«Спокойно, спокойно, товарищ Банатурский, — попытался успокоить я себя, — как нас учил товарищ Ленин, сосчитай до ста и тогда… Как я сразу-то не вспомнил: операция на черепе, мозговая травма. Отныне мне и не такое может привидеться».
Господин Василаке наконец-то отвел от меня глаза, что-то сказал моим спутникам по-новогречески. Адвокат, наклонясь ко мне, угодливо зашептал: «Господин благодарит вас за то, что нашли время посетить его. И очень просит сесть к нему поближе».
Поближе, так поближе. Робость моя прошла окончательно, только резко потяжелел затылок — явно поднялось кровяное давление. Еще бы ему не подняться — сплошные стрессы. Я встал, разминая задеревеневшие ноги, прошел по пружинистому ковру к столу «короля», сел и, как-то само собой, взгляды наши встретились, и мне отчетливо показалось… нет, опять за свое, хотя… готов был держать любое пари, что в глазах могущественного Василаке заблестели искорки смеха. «Надо мной, чудиком, насмехается, — подумал я, — наверное, больно жалко выгляжу». Эта мысль разозлила, придала мне смелости. Да и кто он такой для меня, чтобы благоговеть перед ним, как это делают мои бывшие соотечественники?
— Господа! — звонко и неожиданно даже для самого себя проговорил я, — переведите, пожалуйста, господину просьбу: если это возможно, пусть он повернет голову к окну.
Миша и адвокат недоуменно переглянулись.
— Опять взялись за свои дурацкие шуточки! — злобно прошипел Миша, глядя на меня, — мы же договорились, а вы… Переводить глупости я не намерен.
— И не нужно переводить! — вдруг сказал на чистейшем русском языке Василаке. — Почему бы не исполнить столь простую просьбу гостя? Видно, ему понравился мой профиль. — Василаке встал, повернулся к окну. Я тоже шагнул к нему и… едва не вскрикнул — от правого уха к шее «короля» тянулся едва заметный шрам. Это был след от клыка моржа.
— Вот бы никогда не подумал! — вскричал я. — Чудны дела твои, Господи! — На меня накатило затмение, исчезли с глаз долой настырные мои спутники, испарился кабинет, остался только шрам на щеке господина Василаке. Все происходящее казалось нереальным, неправдоподобным, мне захотелось выскочить из кабинета, боялся, что обознался, но… Вася! Вася-грек! Клянусь матерью, это он!
Василаке молчал, может, наслаждался сценой свидания блудных сыновей, может, старался лучше разглядеть мое постаревшее лицо. Не знаю! Не знаю. Однако события начинали принимать дурной оборот. Появились охранники и вместе с моими недавними спутниками стали окружать меня. Я предупреждающе поднял руку, что-то громко заговорил, доказывал, просил, перечислял общих знакомых по зверобойному промыслу.
— Да замолчите вы, наконец! — рыкнул на меня адвокат. — Это же господин Василаке! Это — уважаемый на острове человек! Как вы смеете утверждать, что…
— Убей меня Бог, если я вру! — я машинально встал за спину хозяина, теперь взять меня им было не так-то просто. — Пусть он уважаемый на острове, только я могу сказать одно: это мой бывший товарищ Вася-грек!
— Ваши товарищи, Банатурский, — нетвердым голосом проговорил Миша-островитянин, — давным-давно на дне моря рыб кормят. Что вы себе позволяете?
— Просим прощения, господин Василаке! — подобострастно проговорил адвокат, даже руку к сердцу приложил. — Хотели как лучше, а вышло… Этот человек не совсем нормален после черепной операции, он очень агрессивен.
Как они ненавидели меня в эти мгновения! Будь их воля, Миша и адвокат мгновенно, без разговоров, скрутили бы меня, испинали, затравили собаками, швырнули бы тело с обрыва в море.
А Василаке молчал, с откровенным любопытством наблюдая за происходящим. Сомнение охватило меня: «Вдруг ошибся? Чего только в жизни не случается. Если это так, то я получу полный нокаут».
— Разрешите, мы удалим его? — заискивающе спросил Миша.
— Сядьте! — спокойно и твердо проговорил Василаке. — Оставьте Банатурского в покое. Никакой он не сумасшедший, а очень хороший и умный человек. Вы свое дело сделали, благодарю, побудьте пока в холле, а мы с глазу на глаз побеседуем. — Василаке произнес фразу вполне доброжелательно, однако она прозвучала, как приказ.
— Будет сделано! — Миша как-то странно взглянул на адвоката. Эдуардас отвернулся от сотоварища, оба направились к двери.
Когда за моими «покровителями» или «похитителями» притворились дубовые двери, господин Василаке — владелец судостроительной верфи, гостиниц, казино и целого острова в Тихом океане, коего, видать, как огня боялись бывшие наши соотечественниками, вышел из-за стола, как равный протянул мне обе руки, крепко обнял.
В ту пору я работал разъездным корреспондентом молодежной сахалинской газеты, и одним из первых заданий было такое: написать серию очерков о людях, которые трудятся «на самых дальних наших островах». Но перед отъездом случилось небольшое событие, которое и послужило толчком для поездки на Курилы.
На гастроли из столицы приехал знаменитый гипнотизер Вольф Мессинг. И прежде чем начать выступления в городах Сахалина, пришел в редакцию с одним желанием познакомиться, он был уверен: после знакомства газета даст ему отличную рекламу, хотя он в ней мало нуждался.
Вначале Мессинг рассказал, как он с помощью внушения ушел из камеры, куда был посажен по приказу Гитлера за то, что предсказал ему печальный конец весной 1945 года. Все это было так удивительно, что мы начали наперебой просить великого гипнотизера открыть нам будущее. Вольф Мессинг согласился и начал… начал с прошлого. Я был в глубоком сне, но слышал приглушенные голоса, видел смутные картины, прежде мне совершенно незнакомые: возле северного чума-зимника толпились одетые в шкуры люди, а посредине круга женщина с распущенными волосами, на голове ее был шаманский колпак, кружилась, как юла, набирая и набирая обороты, потом выкрикнула что-то бессвязное и упала замертво.
Потом в моем спутанном сознании стали чередоваться еще какие-то странные картины, но все пролетало столь стремительно, что я ничего не успел запомнить.
Когда открыл глаза, великий Вольф Мессинг стоял передо мной, лицо его было непроницаемо, но губы шевелились.
— Юноша! — сказал Вольф Мессинг, обращаясь ко мне, — ваша душа была на земле много-много раз, она закалена в неудачах, поэтому в нынешний ее приход вам будет сопутствовать большой успех. В двух прошлых жизнях вы были женщиной-шаманкой на северной земле и наемником-завоевателем.
Много в тот памятный вечер «наколдовал» мне Вольф Мессинг. Да и чудес натворил немало. Заставлял моих товарищей разговаривать на чужих языках, плясать, играть на пианино. Но я уже ничего не соображал, горел одним желанием уехать в командировку, предчувствуя поистине великие дела. Собираясь в дорогу, вспоминал слова Мессинга, что «земная жизнь опасна для любой души», но опасности в ту пору меня не страшили.
Первая остановка пришлась на остров Шикотан, что в переводе с аинского означало: «лучшее место на земле». Да, Шикотан был и впрямь удивителен и загадочен, все здесь было необычно. Внешне остров напоминал глубокую чашу, внутри которой располагался сам поселок, а приподнятые края острова были похожи на поля широкополой китайской шляпы, они оберегали Шикотан от морских волн. В тихих шикотанских бухтах во время жесточайших тихоокеанских ураганов обычно укрывались и советские, и иностранные корабли как гражданские, так и военные.
Во время первого знакомства с островом меня не покидало странное ощущение, будто бы я здесь уже когда-то бывал. Заросли желтого бамбучника, скалы-кекуры, отсутствие деревьев, зато травы… было такое ощущение, что я уже бродил в этих травяных джунглях, спутать травы с деревьями просто не мог, ибо только тут, на Курилах, травы были подстать деревьям. В высоту они двух-трех метров, и, когда по травяным зарослям ехал пограничный наряд на конях, были видны лишь околыши зеленых фуражек.
Меня сразу же заинтересовали странного вида суденышки, стоявшие на якорях в середине шикотанской бухты. Даже при полном штиле их раскачивало из стороны в сторону. Издали эти суденышки походили на бочонки, плавающие плашмя на воде.
Шикотанская гостиница, где я с большим трудом устроился, носила, как все вокруг, экзотическое название «лучшее место на земле». Это было чисто японское сооружение оставшееся от самураев: приподнятые края крыши, раздвижные дверцы в комнатах. У дверей каждого номера лежал коврик, под него клали ключи от комнат, рядом ставили грязную обувь.
Моим соседом по номеру оказался парень богатырского роста и телосложения. Ему здесь было крайне трудно жить — на такой рост японцы не рассчитывали, парню-бедолаге постоянно приходилось набивать шишки на голове. Соседа звали Василь, он приехал на заработки с Украины, завербовался на три года на китокомбинат, где трудился раздельщиком китов. Я знавал, что это за профессия: раздельщики паровой пилой обрабатывали кожу китов, затем с помощью паровой лебедки стягивали кожу с мертвого животного, распиливали тушу на куски, пригодные для варки жира и мяса. Варварская, скажу вам, профессия.
