Ознакомительная версия.
— Она сломала шею одному из тех парней, — послышался голос из-за моей спины. — И это при том, что была связана по рукам и ногам. Умудрилась как-то освободиться и сбежать.
— Сломать человеку шею ей ничего не стоит, — ответил мой бывший муж, сидя в кресле со стаканом в руках, кусочки льда бились о стенки, а я поняла, как хочу пить. — А в остальном… думаю, все было проще: бедный парень не знал, кто перед ним, и решил потрахаться, вот и сыграл в ящик. Я не собираюсь вас запугивать, просто хочу, чтобы вы помнили: она очень хитра, изворотлива и опасна, держите ухо востро и не стойте к ней спиной.
— Пора бы ей очнуться, — заметил Эдик, подошел ко мне и приподнял одно веко. — Всадили ей лошадиную дозу.
— Ничего, оклемается, — порадовал его муж, а я решила, что мне в самом деле пора оклематься и для начала узнать, что происходит, то есть кое о чем я, конечно, догадывалась, но не худо было бы уяснить, что им от меня надо.
То, что мужчина, которого я полгода считала своим мужем, теперь называет меня не иначе как тварью, наводило меня на невеселые мысли. Я стала наблюдать за ним, очень осторожно, чтобы он не заметил, что я пришла в себя. Конечно, это Андрей, если у того не было брата-близнеца, разумеется. И все-таки человек, который в двух метрах от меня пил мартини, совершенно не походил на моего мужа, по крайней мере я никогда не видела у Андрея такого выражения лица, а главное — глаз. Глаза, которые пристально следили за мной, были глазами зверя, и я сразу поняла: из всех, кто находился сейчас в комнате, он мой самый опасный враг.
Комната была без окон (должно быть, помня мою страсть покидать помещение через окно, Андрей, то есть Стас, её и выбрал), почти пуста, не считая нескольких кресел, небольшого дивана и металлического стула, к которому я была привязана в настоящий момент, щиколотки к ножкам стула, руки скованы за его спинкой. Что находится сзади, я видеть не могла, но там точно был один из парней, я слышала, как он ходит, что-то переставляет.
В поле моего зрения появился столик на колесах, краем глаза я увидела шприцы, ампулы на марлевой салфетке.
— Все готово, — сказал мужской голос, в памяти что-то вспыхнуло мгновенным узнаванием, это уже было когда-то: яркий свет, этот столик, настойчивый голос… Стас отставил стакан в сторону, резко поднялся и шагнул ко мне.
— Открой глаза, — сказал он.
Я открыла и подняла голову, его лицо было совсем рядом, и сомнения окончательно меня покинули: человек напротив мой муж, Андрей Шульгин.
— Так-то лучше, — сказал он.
— Кто ты? — спросила я, язык был слишком большим и едва помещался во рту, слова давались мне с трудом.
— Я? — Он усмехнулся. — Какая разница. Главное, чтобы ты поняла: забудь о своих фокусах и подумай о том, как спасти свою шкуру.
— Звучит многообещающе. Ты мой муж? — Он засмеялся:
— По-твоему, я спятил? Нет, слава богу, я тебе чужой дядя. Но если ты хочешь узнать, жил ли я рядом с тобой эти полгода — то да, было дело…
— Я не верю, — покачала я головой.
— В каком смысле? А-а… кажется, понял. Да, любить тебя было нелегко, это все равно что ложиться с гремучей змеей, но я справился. Ставки, знаешь ли, высоки.
— Расскажи мне о ставках, — попросила я, а он разозлился:
— Кончай валять дурака. Я уже все объяснил: тебе ничего не светит. Либо ты расскажешь, где они, либо сдохнешь, причем подыхать будешь долго и очень мучительно, об этом я позабочусь.
— Если ты в самом деле жил со мной, то должен знать: я ничего не помню после этого выстрела в голову.
Он неожиданно засмеялся, Эдик, поднявшись с кресла, шагнул ко мне.
— Что я говорил? — повернулся к нему Стас. — Она все помнит.
— Я ничего не помню, — устало повторила я.
— Серьезно? А откуда ты знаешь про этот выстрел? Ты вроде бы попала в аварию?
— Я ходила к врачу, ты же знаешь. Он смотрел мой снимок и сказал, что ни о какой аварии не может быть и речи, это пулевое ранение.
— Точно, деточка. Только с какой стати я должен тебе верить? Врач, который штопал тебе дыру в башке, говорил, что скорее всего ты не сможешь двигаться, до конца дней своих останешься парализованной, и все такое, а ты очень резво заскакала. Может, ты просто дурака валяешь? Ты зачем-то пошла в больницу, без конца меня выспрашивала, это ведь неспроста.
— Я пыталась что-нибудь вспомнить…
— Мы тебе поможем, не волнуйся.
— Пошел к черту, — сказала я, а он меня ударил. Ударил не особенно сильно, но я почувствовала страшную боль, потому что знала наверняка: единственный человек, который был мне дорог, действительно мой враг.
— Еще раз ударишь, — вздохнула я, — не скажу ни слова. — Он замахнулся, но Эдик перехватил его руку.
— Успокойся, черт тебя возьми. Мы не для этого ждали год…
— Год, — передразнил Стас. — Тебе легко говорить, а у меня он шел за десять, мне молоко надо было давать за вредность.
— Говорить при нем не буду, — заявила я, — пусть проваливает.
— Говорить ты будешь, — хмыкнул Стас, устраиваясь в своем кресле. — Нет такого человека, который в определенных условиях не заговорил бы. Тебе уже сделали предложение: ты говоришь, где они, и возможно… Возможно, у тебя будет шанс остаться в живых. Хорошо тебя зная, уверен: ты этим шансом сумеешь воспользоваться.
Я повернулась к Эдику:
— Что бы ни болтал этот придурок, реальность выглядит так: я абсолютно ничего не знаю ни о себе, ни о своей прежней жизни. Все, что я знаю о событиях полугодичной давности, я знаю от него. Если вы хотите, чтобы я отвечала на ваши вопросы, вам придется кое-что мне объяснить.
Они переглянулись.
— Объясни ей, — с издевкой сказал Стас и противно засмеялся.
— Хорошо. — Эдик был очень спокоен и наверняка гордился своей выдержкой. — Что ты хочешь узнать?
— Все, — ответила я. — Кто я, что делала раньше, кто вы и что вам от меня надо.
— Ах вот даже как… Что ж, начнем. Как тебя зовут в действительности, понятия не имею. Сама ты называла себя Ксенией, фамилий наберется дюжина, но скорее всего все они чистая липа. Твой отец вроде бы учился в Москве, что похоже на правду, сам то ли алжирец, то ли палестинец, то ли ещё какая-то мразь. Твоя мамаша обожала цветных, и в результате на свет появилась ты. Папа вскоре отбыл из страны, а мама, наверное, решила, что ты для неё обуза, и сплавила тебя к бабушке, куда-то в тьму-таракань, где ты и жила лет до восьми. — Он говорил, насмешливо ухмыляясь, а я слушала, чувствуя странное волнение, и понимала, что он говорит правду. Перед глазами мелькали какие-то картины: дом в деревне, колокольня, чей-то голос звал «Ксюша», но все мелькало так быстро и словно в тумане, я не успевала разглядеть, уловить суть… — То ли твоя мать умерла, то ли бабка скончалась, то ли папаша ни с того ни с сего проявил родственные чувства, но одно несомненно: примерно в возрасте восьми лет он забрал тебя к себе, и ты выросла хорошей девочкой, вполне достойной своего родителя.
— Кто был мой отец?
— Тебя интересует имя? У него их с десяток, это у вас наследственное. В трех странах его приговорили к смертной казни. Дело в том, уважаемая, что твой папочка был террористом, самым убежденным, фанатичным, а следовательно, совершенно невменяемым. На нем столько крови, что её хватило бы для орошения пустыни. Как все психи, он не имел друзей, всех подозревал и никому не доверял, исключение делал только для любимой дочурки, такой же психопатки. Кое-что из ваших совместных подвигов: четыре года назад папаша был арестован, дочка, недолго думая, предъявила ультиматум властям, а когда власти не вняли, в одной из школ взорвалась бомба. По-моему, сто тридцать детей или что-то в этом роде. Знающие люди утверждают, бомбу ты закладывала лично, тоже никому не доверяла, причем долго прикидывала, что предпочтительнее: школа или больница, видно, так до конца не определившись, подумала, что кашу маслом не испортишь. Через два часа после первого взрыва прогремел второй, на этот раз в больнице. Сколько там было жертв, я точно не помню. Самое занимательное в этой истории то, что, когда папаша каким-то таинственным образом исчез из тюрьмы, должно быть, аллах помог, дочурка в назидание упрямцам оставила начиненную взрывчаткой машину возле здания универмага. Вот это, я вам скажу, был взрыв. На первом этаже кафе-мороженое, говорят, детишек со стен счищали… Как тебе рассказ? Продолжить? Я их много знаю.
— Это не правда, — расцепив зубы, сказала я.
— Что не правда? — удивился Эдик.
— Все, что ты говоришь. Я не убийца. Пусть я ничего не помню, но про себя знаю: я не убийца, я никогда не смогла бы… такого просто не может быть.
— Ты посмотри, Стас, она плачет. В самом деле плачет. Пожалуй, ты прав, по части притворства она переплюнет кого угодно. Вот что, красавица моя, если тебе действительно отшибло мозги, так я тебя малость просвещу: ты убийца, подлая, гнусная, привыкшая действовать из-за угла. У тебя нет ни совести, ни жалости, только твой дохлый папаша с его аллахом. А так как папа вас оставил… У нас на тебя целое досье. Хочешь взглянуть?
Ознакомительная версия.
