Марина закурила, пробежала глазами по записям. Учет ее был в образцовом порядке.
Все верно…
Список был не особенно велик, все были людьми разными.
Левон…
Армянин, женатый на русской. Недавно купил квартиру в новом районе, родил себе девочку…
За ним постоянно было 10 — 15 тысяч долларов.
Сколько Марина помнила, Левон значился студентом Московского автодорожного института и собирался оставаться им до старости. В действительности он мог быть кем угодно.
Несколько армянских бригад, отличные работяги, вопреки распространенному мнению о кавказцах, ставили дачи по Подмосковью, неплохо зарабатывали. Левон мог быть одним из них
Мог он, и торговать, и воровать.
Отдавать долг никогда не спешил.
В очередной раз, когда Марина позвонила, к телефону подошла его жена, она кормила ребенка. Марине она сказала, что Левон будет дома вечером и ей позвонит.
— Только обязательно!…
— Я передам.
У Марины, кстати, находился его паспорт, но, судя по всему, у Левона был, видимо, и другой, потому что он не спешил заполучить его назад.
На это дело она полагала поднарядить старую тайную свою связь — актера, с которым они время от времени еще встречались с соблюдением строжайшей конспирации из — за его жены, удивительно ревнивой мерзкой молодой бабы. Он мог запросто под видом крутого охранника позвонить кормящей жене Левона и по телефону решить все вопросы.
Следующей в списке значилась Люба — торгашка оптового рынка на «Тушинской». На нее, кстати, указал другой ее партнер по «Центрнаучфильму» — Володя Яцен.
Молодая официантка из Нальчика, из Кабардино — Балкарии, которую сманил в Москву ее друг — одноклассник, мечтавший о карьере киллера.
Друг быстро сел, а Люба выплыла.
Крепкую выносливую лимитчицу заметила одна из деятельных женщин — челноков, мотавшаяся по миру в поисках дешевых тряпок.
Люба — ласковое теля — смотрела ей в рот, таяла от восхищения. Не отказывалась ни от каких вояжей. Начала с Турции. Постепенно прибрала к рукам связи. Как только поднакопила деньжат, бортанула подругу, поехала одна, не зная, кроме русского, ни каких языков, только еще кабардинский, на котором в мире говорят всего несколько малочисленных народов вроде адыгов и черкесов.
В первой же поездке выяснилось, что ее кабардинский — дар бесценный. В и вообще в этой части суши оказалось черкесов. Любу приняли как родную. Снабдили адресами сородичей по всей Передней Азии.
Марина заговорила с ней на Тушинском оптовом рынке. Подошла не одна. С Володей Яценом.
Он еще не был в то время Людкиным постоянным клиентом. Они только присматривались друг к другу. Людке он нравился: молодой, хорошо со вкусом, одетый, не развязный. «Внимательный. Врасплох не застанешь…»
В Москве нельзя быть другим, если ты не хотел, чтобы тебя кинули… А это могло произойти запросто в любую минуту и где угодно. Чуть вдалеке маячил худощавый, такой же серьезный юноша. Телохранитель.
Марина спросила насчет детской дубленки.
— Хочу подарить племяшке…
— Я могу привезти. Хотите, оставьте телефон.
Так и познакомились.
— Может, оставить Вам задаток?…
— Да. У меня проблема с наличными баксами. Если бы кто — то мог ссудить мне под разумный процент, мы были бы в выигрыше оба…
— Стоит подумать.
С Мариной у них наладилось дело.
Первые три тысячи долларов сроком на месяц — для поездки в Турцию и на время реализации товара — под тридцать процентов Марина дала ей с некоторой опаской. Но Люба вернула все полностью уже через две недели.
Люба слетала в Японию, добралась до Таиланда, Сингапура.
К этому времени в жизни Марины неожиданно произошли большие перемены, в корне изменившие стиль ее жизни.
Люба быстро это ощутила. Теперь она уже брала в месяц до сорока тысяч баксов и больше — на нее работали несколько девок — челночниц. Сама теперь почти не летала, только если предполагалось освоение нового рынка.
В Москве люда держала уже более десятка мест на оптовых рынках, познакомилась с бандитами; купила микроавтобус, водительские права… Быстро перекидывала товар с рынка на рынок…
Деньги Марине отдавала регулярно.
Только теперь Марина приезжала за ними сама к ней на квартиру в Теплый Стан: той было некогда.
Квартиру оставила ей старуха пенсионерка. Люба взяла ее на содержание до смерти. Раз в неделю навещала, набивала холодильник жратвой. Оставляла на карманные расходы. Старуха умерла года через полтора…
После ее смерти Люба сделала «евроремонт» — испанская отделка, итальянская сантехника. Американская кухня. Поменяла паркет на буковый. Повсюду витражи, искусственные цветы…
В квартире Марину встречали запахи французских духов, дезодорантов и арабского кофе с кардамоном.
И, конечно же, Люба, толстенькая, с грудью, перевешивающей задницу, с короткими ножками. Непременно в мини — юбке!
Марину это не касалось.
Знала: Люба трахалась по очереди с ментами и бандитами. Принимала и иностранцев. Долгое время у нежил какой — то серб — то ли любовник, то ли компаньон. Может, и то, и то вместе. Потом — венгр, художник.
Обычно Люба звонила сама:
— Приезжай!
Или наоборот;
— Мариночка! Лапуль, потерпи недельку!
Отдавала всегда целиком. С процентами. И когда за ней было двадцать тысяч баксов, и тридцать.
Сейчас должок составлял семьдесят тысяч.
«Ну, с Любой — то проблем не будет. Дело известное…»
Марина взглянула в окно. Утро началось пасмурно. К вечеру обещали дождь.
Мысли прервал звонок. Она взяла трубку.
— Алло!
Люба. Легка на помине. Голос шалый!
Произошло, как Марина и предполагала.
— Маринка! Лапуль! Можешь подъехать? Только прямо сейчас, а то уеду! Я богатенькая… Возьми тачку. Да! И все бумажки тоже!
Что заставило меня тормознуть?…
В женщине стоявшей на тротуаре, был естественный шарм, который я сразу отметил.
«Красивая дорогая женщина… Потенциальный клиент…»
Я был не из сексуально озабоченных. Красивые дорогие бабы не были девушками моей мечты. Вслед за поэтом, кажется, это был Михаил Светлов, я мог сказать что — то вроде того: «Зачем мне одному этот дворец?»
Я не представляю, как бы привез ее к себе, пользуясь тем, что жена и сын были в отпуске.
Вдвоем мы бы странно смотрелись в подъезде нашего дома в Химках, бывшего в свое время предметом особой гордости жильцов, работников знаменитого ОКБ, руководимого не менее знаменитым Главным Конструктором, на нашей широкой лестничной площадке, ныне — с кисловатым запахом общественного неустройства.
Я не мечтал о дворце. Мне достаточно было этого дома довоенной постройки, с четырех — пятикомнатными квартирами, высокими потолками, большими кухнями и не удобными узкими балконами, не доросшими до лоджий.
Уволившись из конторы одновременно со своим другом — нынешним президентом охранно — сыскной ассоциации Рэмбо, тоже покинувшим розыск, мы недолго еще занимались личкой — играли в опасные игры телохранительства.
На короткий период попали в качестве секьюрити в германский город Оффенбах в немецко — американскую охранную фирму, не имевшую названия.
Тогда все было впервые.
В кампусе, куда нас привезли, жили одни россияне. Даже обслуга. Инструктора, официанты. В первый же вечер каждому из нас предложи самому выбрать себе оружие по руке. Я выбрал «вальтер — супер», Рэмбо — «глок». Нас вывели во двор, там стояли два «мерседеса».
Предложили пострелять по ним.
Это было, кстати, в канун нашего национального праздника — Дня работников уголовного розыска, 5 октября.
Все стреляли, я тоже разрядил обойму. Потом мы осмотрели «мерсы». А них не оказалось ни одной пробоины.
— Это будут ваши машины.
Фирма просуществовала не долго.
Рэмбо — дипломированный авиационный технолог по своему первому образованию — ушел на завод, чтобы вскоре снова оставить его уже будучи начальником сборочного цеха и заняться созданием ассоциации — знаменитого «Лайнса».
На короткое время я вернулся к первой своей профессии — к журналистике, но потом оставил ее. Был вице — президентом, отвечающим за службу безопасности большого банка…
Как и большинство граждан, мы не были виноваты ни перед Союзом, ни перед Россией, не затевали переворотов, денежных реформ, не приватизировали общественную собственность в качестве личной, не грабили сберегательные вклады, не крали сбережения пенсионеров.
Мы зарабатывали деньги, ставя на кон свои жизни.
Когда — нибудь будет установлено точно, что фанаты — менты — люди, с каким — нибудь двойным Y — хроматином в клетках, свидетельствующим об аномальном развитии…
Высокого роста, все выше своих родителей, агрессивные по характеру, идеалисты по своему сознанию, которым для утверждения себя постоянно требуется риск, опасности…
