— Один мой подследственный популярно объяснил мне — почему кони бьют копытами. Не знаешь, Андрей Петрович?
— И отчего же? — усмехнулся Говоров.
— И никто не знает?… Кони оттого бьют копытами, потому что сыты. А когда кони сыты, они бьют копытами. Понимаете аллегорию, Андрей Петрович?
— Уж куда уж нам. Как говориться, «квод лицет йови, нон лицет бови» (что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку).
— Вот именно, — тут же согласился я. — Но все мы жаждем услышать результат.
— Какой результат? — спросил Говоров с наивной непосредственностью пятилетнего мальчика, объясняющего родителям каким образом появляются дети.
— Тот самый, о котором вы нам забыли сообщить?
— Разве? В таком случае, покорнейше прошу меня извинить. — Андрей выдержал необходимую в данных случаях паузу, и лишь затем продолжил: — Так вот, одна из машин, прибывший на загородную виллу бывшего человека и гражданина Степаненко вместе с хозяином, а именно — «БМВ» с госномером А 378 БК, принадлежит на праве личной собственности директору Электродного завода Самохвалову Петру Осиповичу. У меня все. Будут ещё вопросы?
Новость была действительно потрясающей сверх всякой меры. На подобную удачу никто из нас естественно не расчитывал. Все разом вобужденно загудели. Беркутов вскочил с места, удивленно сказал:
— У меня нет слов, юноша! Но как это тебе удалось?
— Мне об этом сообщила соседка Степаненко Виноградова Любовь Сергеевна.
— А нельзя поподробней, Андрей Петрович? — сказал я.
После рассказа Говорова об обстоятельствах встречи с Виноградовой, Рома Шилов растерянно проговорил:
— А мне она ничего… Я её спрашивал, а она ничего.
— Успокойся, Рома, — сказал Говоров. — Под большим секретом Виноградова мне сообщила, что сделала это сознательно, чтобы оставить повод для вашей повторной встречи.
— Скажешь тоже, — смутился Шилов, густо покраснев.
— Вот всем этом меня смущает лишь одно обстоятельство — почему киллеры оставили в живых такую важную свидельницу? — сказал Колесов.
Его тут же поддержал Рокотов:
— Сергей Петрович прав. Действительно — почему?
— Я и сам пытался ответить на этот вопрос, — сказал Говоров.
— Ну и? — выжидательно посмотрел я на Андрея.
Он пожал плечами.
— И ничего путнего придумать не смог.
— Что скажут другие? — спросил я.
— А не водит ли нас эта дамочка за нос? — высказал предположение Беркутов.
— С какой целью? — спросил Рокотов.
— А фиг её знает, — пожал плечами Дмитрий. — К примеру, чтобы сбить нас с пути, заставить искать там, где искать нечего.
— Версия интересная. — Я повернулся к Говорову. — А что ты скажешь, Андрей Петрович?
— Не знаю, — пожал он неопределенно плечами. — Но только Виноградова показалась мне искренней. Впрочем, чем черт не шутит. Отвергать версию Беркутова я не берусь. Возможно, в дальнейшем именно он окажется прав.
— А что так мрачно и обреченно? — спросил я, кое-что заподозрив.
— Вам показалось, — ответил Андрей и, как не старался, не смог скрыть смущения. И я понял, что мои подозрения не беспочвенны.
— Роман Владимирович, — обратился я к нашему Добрыне, — и какова же эта Виноградова?
— Как это? — растерялся Шилов, вскочил, уронив с колен папку.
— Наверное, молода и красива?
— Ах, это… Да вроде бы.
— Я так и думал, — понимающе вздохнул я и красноречиво посмотрел на Говорова. Все заулыбались, поняв мой довольно прозрачный намек, а Андрей явно забеспокоился.
— Нет, это не вэрба магистри (слова учителя), — проговорил он с сожалением.
— Это ты о чем? — спросил я невинно.
— Знаете, что говорили древние греки по этому поводу?
— Сгораю от любопытсва. Да, думаю, и другим это будет полезно узнать. Просвятите.
— Нихиль пробат, кви нимиум пробат (ничего не доказывает тот, кто доказывает слишком много).
— Очевидное не нуждается в доказательствах, — снисходительно усмехнулся я.
— Квод волюмус, крэдимус либэнтэр (мы охотно верим тому, чего желаем), — печально проговорил Андрей, а весь его облик выражал оскорбленную добродетель.
— А желаем мы очень многого, — в тон ему ответил я. — Особенно при отсутствии тормозов.
— Что ты, Сережа, прицепился к парню? — решил вмешаться в наш затянувшийся диалог с Андреем Рокотов. — Как на прежнем партсобрании, честное слово!
— Почему вы, полковник, позволяете себе вмешиваться в мой воспитательный процесс?! — «возмутился» я. — Я же в твой не вмешиваюсь. И вообще, мне странно слышать это именно от тебя, поборника нравственности.
— Ты для этого нас и собрал?
— И для этого тоже… Какие будут предложения относительно Самохвалова и этой… современной Гретхен?
— А может быть у директора завода машину угнали, — высказал предположение Колесов.
— От него не поступало заяления об угоне, — ответил Говоров. — Я проверял.
— Возможно, он сам о нем не знал.
— Ну, это, Сережа, уже из области фантазий, — усмехнулся Андрей.
— А что если преступники сменили номер, чтобы его подставить? — не сдавался Сергей.
— Вот вы, Сергей Петрович, это и проверите, — сказал Рокотов. — И вообще, выясните о нем все. При необходимости, установите наружное наблюдение.
— Слушаюсь.
— Да, но что же нам делать с Виногорадовой? Андрей Петрович, ты не собираешься с ней в ближайшее время встретиться, — спросил я, как бы между прочим.
— Нет. Но если мне будет приказано, то я это сделаю.
— Вот-вот, сделай, голубчик, уважь старика. И вообще, поработай с этой красавицей как следует. Я очень на тебя расчитываю.
— Будьте спокойны, Сергей Иванович, не подведу, — очень серьезно ответил Говоров.
Все, кроме Романа Шилова (до него всегда доходило с опазданием), рассмеялись.
— Теперь вся информация должна сосредотачиваться у меня, — сказал я.
— А что так? — спросил Рокотов.
Я встал, одернул генеральский китель и торжественным голосом провозгласил:
— Отныне командовать парадом буду я. Нутром чую, что мы начинаем самое широкомасштабное дело и всех нас ждут нелегкие времена. Но потому-то мы с вами и избрали такие профессии, что не можем сетовать на обстоятельства и трудности. Главное — преодолеть их.
Часть вторая. Противостояние.
Глава первая. Разговор с Варданяном.
А ночью… Никакого покоя от этого, ага, не стало. Ночью Виктор Ильич проснулся от музыки. Будто кто на этой… Как ее?… На скрипке. Будто кто на скрипке. И мелодия такая… печальная. За душу, ага. Будто хоронили кого. Жутко! Сердце того, заледенело, ага. А за окном ветер. Когда все кончится?! Открыл глаза. А в углу этот. В кресле этот сидит. Зрачками красными… Зрачками сверкает. И Сосновский понял, что теперь уже не того. Не уснуть теперь ничего. Устал! Так жалко себя… Жалко себя стало. Таким несчастным и жалким себя… Почувствовал себя. И он заплакал.
Этот встал, подошел, сел к Сосновскому на кровать, проговорил своим скрипучим… голосом проговорил:
— Экий ты, Витя, право, размазня! Такие дела делаешь, а ведешь себя как последний сукин сын — смотреть неприятно.
— Скажите — зачем вы ко мне?!… Привязались зачем?! Мучите зачем?! Что я вам? Сделал что? Оставьте вы меня… Пожалуйста, а?!
И Виктор Ильич понял, что это уже не этот… Это уже не сон. Там мысли плавно. И слова им того… Соответствовали им. А тут… Тут мысли впереди… Бежали впереди. А слова не поспевали, запинались, ага.
Этот снисходительно… Рассмеялся снисходительно. И голосом, каким с детьми, говорят с детьми:
— Нет, Витя, не для того я с тобой столько возился, чтобы вот так вот — взять и оставить. Да ты успокойся. Я не вижу причин для паники. Все идет отлично. Я тобой очень доволен. Твоя идея со взрывами домов и нападением на Дагестан просто великолепна. Порадовал ты меня. Очень порадовал. Откровенно скажу — не ожидал я от тебя подобной прыти. Такое мог придумать лишь большой злодей. Этим ты и нынешнего презедента крепко связал. Можно сказать — спеленал, как младенца. Молодец! И с Лебедевым вы придумали все очень хитро. Ты начинаешь оправдывать мои надежды. Теперь вижу — ты способен вершить великие мерзости.
— Ну, зачем вы того? — продолжал хныкать Сосновский. — Зачем вы так?… Я ведь хочу… Как лучше хочу.
— А-а, брось ты это! — пренебрежительно махнул рукой Этот. — Не надо этих сантиментов. Они тебе не к лицу. Я тебя насквозь вижу и прекрасно знаю чего ты хочешь. Ты все делаешь правильно.
— Трудно мне. Страшно, — пожаловался Виктор Ильич. — Все время как в этом… Как его?… Окопе. Все время, как в окопе. Устал.
— Страх — нормальное чувство. Не боятся только идиоты, так как не ощущают опасности.
— Теперь вот с этой… С видеокассетой этой… Вы бы помогли.
— Я и рад бы, но не могу. Мне это запрещено. Мое дело душа. Я её ты мне давно продал. Слушайся её. Она поможет. Ну, будь здоров злодей! — Этот встал, потянулся. Спохватился: — Да, чуть не забыл. Ты поосторожнее со своими откровениями. Не к чему они.
