– Да уж, не тянут, конечно, – признался Игорь Константинович. – И на лицо не похожи. Но, с другой стороны, пластическая хирургия в стране работает, а что касается поведения – разве не так должны вести себя умные люди?
– Глупости, – отмахнулся полковник. – Эти двое – жалкие людишки, уж поверьте моему опыту. Я припоминаю эти истории. Люди, называющие себя «мстителями», никого не убивали – не так ли?
– Не убивали, – подтвердил Волостной. – Перед ними ставилась другая задача – унизить, раздеть, втоптать в грязь, выставить посмешищем. Они не были убийцами – в противном случае не обрели бы себе столько почитателей в Интернете.
– Ну, слава богу… – шумно выдохнула Валентина Максимовна.
– Расслабьтесь, господа, – пренебрежительно усмехнулся Волостной. – Я тоже склонен к мысли, что эти двое не в теме. Иной типаж. Тем более мы их заперли. Успокойтесь, мы можем допросить их завтра, если будет желание. Все выживут, уверяю вас. Реальная жизнь – не романы Агаты Кристи. В доме, кроме нас, никого. Собираясь нас прикончить, не устраивали бы этот фарс с телевизионным «разоблачением» и не оставили бы в доме, напичканном предметами, способными служить оружием. Вас просто хотят свести с ума, господа.
– У них получается, – заметил адвокат. – И не делайте вид, Игорь Константинович, что вы собрались дистанцироваться от нашей компании. – Он вскинул руку с часами. – Вот черт… Не знаю, уместно ли об этом вспоминать, но до Нового года остается пара минут. Человек, притворяющийся президентом, уже поздравил россиян. Вы как хотите, а я выпью…
Пили дружно, пили много. Потрясенные, измученные люди тянулись к столу, выискивали чистую посуду. Волостной, одержимый навязчивой идеей, снова рыскал по гостиной, выискивая спрятанные камеры. И две нашел: одну в кладке камина, другую, стилизованную под магнит, – на холодильнике. Спиртное наконец-то пробило. Люди заводились, глумились друг над другом. Обуянные приступом гомофобии, гнали из своей компании Ивана Петровича – этот жалкий человечек был уже на грани самоубийства. Возможно, один из присутствующих пытался выглядеть пьянее, чем он был на самом деле. Вспыхнула жаркая ссора – и никто не смог бы уже вспомнить, кто был ее подстрекателем. Прокурор опять настаивал на том, что он один в этой компании – не убийца, а две загубленные им души – просто случайность. Рассвирепел полковник – и заехал прокурору в морду. Тот согнулся пополам и нанес предательский удар – каблуком по стопе. Растаскивали их всей компанией, но на этом безобразия не закончились. Алкоголь туманил мозги, и на призывы успокоиться, озвучиваемые Волостным и Ольгой Дмитриевной, никто не обращал внимания. Оскорбления сыпались как из рога изобилия. Истерила Валентина Максимовна, осыпая обидными словами всех и каждого. Доставалось директору школы – любителю малолетних девочек. Адвокату, не имеющему за душой ни одного морального принципа. Рычал полковник, стремительно теряющий авторитет. Екатерина Семеновна припомнила Буревичу корейскую бизнесвумен, из-за которой тот потерял голову, и обозлившийся Буревич чуть не затолкал ее в отместку в камин. Творилось нечто невообразимое.
– А ну, заткнулись! – прорычал побагровевший Волостной, а когда настала относительная тишина, объявил свою принципиальную позицию: – Меня тошнит, господа, от каждого из вас. Простите, не могу уже смотреть в ваши лица. Грызитесь дальше, а я ухожу. В доме хватает одеял и комнат с калориферами. Удачи.
Он схватил валяющееся на полу одеяло и, чеканя шаг, вышел из гостиной, хлопнув дверью.
– Вот уж действительно, и с меня хватит. Надеюсь, к утру вы прикончите друг дружку… – пробормотала Ольга Дмитриевна и выскользнула вслед за Волостным.
– Вот он, глас истины… – пробормотал захмелевший адвокат. До пьяной головы начинало что-то доходить, он зажмурился, замотал головой, вытрясая из нее хмельную дурь. Потом спохватился, пробормотал, что нужно успеть занять не очень холодную комнату, подхватил бутылку с остатками джина и покинул помещение. Следом за ним выкатился Пискунов.
– Подождите, разве нам не нужно держаться вместе? – прозрела Екатерина Семеновна, делая большие глаза.
– Зачем, уважаемая вы наша? – спотыкаясь, пробормотал набравшийся прокурор. – Уверен, что в одиночестве мне будет безопаснее, чем в вашей теплой компании! – И, пошатываясь, он побрел к выходу.
– Кешенька, подожди, я с тобой! – опомнилась Валентина Максимовна, бросаясь за своим возлюбленным, который явно не был в восторге от ее компании.
– Никуда не пойду, – решительно мотнул головой полковник. – Проваливайте к чертовой матери, а мне и здесь хорошо.
И загнул такую матерную тираду, что Екатерина Семеновна побледнела, схватилась за горло и пулей умчалась из гостиной. За ней, постоянно озираясь, передвигаясь короткими шажками, выскользнул директор школы. Буревич, с ненавистью поглядывая на оставшихся, подошел к буфету, вооружился кухонным ножом, остался доволен произведенным эффектом и с высоко поднятой головой, выражая презрение к товарищам по несчастью, удалился.
– Проваливайте, Аврамский, вы мне тут не нужны! – с нелюбовью глядя на депутата, рыкнул полковник.
– Да пошли вы! – взвизгнул долговязый Арнольд Генрихович. – Почему я должен куда-то уходить? – И уставился с отвисшей челюстью на полковника, который, угрожающе сжимая кулаки, направился к нему. Попятился, едва не перелетев через журнальный столик, завыл от страха, а когда полковник ускорился и занес кулак, испуганно завизжал, прыжками вынесся из гостиной…
Оставшись в одиночестве, полковник нахмурился. Он жутко устал, словно целую пятилетку собственными кулаками искоренял преступность. Согнувшись в три погибели, доковылял до стола, смахнул на пол пустые бутылки, присосался к коньяку, потом отбросил опустевший сосуд и, не уделив внимания разбившемуся стеклу, побрел к креслу у камина. Рухнул в него, уставился невидящими глазами на огонь…
Примерно через час в одном из запутанных коридоров первого этажа скрипнула расшатанная половица. Человек застыл, прислушиваяся. В доме было тихо, царила колючая темнота. Согнутая фигура, закутанная в несколько старых армейских одеял, пропавших нафталином, вышла из-за угла и заскользила по коридору. Постояла у закрытой двери – из помещения доносился судорожный храп. Отправилась дальше. Протяжно заскрипело железо, раздвинулись створки электрического щитка. Загорелась спичка – и человек, чьи контуры надежно съедала темень, стал что-то выискивать в коробочках, устройствах непонятного предназначения и бессмысленном переплетении проводов. Несколько раз ему приходилось зажигать новую спичку. Он возился довольно долго. Потом из темноты прозвучало сдавленно матерное слово, и створки щитка стали съезжаться. Сомкнулись, подперли одна другую. Послышались шоркающие звуки – человек отбрасывал носком сапога от щитка остатки обгорелых спичек. Закутанная в одеяла фигура заструилась обратно по коридору, выбралась в холл и бесшумно взлетела по массивной парадной лестнице. Через несколько мгновений она уже двигалась по темному коридору второго этажа. Половицы здесь не скрипели. Пятно, практически неразличимое в плотном мраке, добралось до крайней двери, присело на корточки. Человек приложил ухо к двери, застыл и находился в таком положении не меньше минуты, слушал. Потом привстал и заскользил к боковой лестнице, расположенной здесь же, за простенком. Несколько мгновений, и он снова был на первом этаже – в правом крыле. Он двигался, держась за стенку. Добрался до второго электрического щитка и принялся колдовать уже около него. Снова скрипели створки, чиркали спички, озаряя спутанные провода, реле, тумблеры, обросшие пылью и грязью. Рука в перчатке прокладывала путь во внутренности электрического хаоса, рискуя попасть под напряжение. Так продолжалось несколько минут. Потом послышалось недоверчивое урчание, переходящее во вполне удовлетворенное. В глубине панели, на которой крепились приборы, обнаружилось несвойственное устройство, представляющее сплющенную стальную коробочку, похожую на портсигар. Определить инородность предмета можно было и без знаний электричества – эта штуковина здесь была единственной, на которой не осели залежи мохнатой пыли. Плавный нажим, и коробочка отделилась от крепления, а в следующий миг перекочевала к новому обладателю. Скрипнули створки, возвращаясь на место, фигура, укутанная в одеяла, растворилась во мраке коридора…
А первого января в девять часов утра дом сотряс истошный женский вопль! Он отскакивал от стен, взмывал к потолку, осыпал штукатурку, тряс, заставляя вибрировать балки перекрытий второго этажа. Растрепанные, еще не проснувшиеся прокурор Головач и следователь Волостной, бегущие из разных концов холла, столкнулись у дверей в гостиную.
– Только после вас, Игорь Константинович… – ерничал и кривлялся Иннокентий Адамович.
