Ознакомительная версия.
Святослав Олегович, выслушав генерала, позвонил Юлаю и приказал ему выделить Глушко двести тысяч долларов наличными. Только после этого спросил:
— Когда прилетел Леонид Исаакович?
— Три часа назад. И сразу поехал в компанию «Вымпел». Вы знали, что президентом этой компании является его племянник?
— Догадывался, — кивнул Петровский.
Когда Глушко ушел, он позвонил Инне и спросил, в котором часу прилетает Бронштейн.
— Самолет должен был прилететь три часа назад, — сообщила она, — только Леонид Исаакович пока не появлялся в офисе. Я звонила ему на мобильный, но телефон отключен.
— Понятно, — весело отозвался Петровский. — Ты не суетись и больше ему не звони.
Он терпеливо ждал, когда к нему приедет его советник. И тот в конце концов появился.
— Жуковский пока ничего нам не перевел, — сообщил с порога Бронштейн. — Кажется, он решил нас обмануть. Нужно немедленно расторгать наше соглашение.
— Успокойтесь, — посоветовал ему Петровский. — Утром он мне звонил и сказал, что переоформит акции завтра. Вот только счет «Вымпела» почему-то закрыт и он не понимает, что происходит.
— Закрыт, — подтвердил Леонид Исаакович, усаживаясь на стул. — У них неприятности с налоговыми полицейскими. И я хочу вас попросить позвонить вашему знакомому. Вы ведь его хорошо знаете.
— Конечно, позвоню. Не нужно так нервничать. Какие у них неприятности?
— Не совсем понимаю. Но их счета временно закрыли. Может, вы попросите Жуковского пока подождать с переводом акций? Иначе на них тоже могут наложить временный арест.
— Вы же сами сказали, что Жуковский нас обманывает и нам нужно расторгать соглашение с ним, — укоризненно напомнил Святослав Олегович.
— Я не знал о его звонке, — быстро ответил Бронштейн. — Но если он действительно вам звонил и так переживает, то пусть немного подождет. Я укажу ему другую компанию.
— Вам не кажется, что это будет не совсем красиво? Сначала указать одну компанию, потом другую. Может, вы подождете несколько дней, пока я решу вопрос с налоговой полицией и Жуковский спокойно переведет акции в компанию вашего родственника?
— Да, вы правы, — признался, чуть остывая, Леонид Исаакович, — так будет лучше. Только позвоните прямо сейчас.
— Обязательно позвоню, — Петровский подвинул к себе аппарат правительственной связи уже отключенный перед приходом Бронштейна и набрал знакомый номер. Довольно долго он слушал тишину, затем, положив трубку, грустно сказал: — Увы, не отвечает, но я его сегодня обязательно найду.
— Спасибо, — поблагодарил его Бронштейн. — Но почему вы меня отозвали?
— Мы меняем тактику, — пояснил Петровский, — будем играть вместе с Алентовичем на понижение акций. Пусть все думают, что мы на его стороне. Когда у нас будет двенадцать процентов, мы начнем скупать другие акции и увеличим нашу долю еще на несколько процентов. А затем объявим, что играем на повышение. Когда все узнают, что мы владеем таким большим пакетом акций, они взлетят, а нам придется только подсчитывать прибыль.
— Прекрасно, — пробормотал Леонид Исаакович, — значит, будут нужны свободные деньги. Большие деньги. У меня их пока нет.
— Они есть у "Вымпела", — улыбнулся Петровский, — можно взять деньги под залог компании вашего племянника. Вы ведь заказали туда крупные суммы.
— Откуда вы знаете? — вспыхнул Бронштейн.
— Вы получаете у меня огромные гонорары, дорогой Леонид Исаакович. И мне всегда было интересно, куда мой земляк вкладывает свои деньги. Теперь я понимаю, что они вложены в компанию вашего племянника.
Бронштейн пожал плечами. Он не хотел ни соглашаться, ни возражать. Когда Леонид Исаакович выходил, любезная улыбка на лице Святослава Олеговича сохранялась. Но едва советник вышел, как она исчезла. Петровский наклонился и включил телефон правительственной связи. "Посмотрим, — мстительно подумал он, — откуда наш советник возьмет оставшиеся деньги".
Когда Петровский родился, человечество запустило первый спутник Земли, а ведь прошло еще не так много времени после самой опустошительной войны, какую только знало человечество. Еще через четыре года после его рождения в космос полетел Гагарин. Затем были подвиги других космонавтов, имена которых ребята в школах учили наизусть.
В начале шестидесятых в Одессе сложилась та удивительная атмосфера невероятного космополитизма и открытости, которая появлялась лишь в полифоничных южных городах. Такой же она была только в Баку и отчасти в Тбилиси. Правда, возможно, еще много тысяч лет назад и в Вавилоне, когда там все говорили на одном, понятном всем языке.
Святослав Олегович еще помнил учебники, в которых были фотографии лысого вождя, утверждавшего, что именно он с початком кукурузы в руках борется за мир и коммунизм. Советским людям тогда говорили, что коммунизм наступит еще при его жизни. Так что уже к тридцати трем годам Петровский должен был бы жить в прекрасном, справедливом обществе. Но вскоре лысого вождя сменил бровастый и все забыли об этих обещаниях. Зато жизнь вокруг была прекрасной — пожалуй, самое лучшее время и для его родного города, и для людей, окружавших их семью. Женщины носили светлые, цветастые платья без рукавов, и Святослав тогда был убежден, что в Одессе самые красивые женщины на свете. Мужчины собирались на улицах, чтобы обсушить последние одесские новости, затем новости страны и уж в самом конце — мировые, поскольку они их интересовали меньше всего. Ведь все равно нельзя было никуда уехать. Израиль казался мечтой, Америка существовала в другом измерении, а Париж был доступен только в книгах. Зато как же подробно обсуждались в Одессе местные события. Все знали, что дядя Сема должен дядя Мише двести рублей и не отдает их потому, что последний не возвращает картину, взятую якобы для продажи дяде Науму, который, в свою очередь, не дает деньги, считая, что картина не настоящая и не может столько стоить. Но он ждет приезда дяди Изи, чтобы проверить ее подлинность… Одесситы были уверены, что весь мир вертится вокруг их города, а все остальные должны им завидовать. Еще бы! Из Одессы вышло столько известных людей!
В шестидесятые — семидесятые годы, пока существовал запрет на выезд, одесситы любили собираться в домах шумными компаниями, чтобы разойтись где-нибудь под утро. Проблемы времени и денег не существовало. В последующие годы они, конечно, тоже собирались, но лишь для того, чтобы вспомнить тех, кто уехал. Тогда казалось, что уезжали навсегда. И Одесса теряла не просто часть населения, а часть собственной души.
В городе ценились хорошие книги и хорошее образование. По Одессе одновременно ходили лучшие врачи и прекрасные адвокаты, известные карточные шулеры и прославленные пианисты. Тут дружно жили евреи, украинцы, русские, татары, греки, молдаване и все остальные нации. Это было время застоя, когда покой и нега, в которых пребывал город, казались вечными.
Но уже в семидесятые годы начались изменения — сюда потянулись люди из сельской местности, на окраинах начали возникать поселки, которые плотно заселялись людьми, уже не знавшими солнечного света шестидесятых. Правда, отблеск тех дней еще ложился и на эти годы, хотя многие понимали, что время счастливых дней уже подходит к концу.
Из Одессы стали уезжать люди, составлявшие славу и гордость не только этого города, но и всей огромной страны. Петровский тоже уехал в Москву и поступил в институт, чтобы, закончив его, навсегда остаться в далекой северной столице.
В восьмидесятые годы он работал в конструкторском бюро и лишь изредка навещал родителей, которые по-прежнему жили у самого Черного моря. И остро чувствовал, как постепенно слабеет его связь с родным городом и родными людьми, некогда бывшими его миром. Каждый раз, посещая Одессу, Петровский видел те изменения, которые подтачивали ее счастливую ауру, превращая "жемчужину у моря" в обычный большой город со всеми его проблемами и недостатками. К концу восьмидесятых это был уже неуправляемый котел, который грозил взорваться и расколоть все вокруг.
Потом взорвалась страна. И раскололась на части. И Святослав Олегович неожиданно оказался отрезанным от родителей, от родного гнезда, находящихся теперь в другой стране. Это было больно, несправедливо и непонятно. У него появилось такое ощущение, будто его сердце буквально разделили пополам. Он с семьей — в России, а его престарелые родители и сестра — на самостийной Украине. И именно поэтому все, что происходило в той стране, его теперь постоянно волновало.
Утром, перед встречей со Скрыпником, позвонил Яша Слаповский, бывший сотрудник Петровского, сделавший феноменальную карьеру в середине девяностых и ставший мультимиллионером на перепродаже нефтепродуктов. Такие бешеные деньги, которые можно было сделать на развале Советского Союза, еще никогда нигде и никому не удавалось получить ни при каких обстоятельствах. Нефтепродукты покупались по внутренней цене и перепродавались по внешней. Разница составляла сотни и тысячи процентов. Слаповский сказал, что украинцы очень серьезно готовятся к встрече с Петровским и готовы предложить любые условия, в случае достижения необходимого результата.
Ознакомительная версия.
