— Это понятно, он же идёт к любовнице, чтобы потрахаться с ней, — пожал плечами Шахид.
— А разве ты не этого хотел? — вспылила Жанна. — Ты же сам заставил меня лечь к нему в постель!
— Нет, — взревел Шахид, — я не этого хотел, совсем не этого! Думаешь, я заставил тебя спать с ним для вашего обоюдного удовольствия? Дура! Роль шлюхи тебе отлично удалась, но ты забыла, какую цель мы преследовали?
— Мы? — усмехнулась Жанна. — Ты хочешь сказать, что мы с тобой одной крови — ты и я?
— Не надо мне цитировать «Маугли», я и сам читал Киплинга, — успокоившись, перешёл на более мирный тон Шахид. — Но ты сама не понимаешь, как затягиваешь всё дело! Сколько ещё я должен ждать? Мне надоело выслушивать от тебя одно и то-же! Когда, наконец, ты раскрутишь этого ишака?
Он поднялся со стула и подошёл к окну.
Жанна вздохнула. Она тоже постаралась обуздать свои чувства и держать себя в руках. Одними криками и упрёками ничего не добьёшься.
— Дядя, — мягко произнесла она, и Шахид вздрогнул.
Жанна уже очень давно не называла его дядей. Последний раз она говорила так, когда ещё Малик был жив. — Ты хочешь получить огромное богатство, урвать крупный куш, — продолжала она, — так почему же ты не можешь потратить на это какое-то время и не торопить меня? Сам знаешь: потом всё окупится!
— Я и так жду слишком долго, — проворчал Шахид, — из-за проклятого Резника вся моя жизнь перевернулась вверх тормашками — шмармашками. Мне надоело ждать. И Семье надоело. А ты там с ним развлекаешься, пока мы тут выживаем.
Жанна опустила глаза. Шахид нагло врал, и она это знала. Несмотря на все трудности и потери, которые перенесла их община, причём по вине самого Шахида, никто не голодал и не пытался выживать, едва барахтаясь на плаву. Всё было более-менее стабильно. И это ведь она приложила к этому руку. Пока Шахид был в больнице за границей, Жанна много работала, чтобы вернуть Семье утраченное. И во многом преуспела. А теперь Шахид снова вернулся на готовенькое и ещё упрекает её. Но ей нельзя ругаться с ним, потому что Полина — у Шахида. Её дочь — заложница этого чудовища, и Жанна должна быть кроткой.
— Я прошу тебя, подожди ещё немного, — взмолилась она. — Макс должен ко мне привыкнуть, и полностью доверять. Сам понимаешь, сейчас его нельзя спугнуть, потому что у нас есть только один шанс, и торопиться ни в коем случае не стоит. Через какое-то время он поймёт, что я с ним не просто так, из любопытства или ради его денег, увидит во мне родную душу, и станет делиться переживаниями. Я ведь пока не могу спрашивать у него, почему он так устал или почему так задумчив. Потому что если он что-то заподозрит, конец нашему плану. Но зато потом ты останешься доволен — обещаю.
— И сколько ещё ждать? Месяц, два, год?
Шахид вернулся на своё место и сел за стол. Он понимал, что племянница права, но ему не хотелось терять драгоценное время. Его люди за его спиной до сих пор перешёптываются, и он знает, о чём. О том, что он подставил Семью под удар, затеяв войну с Резником, и понёс большие потери, не только материальные. Пострадали и люди Семьи, и его собственный сын, Рафат. Парень ослеп и практически ничего не видит. Операция невозможна, она не принесёт успеха, так сказали врачи.
И теперь для Шахида стало делом чести довести эту эпопею с каспийской скважиной до конца. Он докажет своим людям, что не лыком шит — так, кажется, говорят русские. Он подарит Семье эту скважину, сделает такой роскошный подарок, и тогда им всем хватит денег до конца жизни — и их жизни, и жизни их детей и внуков. И эта скважина, которая уже стала идеей фикс для Шахида, с каждым днём оказывается всё ближе и ближе, по мере того, как становится ближе Жанна к Резнику. Но всё равно она ещё так далека от Семьи и от него, Шахида. И это постоянно терзает и мучает его, лидера азербайджанской группировки. Неужели же Жанна не может этого понять, неужто не может ускорить события? Он так боится, что всё сорвётся, что в любой момент Резник может бросить свою любовницу, как только она ему надоест. Значит, надо торопиться, пока ещё не поздно!
Он взглянул на племянницу, и ему в голову пришла неожиданная идея: а что, если у этой девчонки просто больше терпения и больше мудрости, чем у него самого? И только поэтому она чётко следует своему плану, не торопясь, без лишней суеты?
Шахиду стало не по себе, и он приказал себе выбросить эту чушь из головы. Жанна — совсем молодая, она не может быть мудрой. Уж во всяком случае, не такой мудрой, как он сам. Это его немного успокоило, и он позволил племяннице продолжить её план.
— Но помни, что Полина остаётся у меня, — тонким голосом заявил он в самом конце их встречи. — И не вздумай хитрить: ты знаешь, я скор на расправу. Не пощажу!
— Как я могу это забыть? — тяжёлым взглядом окинула его Жанна. — Думаешь, из-за чего-то другого пошла бы я на это? Только ради дочери, только ради неё.
— Ну, — протянул Шахид, — мне кажется, ты уже сама втянулась. Вижу, ты уже и имя для него придумала, Максом называешь.
— Я называю его Максом, — вспыхнула Жанна, — потому что он рассказал, что в детстве ему очень хотелось носить это имя. Кроме того, так звали его отца.
— Ну, вот видишь, — хихикнул Шахид, — у вас уже всё хорошо. А как он тебя называет? Лапочкой? Или пупсиком? Своей девочкой?
— Азербайджанской шлюхой, — грубо ответила Жанна, вплотную подходя к двери. — На сегодня мы закончили. Мне пора к дочери.
Она вышла и хлопнула дверью. Шахид опустил глаза. Он чувствовал, что перешёл границы дозволенного, и даже почувствовал нечто вроде угрызений совести. Да уж, конечно, покойный Малик не одобрил бы его плана, не разрешил бы дочери стать любовницей Резника, даже ради дела.
Шахид поднял голову. Да, это так, но он — не Малик. И ради дела он сам готов на всё, поэтому может требовать того же и от своих людей.
Павел с отвращением смотрел, как его мать сюсюкает над Антоном, трогает его лоб, думая, что тот заболел.
Антон, набравший не меньше пяти или даже семи килограммов после появления в доме Резников, лежал на диване, а мать прижимала к его лбу мокрое полотенце.
— Ладно, мама, хватит, — наконец соизволил он ответить ей и отвёл её руку с полотенцем в сторону. — Я не болен, просто сильно устал.
— Я поговорю с Толиком, он чрезмерно нагружает тебя, — продолжала суетиться Любовь Андреевна.
— Прекрати, — повысил голос Антон, — не надо ни с кем говорить. Это моя работа.
— Но ты такой измученный, я уверена, что у тебя повышенная температура, — беспокоилась мать. — Нельзя же столько работать, дорогой, ты гробишь собственное здоровье!
Павел выпустил изо рта пять колец, сотканных из сигаретного дыма. Некоторое время назад он начал курить, и это занятие доставляло ему удовольствие.
— Павел, прекрати, — недовольно отозвалась Любовь Андреевна. — Разве ты не видишь, что твоему брату плохо?
— Можно подумать, мне хорошо, — пробормотал Павел, но занятия своего не прекратил. — Ма, ты знаешь, что Чарли Чаплин завещал миллион долларов тому, кто выпустит девять колец из дыма одной сигареты? — весело спросил он. — Причём эти кольца должны идти подряд, одно за другим!
— Так ты тренируешься? — поддел его Антон.
— Ага, — согласился Павел, выпуская новую порцию дыма.
— Сынок, иди на балкон, или выйди на улицу, — проговорила Любовь Андреевна, вспомнившая, что Павел тоже её сын. — И вообще, я не понимаю, почему ты травишь себя этой гадостью! Ни папа, ни Антон не курят, а ты вот…
— Семья не без урода, — резюмировал Павел. — И, потом, должен же в этом доме и у меня быть порок!
— Что это значит? — насторожилась мать, оторвав взгляд от Антона и переведя его на Павла.
— Только то, что я сказал, — пожал плечами Павлик. — У каждого в этом доме есть крупные недостатки, практически порочные, почему же я должен оставаться чистеньким?
— Это ты о чём? — напряглась Любовь Андреевна. — Какие могут быть пороки у нас с папой, у Антона?
— А ты разве не знаешь? — засмеялся Павел. После половины бутылки виски, которую он выпил совсем недавно, ему не стоило никакого труда сказать прямо в глаза матери о том, что она предпочитала не замечать. — Твой порок — это слепая любовь к нему, — он кивнул на лежащего с закрытыми глазами Антона.
— Что ты несёшь, Павлик? — всплеснула руками мать. — Какой же это порок? С каких пор материнская любовь стала порочной?
— Материнская любовь — нет, а твоя — она слишком чрезмерная, прямо-таки навязчивая, — спокойно ответил Павел, закуривая новую сигарету. Он стряхивал пепел прямо на пол. — Ты перестала замечать кого бы то ни было, кроме старшего сына, перестала уделять внимание отцу, разве это не порок? Самый настоящий! Наш Антон тоже порочен: он абсолютный, исключительный эгоист. Не видит никого вокруг, кроме себя. Он спокойно использует всех окружающих в собственных целях, и также спокойно выбросит их за борт после исчерпания всех ресурсов. Кроме того, он жуткий карьерист, а это всегда порочно. Потому что в конце концов карьеристы считают, что цель оправдывает средства, а это страшно, не правда ли, мамочка?
