— Ты изойдешь кровью… Пусти-ка меня, — сказала она и подошла к нему. Он недовольно посмотрел на женщину; этот взгляд выражал крайнюю усталость и истощение; однако он откинулся, сидя на стуле, распахнул одежду и обнажил рану. Она принесла воду, обмыла и перевязала больное плечо. Никто не проронил ни слова, пока она вновь не уселась на кровать. Тогда он спросил:
— Был у тебя кто-нибудь в последние дни?
— Нет. Вот уже шесть или семь недель я никого не видела.
— Далеко ли до ближайшего телефона?
— Восемь миль вверх по долине. У Нобелей.
— Есть у тебя еще лошади?
— Нет. Только одна.
Он тяжело поднялся, подошел к шкафу, вытащил ящики и перерыл их. Обнаружил револьвер и взял его. В чемодане не нашлось ничего. На стене под одеждой висело старое ружье. В постели оружия не оказалось.
Он взял с одной из кроватей два одеяла, вскинул на плечо ружье и свой плащ. Идя к к двери, он шатался.
— Я посплю немного, — сказал он заплетающимся языком, — там, в хлеву, где кобыла. Но я буду иногда заходить. И я не желаю, чтобы кто-то исчез за это время из дома. Понятно?
Она кивнула и тотчас предложила:
— Если кто-нибудь придет, разбудить тебя, пока он не увидел?
В его сонных глазах мелькнуло оживление. Он вернулся в комнату, подошел совсем близко к хозяйке, лицо к лицу, и попытался заглянуть в самые ее глаза.
— На прошлой неделе я угробил одного парня из «джинго», — сказал он наконец. Его голос звучал спокойно, ровно и монотонно — чтобы они оба восприняли сказанное достаточно серьезно. — Это была честная драка. Он ударил меня в плечо, а потом я убил его. Но он из этих «джинго», а я — нет. И я не стал ждать худшего, сбежал, пока меня не вздернули. И я не хочу, чтобы меня вернули и повесили. Я также не собираюсь пробыть здесь долго, но пока я здесь…
Женщина снова кивнула. Он предостерегающе взглянул на нее и вышел.
Он привязал лошадь в углу сарая и расстелил одеяла. Затем улегся с полицейским револьвером в руке и тотчас уснул.
… Проснулся он под вечер. Все еще шел дождь. Прежде чем войти в дом, он внимательно осмотрел двор и окружающую местность. Ничего подозрительного не было видно.
Женщина за это время успела подмести и в комнате, надеть чистое платье, которое от многочисленных стирок стало бледно-розовым, и причесаться. Когда он вошел, она была занята шитьем, но подняла глаза; ее лицо казалось теперь не столь бледным, как раньше.
— А где мальчишка? — спросил он.
Она показала пальцем через плечо:
— На холме. Следит оттуда за долиной.
Он кивнул головой и вышел. Сквозь дождь был виден силуэт мальчика. Тот лежал на холме под кедром и смотрел на восток. Мужчина вернулся в дом.
— Как твое плечо? — спросила женщина.
Он попытался поднять руку. Плечо болело.
— Немного лучше. Собери мне еды в дорогу. Пора двигаться дальше.
— Не дури, — спокойно возразила она, но тем не менее направилась в кухню и сделала сверток с едой. — Лучше оставайся здесь, пока твое плечо не заживет и ты сможешь идти дальше.
— Здесь я слишком близко к «джинго».
— По этой грязи тебя трудно преследовать. Даже лошадь не пройдет, не говоря уже об автомобиле. Разве ты не понимаешь, что никто не станет гнаться за тобой пешком, даже если узнает, где ты? И потом, здесь дождь не замочит твое плечо. — Она наклонилась, чтобы поднять что-то с пола. Под тонким светло-розовым платьем четко обозначились груди, спина, бедра. Когда она выпрямилась, их взгляды встретились. Она опустила глаза и покраснела. Рот ее слегка приоткрылся.
Мужчина прислонился к дверному косяку и толстым пальцем провел по измазанной глиной бороде.
— Может, ты и права, — проговорил он.
Она отложила приготовленный было сверток с едой, достала из угла ведро, трижды сходила к колодцу и наполнила котел, стоявший на плите. Все это время он продолжал стоять в дверях и следить за ней. Потом развела огонь, вернулась в комнату, вынула из шкафа белье, голубую рубаху и пару носков, сняла с крюка серые брюки. Все это она сложила на стул в кухне. Затем вернулась в комнату и закрыла кухонную дверь.
Пока мужчина раздевался и мылся, он слышал, как она негромко напевает. Он дважды подходил к двери и заглядывал в щель: всякий раз он видел, что она сидит на кровати, склонившись над шитьем. Лицо ее все еще было красным.
Он уже вымылся и сунул одну ногу в штанину, когда ее пение прекратилось. Здоровой рукой он тотчас схватил со стула револьвер и бесшумно подкрался к двери, волоча за собой по полу брюки. Затем прислонился к стене и заглянул в щель.
В дверях хижины стоял высокий молодой человек в блестящем от воды дождевике. В руках у него было двухствольное ружье, оба ствола которого, словно два зловещих глаза, были направлены на дверь кухни.
Беглец поднял свой револьвер и взвел курок с автоматизмом, выдававшим давнюю привычку обращения с оружием. В этот момент распахнулась задняя дверь кухни:
— Бросай оружие!
Беглец, обернувшийся на скрип двери, оказался лицом к противнику еще до того, как услышал этот приказ.
Два револьвера выстрелили одновременно.
Но когда беглец оборачивался, его ноги запутались в брюках, которые он успел надеть лишь на одну ногу. Он споткнулся и упал на колени. Пуля беглеца просвистела над плечом противника, стоявшего в дверях. Пуля его противника пробила дыру в стене на дюйм выше головы беглеца.
Стоя на коленях, беглец выстрелил снова. Его противник в дверях зашатался и упал. Когда он поднялся, беглец опять положил палец на курок, но в этот момент из дверей хижины раздался выстрел из ружья. Беглец удивленно поднялся на ноги, постоял секунду и рухнул на пол.
Молодой человек с дымящимся еще ружьем подошел к своему союзнику, который прислонился к двери и держался рукой за бок.
— Он ранил тебя, Дик?
— В мякоть. Думаю, что неопасно. А ты убил его, Боб?
— Нет. Но я попал ему в спину.
Женщина тоже вошла в кухню.
— Как дела у Будди, Боб?
— С мальчиком все в порядке, миссис Одамс, — смеясь, заверил ее Боб. — Но он совсем выдохся, пока бежал по этой грязи. Мать уложила его в постель.
Человек, лежавший на полу, вздохнул и открыл глаза. Миссис Одамс и Боб опустились возле него на колени, но он лишь отмахнулся, когда они хотели осмотреть рану на спине.
— Бесполезно, — проговорил он. Кровь капала у него изо рта. — Оставьте меня в покое. — Затем его глаза остановились на женщине. — Ты… ты… жена… Дэна Одамса?
В ее ответе прозвучало гордое упрямство:
— Да. Жена.
Лицо умирающего даже не дрогнуло. Он лишь бросил взгляд на холм, где по-прежнему виднелась хрупкая фигурка мальчика.
— Чучело? — с напряжением спросил он.
Она кивнула. Человек, убивший Дэна Одамса, отвернул голову в сторону и сплюнул кровь. Затем снова уставился на нее.
— Ловкая женщина, — довольно внятно успел он произнести и испустил дух.
