— Вы не видели молодую женщину с годовалой девочкой?
Мужчина посмотрел на него, и глаза его моментально наполнились слезами.
— Я только что потерял жену и ребенка. Почему они, а не я? — Он закрыл лицо руками и тихо заплакал. — Уж лучше бы и мне вместе с ними, — шептал он. — Как мне теперь жить-то? — Он сел на оторванное колесо, валявшееся на земле, и зарыдал. Голова у него была пробита, и из небольшой выстриженной и обработанной зеленкой раны сочилась кровь. Бинтов на всех не хватало, и поэтому легкие ранения только дезинфицировали и по возможности делали укол от столбняка. И то не всем.
Алексей пошел дальше. Через несколько метров он наткнулся на трупы. Они лежали прямо на земле и ничем не были накрыты. Возле них ходили уцелевшие, убитые горем люди и искали среди погибших своих близких.
Пожилая женщина, с грязной целлофановой сумкой в руке подходила к каждому умершему, наклонялась над ним и вглядывалась в искаженное гримасой ужаса лицо. Видимо, она искала сестру или дочь, потому что Алексей расслышал ее шепот:
— Катенька, Катенька, где же ты, моя Катенька? — Осмотрев очередное тело, она несколько раз крестила его дрожащей рукой и направлялась к следующему.
Вдруг Алексей увидел джип «Чероки», милицейские «газики» и нескольких человек возле них. Там были люди в милицейской форме, в экипировке спасателей МЧС, военные, милиционеры и штатские. Они о чем-то беседовали, звонили по телефонам и пользовались рацией. Коновалов понял, что это оперативный штаб.
Он подошел к ним и, не зная, к кому обратиться, спросил у первого попавшегося милиционера:
— Кто здесь старший?
— Вон тот парень из МЧС, он командует работами по спасению потерпевших. А мы только следим за порядком.
Алексей подошел к коренастому мужчине лет тридцати, разговаривающему по спутниковому телефону.
— Пришлите еще «Скорые» и труповозки. Освободите по возможности морги. Мы не можем везти их в Москву — жара.
Коновалов подождал, пока тот договорит, а потом спросил:
— Скажите, есть списки погибших и оставшихся в живых?
— Никаких списков нет, нет времени на это. Мы раненых из-под обломков достаем. Там еще несколько десятков человек осталось, они живы, и надо их дотемна спасти.
— А сколько погибших?
— Пока неизвестно. По всей округе части тел собираем. Я в МЧС с самого его основания, много аварий видел, и авиа, и железнодорожных, но такого ужаса не припомню. — Он обессиленно сел на деревянный ящик из-под помидоров, дрожащими пальцами достал из смятой пачки сигарету и закурил. — Окрестные больницы переполнены, куда раненых везти, не знаем. Морги забиты, куда возить трупы, на чем? — Он снова затянулся. — А вы кто? — спросил он после паузы.
Алексей достал удостоверение и показал его командиру спасателей.
— А-а-а, — произнес тот, — у нас ваши уже имеются. — Он указал на мужчин в белых рубахах и галстуках, стоящих на железнодорожном полотне. Рядом были люди в милицейской и железнодорожной форме.
— Я здесь как частное лицо, — произнес Алексей. — В этом поезде ехали моя жена и дочь. — Алексей замолчал. Кислый ком вдруг подкатил ему под горло, и он почувствовал, что у него вот-вот сдадут нервы и он заревет как белуга.
Эмчеэсовец с сочувствием посмотрел на него и ничего не сказал.
— Я должен был ехать с ними в этом проклятом поезде, но меня вызвали на службу прямо из вагона, за две минуты до его отправки.
— Сочувствую, — произнес командир. — В каком вагоне они ехали?
— В третьем.
Спасатель поднял серьезный взгляд на Алексея и произнес:
— Если в третьем, то надежды, что они выжили, нет. Электровоз и первые три вагона полностью уничтожены аварией и огнем, и в них только обгоревшие трупы.
— А где раненые? — Алексей все-таки хотел посмотреть, нет ли там своих.
— Тяжелых срочно отправляем в ближайшие больницы, а тех, кто отделался ушибами, осматриваем и пока оставляем здесь. Ты сходи к потерпевшим, посмотри, поспрашивай, может, кто-то видел женщину с грудным младенцем. Если там не найдешь, то осмотри трупы. Если и среди них нет, то… или они были ранены и их увезли в больницу, или…
Коновалов, не помня себя, передвигаясь как лунатик, пошел к потерпевшим.
Он приблизился к одиноко стоящей молодой женщине, спросил:
— Вы не видели молодую женщину с годовалой девочкой на руках?
— У меня была девочка и ей было три годика, — будто в прострации произнесла та. — Теперь ее нет. И мужа тоже нет. — Вдруг она улыбнулась и засмеялась. Алексей отпрянул от нее и, поняв, что с рассудком ее что-то случилось, ужаснулся.
— Ее больше нет, моей маленькой. Нет! Нет! — Мать перестала смеяться и вдруг закричала так громко, что у Коновалова в ушах заболели барабанные перепонки. Женщина упала ничком на землю и начала биться в конвульсиях. Алексей подбежал к ней, обхватил за плечи, поднял и прижал к себе.
— Успокойся, успокойся, — повторил он.
К ним подошли двое врачей, взяли бьющуюся в истерике мать и отвели к «Скорой».
Коновалов решил ни к кому больше с вопросами не обращаться, все равно они ничего не давали. Он начал сам осматривать потерпевших.
За два часа поисков он обошел все место происшествия, но свою жену и дочь среди живых не нашел.
Собравшись с духом, он решил поглядеть на трупы. Он приблизился к поляне, где они были сложены, и начал осмотр. Вместе с ним ту же горькую, тяжелую процедуру проделывали по меньшей мере еще пятьдесят человек. Все они поочередно подходили и склонялись над каждым из трехсот тел.
Алексей проходил более часа, пока не наткнулся на маленький, завернутый в белую, окровавленную пеленку трупик грудного ребенка. Но это была не Анечка Коновалова.
Со слезами на глазах Алексей отошел в сторону.
«Наверное, это ее мать билась в истерике, рыдала и кричала, до конца еще не осознав, что ее маленькая, любимая доченька, которой жить да жить, лежит на земле, мертвая и холодная. Может, и моя Анечка покоится где-то на зеленой траве, а я не могу ей ничем помочь. Я не был в нужную минуту с ней рядом, не закрыл ее своим телом и не оказался вместо нее на этой траве. — У Алексея больно защемило сердце, он испытал отчаяние от своей беспомощности: — Проклятая служба. Жизнь и здоровье любимой жены и ребенка я променял на эфемерное чувство долга. Долг прежде всего надо выполнять перед своими родными и близкими».
Три часа поисков результата не дали, и он решил посмотреть среди обугленных людских тел. Алексей подошел к первому трупу и ужаснулся от того, что увидел. Это было два обгоревших, сцепленных в предсмертной агонии тела. Кто они, определить было невозможно. Тело покрупнее, видимо, принадлежало мужчине, а то, что поменьше, — женщине. Мужчина, пытаясь защитить ее, прижал к себе, обнял, прикрыл от нестерпимого жара, но…. Они так и остались навеки вместе. Никогда не расставайтесь со своими любимыми, ни в радости, ни в горе.
Коновалов долго не мог прийти в себя. На некоторое время он отошел в сторону и успокаивался. Затем он продолжил осмотр.
Он видел разорванные надвое тела, причем иногда их части явно принадлежали разным людям. Видимо, спасатели в спешке, от усталости или кошмарной загруженности путали их. Алексей видел туловище мужчины с лежащими рядом женскими ногами.
Наконец он увидел то, ради чего столько времени провел в поисках. Он всячески гнал от себя мысль о возможности такой развязки, но… Перед ним лежали два сожженных тела. Женское и детское. Они были изуродованы до неузнаваемости, обуглены. Внутри у Алексея все сжалось. Он не хотел верить, что это его жена Таня и дочь Анечка. Слезы покатились у него по щекам, он зарыдал. Он стоял над телами единственных, самых близких, самых дорогих ему людей и не знал, что ему делать.
Алексей вспомнил, как они радовались в тот день, когда Таня сообщила ему, что у них будет ребенок. Он вспомнил, как прикладывал ухо к уже большому, мерно колыхающемуся животу и слушал колебания еще не родившейся, но уже живущей своей потаенной жизнью доченьки. Они с женой ждали, когда наконец в их доме появится желанное дитя, и дождались. Он вспомнил, как провожал жену в роддом, как ждал первого телефонного звонка, первого известия о рождении дочери, вспомнил, как со страхом, впервые в жизни взял ее, еще незрячую, на руки и не знал, что с ней делать.
Алексей вспомнил, как они с женой, усталые и сонные, по ночам меняли подгузники, кормили свою любимую кроху, пеленали и как долго и нежно укачивали ее на руках, пока она не засыпала. Он вспомнил, как они, уставшие от всех этих бессонных, тяжелых дней и ночей, ругались по пустякам, но всегда безропотно выполняли свои родительские обязанности. Они безмерно любили друг друга и свою дочь.
Алексей вспомнил ее первые молочные зубки, первые шаги и как они умилялись, слыша ее задорный смех, видя ее улыбку и неуверенные, забавные детские движения. Они целовали ее во все места и радовались каждому ее грамму и сантиметру.
