– Спасибо, подсказал! – вяло усмехнулся я. Я то все никак не мог понять, что же это такое?
– А чего тут удивляться? Вон Кирпичников интервью газете дает. Шебаршин – тот вообще книги пишет. Гласность, знаете ли.
Похоже, сегодня Валера был не настроен на серьезный разговор. Ему было тоскливо и явно хотелось чего-то большого и светлого. То ли мордобоя, то ли селедки с хреном. Вопрос же, действительно, был крайне серьезный. Деятельность, да и само существование нашей конторы было покрыто таким густым туманом секретности, что пробиться сквозь него можно было только имея очень хороший маяк. Кто из людей сведущих мог стать таким «светилом»?
Видя мою задумчивость, Пластун пожал плечами и, сняв со стены гитару, забренчал:
Ехал чижик на лодочке
В адмиральском чине.
Не выпить ли водочки
По этой причине?
– Сань, а Сань… – вяло окликнул он меня после блестящего исполнения незатейливого куплета. – Не делай такое лицо. Не то я могу подумать, что тебе в голову пришла мысль. Какая, в общем-то, теперь разница, кто нас сдал? Это большой политик и как сказал один умный мужик, то, что происходит, есть непреднамеренный результат преднамеренных действий великих людей.
– Что, так и сказал? – Я поднял глаза на своего друга. Когда у него отпадала охота корчить из себя этакого простодушного рубаху-парня, становилось заметно, что проведенные им в МГУ годы прошли отнюдь не только в спортзале.
– Так и сказал. Все это деяния давно минувших дней. Нас расформировывают. И сие – горький факт. Мировой терроризм, о котором ты так пламенно распинался, очевидно, задавлен в собственном логове. Где там у него нынче логово?
– Валера, не ерничай! Без того тошно.
– А я не ерничаю. Я стараюсь при плохой игре иметь хорошую мину. Желательно – не одну. И вам, любезнейший Александр Васильевич, того же желаю. Чем вот вы, милостивый государь, собираетесь занять остаток своей жизни, свободный о служения Отечеству?
Я пожал плечами. Перспектив было довольно много. Можно было, скажем, пойти на работу в Службу Внешней Разведки, можно было вообще плюнуть на все и принять батальон спецназа, но было во всех этих решениях что-то такое, что заставляло медлить с окончательным ответом. Был ещё вариант попробовать зацепиться за что-нибудь в мирной жизни. Впрочем, и этот вариант был не менее туманен, чем другие.
– Для начала вернусь в Питер. Родных уже Бог весть сколько не видел.
Телефон, видимо, утомленный нашей светской болтовней, возмущенно зазвонил, словно подводя итог нашему кухонному брифингу.
Пластун ленивым жестом поднял трубку и поднес её к уху.
– Алле… Вас внимательно слушают.
Лицо его моментально посерьезнело.
– Да. Дома. Сейчас! – он прикрыл ладонью микрофон. – Славка Бирюков звонит. В контору вызывают.
Я взял трубку. Капитан Вячеслав Бирюков был аналитиком нашей группы и большую часть времени проводил, что называется «в стенах». Поэтому его часто использовали, когда нас нужно было срочно вызвать на ковер. Судя по тону, вызов был отнюдь не праздным. Впрочем, с праздными вызовами здесь тяжко. Не те люди.
– Саша, – поздоровавшись, начал Слава, – хорошо, что ты дома. Приезжайте. Дядя серьезно болен. Да, вот ещё что. Он просил по дороге купить ему свежую прессу.
– Мне одному приезжать, или…
– Или.
– Ладно, сейчас будем.
Я положил трубку. Произошло ЧП. Настолько крупное, что о нем уже пропечатано в газетах. При этом ЧП, относящееся непосредственно к нам. От раздумий о прелестях мирной жизни не осталось и следа. Я вновь почувствовал то возбуждение, которое возникало каждый раз перед столкновением с опасностью. «Это будет славная охота. Хотя для многих она станет последней», – крутились у меня в голове слова старого волка Акелы.
– Что произошло? – спросил меня Валера, едва я закончил переговоры. В нем уже и следа не осталось от разбойного атамана. Майор Валерий Пластун был готов к работе.
– Приедем – узнаем. Велено по дороге купить газеты.
– Даже так? Опять наши что-то прошляпили? Ладно. Я пошел заводить таратайку, а ты обзаботься прессой.
Лифт не работал. Впрочем, это было не важно. На спор я развлекался, обгоняя лифт, спускающийся с двенадцатого этажа. Добежать до газетного киоска – ещё две минуты. «Пожалуйста, вот эту, эту и вот эту. Спасибо».
Киоскерша ласковым взглядом проводила мужчину, купившего у неё аж три газеты и пожелала мне приходить еще. «Да, да. Несомненно», – Как-то невпопад кивнул я, разворачивая на ходу остро пахнущие типографской краской листы.
Красный «BMW-520» притормозил у самой бровки тротуара. Валера распахнул дверь.
– Ну, что пишут?
– На вот, посмотри. – Я протянул ему «Красную Звезду» и медленно опустился на сидение. Фотография пожилого мужчины со звездой Героя Советского Союза и несколькими рядами орденских планок на груди, обведенная черной траурной рамкой объясняла все. Помещенный рядом с ней текст как всегда с официальной безликостью сообщил, что «На 74 году жизни скоропостижно скончался генерал-майор в отставке Рыбаков Николай Михайлович. Друзья, родные и коллеги…»
Майор Пластун выжал железку до пола. Мотор взревел, и «BMW», не обращая внимания на испуганно мигнувший красный глаз светофора, рванул с места куда-то в сторону Садового Кольца.
Сегодня, пожалуй, нет никакой возможности установить, отчего этот переулок в самом центре Москвы получил негласное название «Фарисеевский» – судя по табличкам, вносившим свой вклад в украшение фасадов его домов, фамилию он имел совсем другую. Однако в обиходной речи сотрудников учреждения, занимавшего старый особняк с садом в самом конце переулка, недалеко от набережной, этот тихий участок вечно шумной столицы назывался именно так. Вероятно, название переулка было унаследовано новыми хозяевами здания вместе со всеми апартаментами и тенистым садом, который, несмотря на перипетии судьбы, сохранивший до сих пор изрядную долю былого великолепия.
Лет пятнадцать тому назад на высокой каменной ограде, с середины тридцатых скрывавшей особняк от нескромных взглядов досужих прохожих, возле таблички угрожающего содержания, утверждавшей, что находящийся за забором дом является памятником архитектуры середины девятнадцатого века, а потому во всю мочь охраняется государством, появилась ещё одна, гораздо более нейтрального содержания. Хотя, если говорить совсем уж точно, табличка была не одна. Ее было половина. «Межрегиональный центр усовершенствования…» – гласила надпись на ней. Как и глиняные таблички, извлекаемые археологами из древнеегипетских руин, эта имела в основном чисто культурную ценность. Понять, об усовершенствовании чего идет речь, было абсолютно невозможно. Ибо нижняя часть текста была утеряна безвозвратно.
Впрочем, старожилы, с большим трудом припоминавшие момент очередной смены хозяев барской усадьбы, иногда выдвигали версию о том, что полностью названия никогда и не было. При всей кажущейся нелепости этого предположения, они оказались правы. Странная контора, обитавшая за высоким каменным забором, носила именно такое странное название. Однако, доведись кому-то из непосвященных проникнуть за те семь замков и семь печатей, которые лежали на деятельности этого самого Центра, он бы имел полную возможность убедиться, что название – это лишь шутка, детская шалость в сравнении с той напряженнейшей работой, которая велась за безликими стенами. Здесь устраивались военные и дворцовые перевороты, уводились в отставку правительства, гасились звезды на политическом небосклоне и зажигались новые. Словом, отсюда, с этого места в самые отдаленные уголки планеты неслась советская миролюбивая политика, в наиболее доходчивой, убедительной и в то же время незаметной для постороннего взгляда форме.
Впрочем, о том, чтобы человеку с улицы, а даже и не с улицы, а скажем, со Старой Площади, попасть в здешние недра не могло быть и речи. Чужих тут не было. К счастью для себя, окрестные жители, как истинные москвичи, выросшие в центре столицы, с младых ногтей усвоили железное правило: «Меньше знаешь – крепче спишь».
Конечно, революционное преобразование, внесшее в умы народных масс страшную метель и сумятицу, изрядно поубавило работы у сотрудников Центра, ибо нет ничего более неблагодарного, чем отстаивать интересы государства, которое само не знает, чего оно хочет. А уж когда и знает, то это, простите, работа не для разведчика-диверсанта, а для сутенера.
Мы же, лавирующие на скорости, близкой к ста, к таковым не относимся. Интересно мне знать, о чем думают гаишники, глядя на наш «BMW»? Скорее всего, у них уже выработалось этакое седьмое чувство, рефлекс: кого стоит останавливать, а кого нет. Впрочем, Валера – виртуоз. Это видно невооруженным взглядом. Ну, вот и наш поворот. Вот и железные ворота. Так сказать, дом родной. Нетерпеливый гудок. Понятное дело – нас звали, мы торопимся. Интересно, сколько электронных глаз изучает сейчас наш автомобиль. Ну вот, признали. Свой! Теперь въезжай. Только не торопись. Проехал ворота, стоп! Дальше на колесах дороги нет. Выйди, предъяви в развернутом виде, то, что предъявить положено, собачке дай себя обнюхать. Все в порядке? Отлично. Первый рубеж позади. Ступайте, товарищ, с Богом! О машине своей не беспокойтесь. О ней позаботятся.
