы, вознаграждал сотрудников крипо подробным рассказом обо всем, что было ему известно насчет тех, кто инспирировал похищения, насчет скупщиков краденого, а также насчет роли, которую во всем этом играл крефельдский первый прокурор Шойтен.
