– Если я скажу «да», ты заткнешься, наконец? – спросил Селлерс.
– Договорились, – ухмыльнулся Селлерс и протянул для рукопожатия руку.
– Я же за рулем, дубина, – ответил Селлерс и покачал головой. – И мы в любом случае напрасно тратим время. Мы уже взяли показания у Мьюри и Уайт.
– И это все, что у нас есть. Нужно чуток надавить на обеих дамочек; вдруг вспомнят что-то такое, о чем забыли рассказать в первый раз.
– Есть только одна причина, почему мы снова здесь, – заявил Селлерс.
– А куда нам еще податься? У всех людей из окружения Хелен Ярдли твердое алиби, ни на ком не обнаружено порохового следа. Мы ищем кого-то постороннего, не известного ни ей, ни нам, – самый страшный кошмар детектива. Убийца, никак не связанный с жертвой, безликий, анонимный тип. Просто он слишком часто видел ее лицо по телевизору и решил, что должен непременно ее укокошить. Его нам ни в жизнь не отыскать. Пруст это знает, но вслух никогда не признается.
Гиббс промолчал. Он был согласен с Саймоном Уотерхаусом: все не так просто. Не как обычно: кто-то свой или кто-то посторонний, – по крайней мере, не в случае с такой женщиной, как Хелен Ярдли. Она могла быть убита из-за того, что олицетворяла; убита сторонником противоположных взглядов. Похоже, обвинительный приговор Хелен Ярдли положил начало некоей войне. Хелен убил представитель враждующей стороны, кто-то из тех ненормальных, которым на каждом шагу видится насилие над детьми. Они убеждены: родители – по умолчанию изверги, истязающие и убивающие своих детей. И никто их в этом не разубедит. Гиббс ни с кем не делился своей догадкой. Начать с того, что по большому счету она не его собственная. Как и с другими лучшими его идеями, семя заронил Саймон Уотерхаус. Гиббс тщательно скрывал свое восхищение Уотерхаусом. Это был его главный секрет.
– На этот раз старикан перегнул палку. – Селлерс явно имел в виду Снеговика. – Запретил нам говорить – да что там! – даже думать о том, что эта Ярдли могла быть виновна. Я так не думал, а ты? Если приговор был неправомерный, значит, так оно и было. Но теперь он вкладывает эту мысль нам в голову, мол, думать иначе запрещено, и все внезапно задумываются: «Эй, минуточку, но ведь дыма без огня не бывает?», а ведь он требует, чтобы никто даже не смел так думать. В результате мы думаем, что он думает, как именно мы должны думать, – и, естественно, задаемся вопросом: почему? Возможно, есть какая-то причина, почему мы должны так думать.
– Все так думают, – сказал Гиббс. – Причем с самого начала. Просто никто не рискует говорить вслух, не будучи уверен, что думают остальные. Никто не хочет быть первым, кто скажет: «Да ладно, конечно, она это сделала, к черту ваш апелляционный суд!» Ты согласился бы встать и заявить это, после того как ее убили выстрелом в голову? А мы теперь бьемся как рыба об лед, пытаясь найти ее убийцу?
Селлерс повернулся и посмотрел на него. Машину повело в сторону.
– Ты думаешь, она убила своих детей?
Гиббс не любил объяснять очевидные вещи. Если б Селлерс его слушал…
– Я вижу, что вы все так думаете, так как я единственный, кто имеет иное мнение. Как там сказала эта баба Даффи – все это полная фигня.
– Кто такая Даффи?
– Ну, та врачиха. Когда обвинитель спросил ее, возможно ли, что в обоих случаях, и с Морганом и с Роуэном, имел место СВДС, она сказала, мол, это «крайне маловероятно, почти невозможно». СВДС – это синдром внезапной детской смерти, когда смерть имеет естественный характер, но нельзя установить ее причину.
– Это я и сам знаю, – пробормотал Селлерс себе под нос.
– Эти ее слова: «крайне маловероятно, почти невозможно». Она сказала, что очень похоже на то, что причина имеется, но она судебная, а не медицинская. Иными словами, Хелен Ярдли убила своих детей. Когда защита задала ей встречный вопрос, возможно ли такое, чтобы в одной семье имели место два случая СВДС, она ответила, несмотря на свое предыдущее заявление, что да, такое возможно. Но на присяжных это не произвело впечатления – во всяком случае, на одиннадцать человек из двенадцати. Они услышали лишь предыдущую фразу: «крайне маловероятно, почти невозможно». Оказывается, для таких заявлений нет статистической основы, это лишь ее домыслы. Старушка в следующем месяце предстанет перед Генеральным медицинским советом по обвинению в нарушении профессиональной этики.
– Ты хорошо информирован.
Гиббс собрался было сказать «тебе тоже не помешало бы, как и всем, кто расследует убийство Ярдли», но понял, что процитирует Уотерхауса. Причем дословно.
– Думаю, если б не Даффи, Хелен Ярдли оправдали бы еще в тот, первый раз, – сказал он.
– Тогда все газеты напечатали эту цитату: «крайне маловероятно, почти невозможно». Это первое, что приходит на ум большинству людей, когда они слышат имя Хелен Ярдли. И никакая успешная апелляция или обвинение Даффи в служебном преступлении никого не переубедят. Но это обычные люди. Наш брат полицейский еще хуже – мы запрограммированы на то, чтобы подозревать всех, кто попадает к нам в поле зрения. Мы вбили себе в голову: нет дыма без огня, какие бы юридические тонкости ни способствовали снятию обвинений с Хелен Ярдли. Я лишь потому думаю иначе, что знаю это по личному опыту Дебби.
– Твоей Дебби?
Стал бы он говорить о какой-то другой Дебби? Что он вообще знает о каких-то других Дебби? Селлерс идиот. Гиббс пожалел, что вообще завел этот разговор, и в то же время ждал подходящий момент, чтобы зайти с козырной карты. Кстати, козырь был его собственный, не имевший никакого отношения к Уотерхаусу.
– За последние три года у нее было одиннадцать выкидышей, все на сроке в десять недель. Дальше этого срока у нее никак не получается, что бы она ни делала. Пробовала аспирин, йогу, здоровое питание, бросила работу и весь день лежала на диване – перепробовала буквально все. Мы прошли все анализы, побывали у каждого врача, каждого специалиста, и никто не смог ничего нам сказать. Мол, мы не видим никаких проблем. – Гиббс пожал плечами. – Но это ведь еще не значит, что всё в порядке. Хотя как знать… Наверняка что-то есть. Любой более или менее толковый врач скажет вам, что в медицине полным-полно загадок, которые никто не может разгадать. Сколько выкидышей было у Стейси?
– Ни одного, – ответил Селлерс. – С какой стати ты вдруг…
– С той, что вот тебе все медицинские доказательства того, что эта самая Даффи – еще та сука. Если у одной женщины может быть одиннадцать выкидышей, а у другой – вообще ни одного, это значит точно так же, что одна женщина может потерять в результате СВДС одного или даже больше детей, а другие – ни одного. Это не делает ее убийцей; как и Дебби, у которой выкидыш следует за выкидышем, – не убийца своих зародышей. Любой разумный человек поймет, что в одной семье могут возникнуть медицинские проблемы, а в другой – нет. Например, в какой-то семье большие носы, а в другой – склонность к варикозу. Или маленький член – проблема в твоей семье, но не в моей.
– Похоже, существует редкое генетическое заболевание, которым страдают мужчины с темными кудрявыми волосами и инициалами СГ, – невозмутимо произнес Селлерс, не поддавшись на провокацию. – Когда они смотрят на свой пенис, зрение искажает его, и им кажется, будто он у них в пять раз больше, чем на самом деле. У них также есть проблема с телесным запахом.
* * *
Они приехали на Бенгео-стрит. Это был тупик в форме подковы, по обеим сторонам которого выстроились шеренги двухквартирных домов из красного кирпича с крошечными палисадниками перед окнами, построенных в 50-е годы XX века. Многие дома имели пристройки. Это придавало улице скученный вид, как будто здания раздулись от переедания, но при этом отчаянно пытались втиснуться в свои участки. Дом Ярдли был одним из немногих, не имевших пристройки. Не было необходимости, ведь в семье нет детей, подумал Гиббс. Дом все еще был оцеплен лентой полицейского заграждения. Пол Ярдли временно перебрался к родителям, за что Гиббс был ему благодарен. Общения с Ярдли он не пожелал бы даже врагу. Скажешь ему, что никаких новостей нет, – и он смотрит на тебя так, будто не понимает твоего вопроса и ждет, когда ты его о чем-то спросишь.
Гиббс посмотрел на часы. Половина пятого. Возле дома номер 16 стоял красный «Рено Клио» Стеллы Уайт, из чего следовало, что она уже дома, забрала сына из детского сада. Селлерс позвонил в дверь Берилл Мьюри. Вид у него был такой же растерянный, как у Гиббса два дня назад, когда, нажав кнопку звонка, он услышал электронную мелодию песенки «Сколько стоит вот та собачка в окне?», которая была слышна даже на другой стороне улицы.
– Забыл предупредить, что у нее звонок для глухих! – крикнул ему Гиббс.
Не успел он подойти к ее дому, как Стелла Уайт открыла ему дверь. В руках у нее были грязные детские кроссовки, голубой пластмассовый инопланетянин и корочка от тоста. Джинсы и джемпер болтались на ней как на вешалке; под глазами залегли темные круги. Если до такого состояния человека доводят дети, то им с Дебби, пожалуй, повезло.
