Войдя в избу, Тараканов отряхнул с сапог снег и прошел на кухню. Несмотря на наличие в доме прислуги, мать иногда сама готовила, любила она это дело.
— Мамаша, здравствуйте. Дайте пятнадцать рублей.
— Ты обедать пришел, сынок? Садись за стол, все уже готово.
— Мне пятнадцать рублей требуется.
— На кой ляд? Зазнобе своей чего купить? Так больно много просишь. Или ангел у нее?
— Нет. Мне надо долг отдать.
Мать опустилась на лавку.
— В карты начал играть! Ох, ирод! Ну да, как же, мы теперь чиновники! Коллежский лихистратор! Нам в карты играть и кутить положено! Ты что же, нас хочешь по миру пустить? Только жить начали…
Мать заплакала.
— Успокойтесь, мамаша, не плачьте. Карт я в руки не беру.
— Так откуда же у тебя долги?
Тараканов рассказал про портного.
Мать помолчала, а потом, встав, пошла к плите.
— Садись за стол. Дам я тебе денег. Всякий рабочий человек за свой труд получать должен. В том числе и Лазарь этот, хоть он и жидовского племени.
— Он крещеный.
— Жид крещеный — что вор прощеный. Но денег я тебе дам.
А зазноба у Тараканова появилась так: в середине января вызвал его к себе Кудревич.
— Осип Григорьевич, мне от Кожина телеграмма пришла. Просит допросить купеческую дочь Подпругину. Видать, он дознание по нашему эксу оканчивает и дело прокурору передает, а про Подпругину забыл. Торопит нас, господин ротмистр, не ранее как послезавтра просит протокол допроса Подпругиной ему представить. Сходите, не сочтите за труд, к Подпругину, допросите эту, как бишь ее… — Кудревич порылся в записях. — Надо же, а у меня и имя ее нигде не записано. Впрочем, это неудивительно, не до этого мне тогда было.
— Слушаюсь, господин исправник.
Имя барышни он знал — Варвара, Варенька. Дочку владельца лесного склада купца второй гильдии Антона Вавиловича Подпругина он часто видел в городе. Батюшка у нее был взглядов прогрессивных, взаперти дочь не держал — барышня заканчивала гимназию. Встречал ее Тараканов и когда она шла на занятия вместе с подругами, и во время гуляний по Большой Московской с родителями, и на базаре с горничной. А вот заговорить никогда и не пытался. Дело в том, что девушка была не обыкновенно хороша. Льняная коса до пят, васильковые глаза, румяное, всегда смеющееся личико, курносый носик. Разве такая станет смотреть на какого-то коллежского регистратора? «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь!» Папаша у Вареньки, конечно, не был генералом, но и он — даже не титулярный советник.
А тут такая оказия! Познакомиться с барышней он теперь не только имел право, но и был обязан. Выйдя из управления, Тараканов кликнул извозчика. До дома Подпругиных было бегом под горку не более десяти минут, но, во-первых, начальнику городской полиции бегать по городу не пристало, а во-вторых, уж очень ему не терпелось исполнить поручение.
Лесной склад находился на берегу реки, у пристани, а дом его хозяина — неподалеку. Разбогатев на торговле лесом, Подпругин сломал старую избу и на ее месте возвел великолепные хоромы — подклет каменный, второй этаж — деревянный, окна украшены резными наличниками, крыша крыта железом. Дом купца был обнесен забором в сажень вышиной, из-за забора раздавалось злобное рычание огромной, судя по голосу, собаки.
Тараканов подошел к воротам и позвонил. Калитка открылась минут через пять. На пороге стоял детина в грязном дворницком переднике. Он молча уставился на Тараканова.
— Доложи хозяину: полицейский надзиратель Тараканов, по казенной надобности.
Ни слова не говоря, детина развернулся и пошел в глубь двора. Надзиратель стоял у открытой калитки, не решаясь войти — уж очень была здорова бегавшая по двору на длинной цепи собака.
Возвращался дворник бегом.
— Прощения просим, ждут-с вас хозяин. Цыц, Полкан!
Дворник провел гостя по крутой наружной лестнице на второй этаж, открыл дверь и почтительно отошел в сторону. Тараканов перешагнул через порог и очутился в темной прихожей, в конце которой была видна большая двустворчатая дверь, ведущая в залу. Обе створки двери были отворены, на пороге залы стоял хозяин.
— Милости просим, господин коллежский регистратор! Ноги об половик оботрите и проходите в светелочку. Вот на кушеточку извольте присесть. Чайку-с? Самовар только поспел.
— Благодарю.
— Благодарю — значит да? Акулина, — крикнул купец в глубь помещения, — тащи самовар. Да вареньица принеси, вишневого. — Подпругин повернулся к гостю. — Чем могу служить?
— Да я, собственно говоря, к вашей дочери.
— К Варваре? Это какая такая казенная к ней у вас надобность?
Тараканов рассказал суть дела.
— Не дам! Не дам я Варьку беспокоить! Она после этого случая неделю болела. Только успокаиваться начала, а вы опять у ней в душе все разбередите. Не дам!
— Мое дело маленькое, Антон Вавилович. А только допросить дочь вашу придется.
— Как же вы ее допросите без моего благословения? Она у меня несовершеннолетняя.
— Я ее допрашиваю по поручению жандармского ротмистра Кожина из Тульского жандармского управления, и если сейчас вы согласия на допрос дочери не дадите, то вас с ней пригласят в Тулу, на Николаевскую. Не поедете — на первый раз штраф 50 рублей, а на второй — жандармов за вами пошлют. Это вам надо?
Купец встал и повысил голос:
— А вот пугать меня, молодой человек, не следует!
Тараканов тоже поднялся:
— Я вас, уважаемый Антон Вавилович, пугать ни в коем случае не собирался. Я вам только закон разъяснил.
В это время в комнату зашла Варенька. С любопытством поглядев на полицейского, она обратилась к отцу:
— Что за шум, папенька?
— Вот, явился господин полицейский тебя допрашивать. Жандармами грозится!
— Меня допрашивать? Как интересно! Ну что ж. — Барышня села рядом с отцом. — Допрашивайте!
Тараканов вытащил из портфеля бланк протокола допроса и карандаш.
— Вначале мне необходимо записать сведения о вашей личности. Фамилию изволите носить папенькину?
— Я девица, — не смутившись, ответила Варвара.
— Так-с, Подпругина Варвара Антоновна.
— Не правда ли, не совсем благозвучная для дамы фамилия?
— Ты что же, дочка, отца позоришь! — взъерепенился купец. — Когда же ты это прекратишь? Фамилия ей моя не нравится! А приданое твое тебе нравится? Или нет? Может, и папка тебе не мил?
— Ну что вы, батюшка. Я за вас Бога молю каждый день. Я не про вас, а про себя — Варвара Подпругина. Ну как с такой фамилией в благородном обществе?
— А по-моему, вполне себе фамилия, — сказал надзиратель. — Не хуже, чем другие. Вот у меня, например, Тараканов.
— Как? Тараканов? — Девушка громко засмеялась. И хотя смеялись над его фамилией, Тараканов наслаждался этим смехом, похожим на звон серебряного колокольчика. — Ну, тогда я за вас замуж не пойду.
— Почему?
— Вы, молодой человек, забываетесь! — крикнул купец.
— Прошу прощения, это я так…
— А вы сами подумайте. — Варя вновь засмеялась. — Была Подпругина, а стала Тараканова!
— Молодой человек! Вы не на вечере барышень развлекаете! Допрашивайте ее поскорее, коль она согласилась, и милости прошу. У меня еще много дел.
— Да, да. Еще раз прошу простить. Лета ваши, Варвара Антоновна?
— Семнадцать ей, — ответил за дочь купец. — Вот поэтому мозгов в голове еще мало.
— Papa! — теперь вспыхнула барышня. — Разве можно так при молодом человеке?
Допрос занял не более получаса. Варвара Антоновна поведала следствию, что 19-го минувшего декабря она после занятий в гимназии зашла на почту, чтобы отправить поздравительную открытку любимой тетушке. Как-то так получилось, что дверь громко хлопнула, она немножко испугалась, а почтовые служащие, так те и вовсе попадали на пол. Сейчас-то она понимает, что это они из-за бомбы, а тогда ей такое поведение взрослых мужчин показалось смешным. И когда кто-то из них предложил и ей упасть, она смеха сдержать не смогла. Разумеется, падать она не стала: во-первых, не считала нужным, а во-вторых, — пол на почте давно не метен был, а на ней новая шубка. И тут она увидела на этом самом полу стражника, лужу крови, вытекшей из его головы, и лишилась чувств. Очнулась от запаха какой-то дряни и обнаружила, что сидит на стуле, а новая шубка — вся в грязи. Потом городовой довел ее до извозчика, и она поехала домой. Шубу стараниями горничной удалось спасти.