Петельников зло смотрел на его довольное лицо и, не будь здесь Рябинина, наверняка бы в сердцах отвесил ему затрещину. Сыча нельзя было допрашивать, нельзя заносить показания в протокол, но говорить с ним можно. Рябинину вдруг пришла интересная мыль:
— Значит, не хочешь выдавать?
— Пусть моё солнышко закатится, но не заложу, — художественно объяснил Сыч.
— А если мы сами поймаем? — так поставил вопрос Рябинин.
— Сами ловите, я тут при чём. Но чтобы Сыч ловил, как легавый…
У него даже кончились слова от такой кощунственной мысли, и он обвёл их взглядом, надеясь на филологическую помощь. Не дождавшись, Сыч изрёк, дыша водкой:
— Тогда лучше пусть я надену на себя не шевиотовый костюм, а гробовые доски.
— А если поймаем, тогда про него скажешь? — гнул своё Рябинин.
— Тогда скажу. Сам попался. Чего: я в камере, он в камере, всё поровну.
Видимо, арест преступника Сыч считал бесспорным доказательством вины, а разные там допросы и очные ставки пустой формальностью.
— Так мы его поймали, — сообщил Рябинин.
— Ха, — усмехнулся Сыч, — хочешь голыми руками меня за жабры пощупать, следователь? Покажешь, тогда поверю.
— Завтра покажу. А чтобы ты не ошибся, я его помещу среди четырёх людей.
— Опознание, — понимающе осклабился Сыч.
— Ну так как?
— Я согласный. Если сам засыпался, то пусть идёт «паровозиком». Опознаю, как родную маманю.
— Опознаешь? — переспросил Рябинин.
— Моё слово покрепче «Экстры», гражданин следователь. Если Сыч сказал, то можно гасить свет. Вон капитан знает.
Инспектор знал.
На другой день Рябинин пришёл в прокуратуру рано — часов в восемь. Он слегка волновался. Да и опознание надо было подготовить. Кажется, просто: введи человека и покажи… Но работа с людьми никогда простой не получается.
Нужно морально подготовить Сыча. Рябинин не сомневался, что тот сдержит слово. Дело было не в этом. Он знал немало случаев, когда свидетель искренне хотел опознать, но терялся — непросто показать при народе на человека и заявить: «Вот он, преступник». Поэтому Сыча требовалось успокоить, объяснив ему порядок этого следственного действия.
Потом Рябинин позвонил в жилконтору и попросил двух понятых. Затем стал считать: пять геологов, двое понятых, Сыч, Петельников да он — десять человек. В его кабинете все не поместятся. Пришлось срочно обменяться на полдня комнатами с помощником прокурора по общему надзору.
Переехав, Рябинин расставил стулья: пять в ряд для геологов, два в стороне для понятых, один рядом со столом для Сыча, ну а Петельников сам найдёт место и окажется там, где ему и нужно быть.
Геологи пришли все вместе и ровно в десять. Рябинин предложил им сесть в ряду, как они хотят. Суздальский только пожал плечами, выразив общее недоумение, — им-то всё равно. Сели так: Терёхина и Долинина вместе, с левого края, а потом Суздальский, Горман и Померанцев. Понятые не шевелились, ожидая чего-то невероятного.
Петельников ввёл Сыча.
— Проводится опознание, — немного высоким голосом объявил Рябинин и начал разъяснять права и обязанности участникам процессуального действия.
Сыч держался спокойно. На геологов он не смотрел. Нехорошее предчувствие сжало всё у Рябинина внутри: неужели ошибся? Неужели этого лица нет среди геологов, и поэтому Сыч спокоен, как валун на дороге?
Терёхина сидела простодушно, вцепившись в свою верную сумку. Долинина мило втягивала прелестные щёки и спрашивала голубыми глазами: а будет интересно, не скучно? Суздальский бесовски ухмылялся, показывая, что он разного повидал, но такой комедии видеть не приходилось. Горман насупился и никак не мог устроить свои длинные ноги. Померанцев сидел прямо, как король на троне.
— Гражданин Сычов, расскажите, как и почему вы ударили ножом гражданку Померанцеву.
Теперь геологи услышали, кто перед ними. Открыла рот Анна Семёновна, стали ещё крупнее глаза у Веги, перестал егозить Ростислав Борисович, поджал ноги Эдик и дрогнуло королевское лицо Померанцева.
— Чего там рассказывать, — нехотя промямлил Сыч. — Попросили меня, мол, гробани бабёнку. Ты её не знаешь, она тебя не знает. Всё будет шито-крыто, следов никаких. Четыреста грошей в зубы. А мне что? Грех не мой. Ну, дело сделано, деньги получены.
— Гражданин Сычов, — сказал Рябинин тем же официально звенящим голосом, — есть ли среди предъявленных на опознание то лицо, о котором вы даёте показания?
— Есть, — буркнул Сыч.
Кровь бросилась Рябинину в щёки, и чуть качнулся Петельников, словно признание Сыча до него дотронулось.
— Покажите его, — попросил Рябинин, неожиданно охрипнув.
В кабинете сделалось тихо — такая тишина бывает только в морге. Даже никто не мигал. Не скрипели стулья и не дрожал от дыхания воздух.
— Вон она, красотка, — громко сказал Сыч и ткнул пальцем.
Вега Долинина вскочила, но выросший сзади Петельников положил ей руку на плечо.
— Он врёт! — звонко крикнула она.
— Сама ты падла, — огрызнулся Сыч.
— Нет, не врёт, — сказал Рябинин и встал из-за стола.
— Чепуха, — вырвалось у Гормана, который тоже вскочил.
Петельникову потребовалась вторая рука.
— Нет, не чепуха, опять возразил Рябинин. — У неё длительная любовная история с Померанцевым. Да, вы об этом не знали. Она выкрала у него ключ от квартиры Симонян и посетила её — результат вы знаете.
Она выкрала у него фотографию жены и наняла убийцу. Кстати, одолжив деньги у вас, Горман.
Теперь Рябинин говорил уверенно.
Во время допроса Померанцева, увидев ноги секретаря Маши, он начал что-то упорно вспоминать. И вспомнил — ноги и фигуру Веги Долининой. Дальше пошли мысли. Почему бабник Померанцев проходил мимо красавицы Долининой? Почему Вега не имела ни друга, ни мужа? Вывод напрашивался сам: Померанцев был её тайным другом… Потом он узнал, что беззащитного тарбагана застрелила Вега.
Но это были только подозрения. Теперь их Сыч подтвердил.
— Ей мешали эти две женщины, — продолжал Рябинин, потому что коллектив должен знать всё, — и она их убрала, чтобы ваш любвеобильный начальник достался ей полностью, весь, целиком…
— За любовь я бы и вас убила! — вырвалось у Долининой.
В её глазах сверкнул настоящий сполох, — Рябинин даже не предполагал, что так могут сверкать глаза.
— Это не любовь, — сказал Рябинин.
— Радуйтесь, — хладнокровно усмехнулась Долинина, хотя инспектор стоял сзади и не снимал своей тяжёлой руки, — следствие закончено.
— Следствие только начинается, — заверил Рябинин. — Потому что я знаю, почему стал преступником Сычов. Но я ещё не знаю, почему преступницей стали вы.
— Из-за любви, — гордо сказала Вега, опять полоснув его синим огнём.
— Из-за любви преступниками не становятся. Да это и не любовь, — повторил Рябинин.
