Аркадий отдал папку и услужливо подал шефу очки со стола. В комнату вошла седенькая Маша, вкатила столик с кофейником, чашками и вазочками с печеньем и сахаром.
– Скучно, – небрежно бросив папку на широкий подоконник, доверительно пожаловался шеф. – Пейте кофе, бразильский…
– Что скучно? – осторожно беря тонкую фарфоровую чашечку, переспросил Лыков.
– Да это… – Иван Сергеевич кивнул на папку. – Напускают туману, раздувают научную истерию там, где проблема не стоит выеденного яйца. Что нового в институте?
– Так, ничего особенного… – Вопрос шефа застал врасплох, и Лыков не знал, что ответить: Начать рассказывать, как переставлял мебель в кабинете шефа Афанасий Борисович, а сотрудники потели, перетаскивая тяжеленные шкафы с этажа на этаж? Или доложить, как бы ненароком, о новых строгостях и отмене библиотечных дней? Да зачем об этом говорить с высыхающим от старости и болезней академиком, нужно ли ему теперь все это?
– Читали то, что привезли? – пытливо поглядел на него Иван Сергеевич. – Или так, подменяете почту?
– Подменяю, – не стал скрывать Аркадий.
– Я сейчас как машина, остановившаяся около нефтяной скважины, – грустно усмехнулся шеф. – Горючего пропасть – а заправиться нечем. Проклятая болезнь, сахарный диабет, недостаток инсулина. Поэтому и получается, что нефти хоть отбавляй, но она еще не бензин, в моем случае – не сахар.
– А инъекции?
– Это хорошо, когда человек молод и у него нет целого букета болячек, – тихо посмеялся академик. – Зато у старого масса времени для переосмысления прожитого. Как вы думаете, почему они не поехали ко мне сами, а послали вас? Ну не стесняйтесь, говорите. Я знаю, что меня давно списали.
– Ну что вы, – Аркадий изобразил на лице смущение.
– Научились лгать, – печально констатировал Иван Сергеевич. – Хотите, открою секрет, почему не поехал Афанасий Борисович или другой заместитель? Я всю жизнь стремился заниматься чистой наукой, а на администрирование меня не хватало, не оставалось времени. Потому и подбирал себе в замы бюрократов. А что такое бюрократ в науке? Это сплав дурной нравственности с мыслительной импотенцией, поскольку они, как правило, люди мало одаренные в научном плане. Если их освободить от руководящих кресел, то научные бюрократы окажутся не у дел. Поэтому братцы бюрократы всегда держатся тесной кучкой, объединяясь в сообщества ничего толком не умеющих, но страстно желающих иметь ценности, которых сами создать не могут. Теперь они боятся, как бы я их напоследок не пнул под зад, и не едут, подлецы.
– Но Афанасий Борисович доктор наук, – робко возразил, не ожидавший подробных откровений Лыков. Шеф его не на шутку озадачил: тихий желтый старикан, укрытый толстым пледом, а поди же ты, кусается.
– Формальный признак, – небрежно отмахнулся академик. – Такие, как Афанасий, не могут жить без регалий и полагающихся к ним дотаций, а потому, всеми правдами и неправдами их получают. Соответственно, вместе с дотациями. Именно их стараниями защиту диссертаций превратили в поточный процесс: ежегодно даем на гора три тысячи докторов и тридцать тысяч кандидатов. Прямо как шахтеры, стахановцы от науки. Находят беспроигрышные темы, заполучают научных руководителей-корифеев и лепят горбатые работенки. А настоящих ученых раз-два – и обчелся! Сейчас много говорят и пишут о «ворах в законе». А натуральные воры в законе – многие научные руководители, поскольку им глубоко плевать на качество работы соискателя, а денег, заплаченных государством за научное руководство, потом никто обратно не стребует.
Иван Сергеевич взял с подоконника пачку «Казбека», вытряхнул из нее папиросу и прикурил. Лыков беспокойно ерзал на стуле – ну, дает дед, всех по костям раскладывает. Неужели сам никогда душой не покривил, не получил денежки зря? Или сейчас, по прошествии многих лет, ему все представляется в ином свете, особенно собственная жизнь и судьба в науке?
Бросились в глаза пальцы академика, зажавшие мундштук папиросы – тонкие, с отливающими синевой ногтями. Сколько же лет Ивану Сергеевичу? Раньше Аркадий об этом не задумывался – что ему главный шеф? Они существовали как бы в разных измерениях – тот на симпозиумах, в президиумах, в собственном кабинете, а Лыков – всегда в общей массе. И вот судьба, капризная и ветреная дама, выкинула неожиданную штучку – сидит мэнээс Аркадий Лыков в квартире академика и слушает его излияния. Неужели шефу надо было серьезно заболеть, чтобы снизойти до такой беседы?
– Чем занимаетесь у Конырева? – докурив, Иван Сергеевич примял папиросу в пепельнице.
– Информационно-вероятностными моделями.
– Извечная проблема, – закашлялся академик. – Бывали за рубежом? Впрочем, зачем я спрашиваю. Вряд ли и сейчас это стало возможным для людей вашего положения. Простите великодушно, но что поделать? Еще одна издержка нашего пресловутого бюрократического застоя: едут те, кому ничего не надо, кроме магазинов. Так вот, как-то в одном зарубежном игорном заведении я встретил интересную пару. Этакие старички с толстой тетрадью в руках, куда они записывали цифры с барабанов игральных автоматов, создавая свою, доморощенную теорию игр. Я долго с грустью наблюдал за ними, не ведавшими того, что этой серьезнейшей математической проблеме отдали многие годы жизни такие умы, как Нейман и Моргенштерн. И то не решили до конца!
Лыков слушал Ивана Сергеевича, тщательно скрывая раздражение – раскудахтался дед. А там, в институте, уже наверняка вовсю идет распродажа. Афанасий Борисович и его притч первыми вняли сливки и теперь в конференц-зал запустили второй «слой» – завлабов и завотделами, а у дверей, готовая взбунтоваться, гудит алчущая толпа остальной братии. А дедок словно не замечает, что за окнами темнеет и вещает, вещает.
Заметив, что гость его не слушает, академик недовольно поджал губы, но любезного тона не изменил:
– Заговорил вас? Скучно старику, простите. Мысли заняты больше не прибылью, а убылью самого ценного из того, чем располагает человек: убылью времени и чувств. Прощайте, Аркадий Андреевич, жду вашего нового визита.
– Всего доброго, Иван Сергеевич, – поклонился Лыков и направился в прихожую.
В конце длинного коридора появилась жена академика, открыла дверь, и Аркадий вышел на лестничную площадку. Сзади щелкнул замок…
Торопиться на распродажу более не имело никакого смысла, и Лыков решил пройтись пешком до метро через дворы – тихо, нет бабок с противно визжащими детьми и любителей игры в «козла»: не тот райончик, здесь не распивают на троих и не стучат костяшками домино по доскам столиков. Живущая здесь публика проводит вечера в тиши огромных квартир, если, конечно, не уезжает на дачи.
В одном из дворов Аркадий наткнулся на беседку из тонких, увитых плющем реек. Внутри светляками вспыхивали огоньки сигарет и слышался смех. «Молодежь собралась», – понял Лыков. Прибавив шагу, он свернул по дорожке в сторону, но тут его неожиданно окликнули:
– Эй, куда спешишь?
Оглянувшись, Лыков увидел двух девчонок лет по шестнадцать, с большими овчарками на поводках.
– Чего надо? – останавливаясь, буркнул Аркадий.
– Сердитый, – нехорошо засмеялась одна из девчонок, и, сунув пальцы в рот, свистнула.
Из беседки высыпала куча юнцов, двое или трое тоже держали собак на поводках. В мгновение ока Аркадий оказался в окружении.
– Ну, ну! Дайте пройти! – Он попытался вырваться из круга, но одна из овчарок злобно оскалила клыки и угрожающе зарычала. Лыков попытался загородиться от нее своим кейсом, что вызвало новый приступ истерического веселья.
– Не то закрыл, – хохотал кто-то из парней, – ниже опусти!
– Тут наше место, – заявила высокая девица в очках, державшая на поводке бульдога. – Чего ты здесь вынюхиваешь?
– Я иду к метро, – беспомощно оглядываясь по сторонам и уже поняв, что влип в дурную историю, промямлил Аркадий.
– Он был невежлив с нами, – сказала одна из девчонок.
– Таких учить надо, – сурово изрекла очкастая под одобрительный шум остальных. – Распустились! Будешь просить прощения, понял? – обратилась она к Аркадию.
Тот кивнул – шут с ними, язык не отвалится, можно и попросить, пока собаками не начали травить, с них станется. Место глухое, ждать помощи от прохожих нечего, а юнцы хмелеют от собственной безнаказанности и вседозволенности.
– Извините, – сказал Лыков. – Я осознал. Могу идти?
– Не так, – усмехнулась очкастая. – Вставай на колени!
– Еще чего? – набычился Лыков.
– Считаю до трех, – прошипела девчонка, а собачьи морды с оскаленными клыками придвинулись ближе.
– Раз… Два…
«Собаки без намордников, точно порвут… – Аркадий почувствовал себя жалким и слабым. – Рискнуть?»
– А-а-а! – дико заорал Лыков, размахивая кейсом, и, зажмурив глаза, рванул напролом через кольцо обступивших его парней и девчонок.
