Речи были сказаны, положенные в таких случаях сто грамм выпиты, а на том месте, где еще час назад была яма, образовался невысокий земляной холм с воткнутой в него временной деревянной табличкой с надписью «Антон Николаевич Гурьев, 1974–2004 гг. Трагически погиб». Небесная канцелярия завизировала рапорт оперативного водителя наружки капитана милиции Гурьева и отправила его на вечный дембель. Не оставил он после себя ни безутешной вдовы, ни ревущих сопливых ребятишек – не успел, не отпущено ему было. Аза грехи ли это, либо за заслуги особые, нашему пониманию неведомые, – кто ж это знает? Как в народе говорят, «не бывал я там и не знаю, как там дверь отворяется».
Разведчики молча потянулись на выход, к автобусу. Нестеров еще немного постоял в одиночестве, после чего двинулся вслед за остальными. В этот момент кроме него у могилы оставались лишь двое – мать Гурьева и Ладонин. Впрочем, нет, только сейчас наметанным глазом Нестеров успел срисовать еще двух крепких парней, которые неторопливо прохаживались в отдалении и внимательно следили за происходящим. «Охранники ладонинские. Да, видать, серьезный товарищ», – догадался бригадир. Он подошел к Татьяне Ивановне, молча обнял ее, пробормотал какую-то чушь типа «крепитесь, мы с вами». Потом добавил что-то еще, кажется, про помощь, которая, если таковая понадобится, обязательно от них придет, повернулся, чтобы уйти, но Татьяна Ивановна придержала его за рукав и тихо спросила:
– Скажите, ведь вы были в тот день вместе с Антошей?
Нестеров кивнул, и тогда она тихо продолжила:
– Мне сказали, что это был несчастный случай. Скажите, это правда?
Нестеров снова кивнул и, чуть помедлив, ответил:
– Да, Татьяна Ивановна, это был несчастный случай. Дикий, нелепый…
Она перебила его:
– Неужели совсем ничего нельзя было сделать?
– Нет… Простите нас, Татьяна Ивановна. Простите, если сможете, – с этими словами он мягко высвободил руку и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, быстрым шагом направился к автобусу. Смотреть в глаза этой несчастной, в одночасье высохшей от горя седой женщине он был не в состоянии.
Через минуту его нагнал Ладонин:
– Александр Сергеевич?
– Слушаю тебя, Игорь.
– Разве мы знакомы?
– Нет, но Антон мне в свое время про тебя рассказывал, – ответил Нестеров.
– Мне про тебя он тоже говорил, хотя, я знаю, у вас это не поощряется… Ну да сейчас не об этом. Александр Сергеевич… Кстати, ничего что я на «ты»?
– Да за ради бога…
– Ты действительно уверен в том, что гибель Антона – это несчастный случай?
– Нет. Это было убийство.
– Есть доказательства, или это исключительно интуитивные соображения?
– Скорее второе, – усмехнулся Нестеров. – Но, к сожалению, в нашей системе в расчет они не принимаются.
– А ты не мог бы поделиться со мной этими своими соображениями? Пойми меня правильно, я вовсе не прошу сливать какую-то конфиденциальную служебную информацию…
– Да перестань ты, – перебил его Нестеров. – Какое тут к черту «сливать»?.. Я готов поговорить, вот только где? Сейчас меня уже ждут. Вон там, видишь, наш автобус. Мы собираемся поехать помянуть Антона, так что если есть желание, можем поехать вместе.
– Не уверен, что это будет лучший вариант, – ответил Ладонин. – К тому же я должен отвезти Татьяну Ивановну обратно в Лугу. У нее там осталась больная сестра, и в нынешнем состоянии ей бы не хотелось надолго оставлять ее одну… Поэтому давай лучше сделаем так. Вот моя визитка, здесь адрес и телефон центрального офиса, если будет такая возможность, то подъезжай завтра, часиков, скажем, в одиннадцать… Да, если тебе по служебным причинам нецелесообразно посещать мой офис, то мы можем встретиться где-нибудь на нейтральной территории, например в кафе…
– Я, Игорь, слава богу, нахожусь в том возрасте, когда могу самостоятельно оценивать целесообразность собственных поступков… И, кстати, не надо преувеличивать возможности нашей конторы.
– Мой брат меня учил, что всегда лучше переоценить возможности противника, чем недооценить их.
– Насколько я знаю, в подлиннике эта фраза звучит как: «Лучше перебздеть, чем недобздеть». Однако в данном случае есть одно маленькое «но» – я тебе не противник… Хорошо, на том и порешим – у тебя, завтра в одиннадцать.
Ладонин кивнул, они пожали друг другу руки и разошлись. Первый шаг к заключению тайного союза был сделан.
Для поминок Антона сняли небольшой зальчик в относительно недорогом заведении на Загородном с символическим опушным названием «От заката до рассвета». Как всегда в таких случаях, было очень мало закуски, но очень много водки. Времена изменились. Это раньше родина заботилась о своих офицерах и платила им достаточно много для того, чтобы они не умерли с голоду, и достаточно мало, чтобы они не спились. Теперь же офицерской зарплаты хватало исключительно на выпивку, а денег на жратву, как правило, уже не оставалось.
Раньше всех остальных напился Ваня Лямин. Он вообще был малосведущ в питейных делах, а тут еще сыграла роль и сама обстановка – давящая и мрачная. За каких-то полчаса Ваня выпил грамм сто пятьдесят и вкупе с ранее употребленным на кладбище дошел до состояния невменяемости. После чего он быстренько уснул, положив голову на стол. (Благо салатов заказано не было, а то получилось бы исключительно классически.)
А Паше Козыреву, наоборот, очень хотелось, но никак не удавалось захмелеть. Водка шла как вода, и желаемого эффекта «погружения в забытие» не достигалось. За длинным общим столом напротив него, в окружении теток из установки, сидела Полина. Павел смотрел на нее и размышлял о том, что мистическое начало в нашей жизни, наверное, все-таки присутствует. Ведь в том самом своем недавнем сне он видел именно ее, хотя тогда и предположить не мог, что Полина будет работать в их экипаже. Все в этом сне сложилось одно к одному: офицер, похожий на Гурьева, Козырев, Полина, Ташкент… Воспоминание о последнем заставило Козырева вздрогнуть. Он взял в руку столовый нож и подумал о том, что, доведись ему когда-нибудь встретить Ташкента, он не стал бы медлить, а просто ударил бы его этим самым ножом. «Нож, ну на фига я тогда взял с собой нож? – с тоской прошептал Козырев. – Не скажи Лямин Антону, что у меня есть нож, он сегодня был бы жив». Вот вам и еще одно мистическое совпадение – Паша в последнее время никогда не носил с собой ножа. Пару лет назад к нему на улице прицепились менты и при личном досмотре нашли у него выкидуху, которую армейский товарищ подарил ему на День пограничника. Тогда, чтобы отмазаться, Козыреву пришлось отдать пэпээсникам всю свою наличность – около трехсот рублей. С тех пор он зарекся носить при себе что-либо острее ключей, однако именно в тот роковой день нож с собою взял – надоело питаться во время службы одними бутербродами, поэтому Паша с утра швырнул в сумку банку шпрот и ножик, которым эту банку можно было открыть. «Это из-за меня, из-за меня Антон погиб», – в который уже по счету раз занялся самоедством Павел и решительно налил себе еще один стакан. Рядом с ним мирно сопел Ваня Лямин. Пожалуй, среди всех присутствующих ему одному сейчас было относительно хорошо.
Через пару минут Полина, которая все это время сидела с отрешенным лицом и фактически не принимала участие в разговорах, порылась в своей сумочке, выудила из нее сигареты и направились в курилку. Козырев собрался было последовать за ней, но его опередили. Из-за стола поднялся кадровик Шлемин и, немного пошатываясь, потащился туда же, на ходу вынимая из кармана изрядно помятую пачку «Парламента». Такие сигареты во всем управлении могли позволить себе только кадровики. Почему? А бог их знает, почему. Тоже, наверное, что-то связанное с мистикой. Как бы там ни было, огорченный такой прытью, Козырев остался сидеть на месте.
Ольховская не собиралась ехать на поминки, да девки уговорили. И теперь она ругала себя за то, что послушалась, – никто не нужен был Полине сейчас, да и здесь, среди малознакомых ей мужиков из наружки, она чувствовала себя чужой. Правда, на кладбище пытался с ней заговорить новый старший – Нестеров, спрашивал ее о чем-то, в том числе и про Гурьева (неужели что-то знает про них?). Однако там, на кладбище, Полина снова была близка к полуобморочному состоянию, а потому отвечала Нестерову односложно, а несколько раз, как ей потом вспоминалось, кажется, еще и дерзко. «Все, надо ехать домой, – подумала она, щелкая зажигалкой. – Вот сейчас покурю, успокоюсь немного и поеду». Но успокоиться ей не дали. В курилку вкатился пьяненький Шлемин, смачно икнул, попросил «пардона» и плюхнулся рядом с ней.
– Вы позволите, Полиночка, присесть рядом с вами?
– А зачем вы спрашиваете, Олег Петрович, если вы уже и так присели? – неприветливым тоном сказала Полина, надеясь, что Шлемин поймет ее состояние и отвалит. Однако тот не отвалил: