– Вы не против, если я спрошу…
– До свидания, мистер Уотерхаус.
Саймон снова попытался нажать на крышку почтового ящика, но на этот раз встретил сопротивление. Хозяйка дома изнутри удерживала ее в закрытом положении.
Он вернулся к своей машине и включил телефон. Там оказалось два сообщения; одно из них предположительно от Лори Натрасса. Оно представляло собой странный шум, после которого прозвучали два слова «Лори Натрасс» и больше ничего. Второе было от Чарли. Она сообщала, что звонила Лиззи Пруст и сказала, что они оба приглашены к ней на ужин в субботу вечером. Чарли хотела узнать, не находит ли Саймон это странным. Ведь хотя они и знают Прустов вот уже много лет, те никогда раньше не приглашали их в гости. И что она должна им на это ответить?
Саймон ответил ей коротким словом, зато набранным заглавными буквами: «НЕТ». Он так торопился поскорей отправить сообщение, что дважды уронил свой телефон. Снеговик пригласил их на ужин – от этой мысли горло Саймона сжалось, как пальцы в кулак. Нет, лучше об этом не думать. Его испугала собственная реакция на это приглашение и та толика страха, которая за ней скрывалась.
Он позвонил по одному из трех имевшихся у него мобильных номеров Лори Натрасса, и на этот раз ему ответили после первого же звонка.
В трубке послышалось чье-то шумное дыхание.
– Алло? – произнес Саймон. – Мистер Натрасс?
– Лори Натрасс, – ответил хриплый голос, тот самый, что и на голосовом сообщении.
– Я говорю с мистером Натрассом?
– Не знаю.
– Простите?
– Я не рядом с вами и не могу видеть, с кем вы разговариваете. Если вы разговариваете со мной, то да, вы разговариваете с мистером Натрассом, мистером Лори Натрассом. А я, как я понимаю, разговариваю с детективом-коньстеблем – от слова «конь» и не только – Саймоном Уотерхаусом.
Пока собеседник Саймона говорил, его голос то затихал, то делался громче, как будто кто-то втыкал в него иголки, и каждый укол заставлял его повышать голос. Он явно не в себе. Неужели он сошел с ума? Или злится?
– Когда и где мы сможем встретиться? – спросил Саймон. – Я приеду к вам, если вам так удобней.
– Никогда. Нигде и никак.
И это всё? И весь разговор? Неужели это тот самый Лори Натрасс, который окончил Оксфорд и Гарвард, известный журналист, сделавшей себе имя многочисленными расследованиями, обладатель многочисленных наград и премий? Не похоже…
– Вы знаете, где я мог бы найти Рейчел Хайнс?
– В Твикенхэме, – последовал ответ. – Но зачем? Рей не убивала Хелен. Снова хотите ее прищучить? Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, вы же хотите вновь упечь невинную женщину за решетку. Чего еще ждать от такого дерьма… – Саймон заметил, что от слова к слову менялась не только громкость голоса Натрасса, но и скорость речи. Одни предложения вылетали, как из пулемета, другие ползли, как черепаха, медленно и нерешительно, как будто его мысли были в другом месте.
– У вас, случайно, нет адреса или телефона?..
– Вместо того чтобы тратить время на меня и Рей Хайнс, поговорите с Джудит Даффи. Спросите у нее, что два ее зятя делали в понедельник.
Последнее предложение прозвучало почти как приказ.
Два зятя. А поскольку в наши дни полиция взирала на вещи с колокольни равных вероятностей, – две дочери. Стоит ли их проверять?
– Мистер Натрасс, у меня к вам несколько вопросов, – еще раз попытался Саймон. – Я бы предпочел задать их при личной встрече, но…
– Представьте, будто телефон – это я. Представьте, будто его зовут Лоренс Хьюго Сент-Джон Флит Натрасс, и спросите у него.
Если этот человек в своем уме, то он, Саймон, – сэндвич с бананом. Натрасс определенно пьян.
– Мы рассматриваем вероятность того, что Хелен Ярдли была убита в связи с ее деятельностью в СНРО. И поскольку вы…
– …соучредитель этой организации, вы хотите знать, не пытался ли кто-нибудь убить и меня? Нет.
Дальше?
– Вам кто-нибудь угрожал? Или, может, кто-то странно себя вел, или же вы получали странные письма, бумажные или по электронной почте?
– Как поживает старина Джайлс? Теперь он большая шишка. Разве он может быть объективным? Это же просто насмешка. Ведь это он арестовал Хелен по обвинению в убийстве. Вы читали ее книгу?
– Чью? Хелен?
– Она называется «Только любовь». Ничего, кроме похвал в адрес старого доброго Джайлса. Что вы о нем думаете? Козел еще тот, верно?
Саймон уже едва не сказал «да», но вовремя замаскировал свой ответ кашлем. Черт, он едва не проговорился. И тогда работа полетела бы псу под хвост.
– Если он считал, что Хелен невиновна, то почему арестовал ее? – гнул свое Натрасс. – Почему не ушел в отставку? Моральный дальтонизм?
– В нашей работе, если вам приказывают кого-то арестовать, вы идете и арестовываете, – ответил Саймон. Моральный дальтонизм. Лучшей характеристики Снеговика он еще не слышал.
– Знаете, что он сделал, когда ее выпустили? Пришел к ней под дверь со всем, что у нее при аресте конфисковали его подручные, – притащил плетеную детскую люльку, стульчик, одежду Роуэна и Моргана и все такое прочее. Ему даже в голову не пришло заранее позвонить ей, предупредить и спросить, нужна ли ей куча вещей, оставшихся после мертвых детей. Знаете, сколько раз он приходил к ней в тюрьму? Ни разу.
– Я хотел спросить вас о карточке, которую нашли в кармане у Хелен Ярдли после ее смерти, – сказал Саймон. – Об этом пока не писали в газетах.
– Два, один, четыре, девять…
– Откуда вам известны эти цифры? – резко, если не грубо спросил Саймон. Наплевать, что об этом подумает его собеседник. Впрочем, по части грубости до Натрасса ему было далеко.
– Их получила Флисс. Фелисити Бенсон. Счастье[7] Бенсон. Правда, в данный момент она не слишком счастлива, особенно из-за меня. Она не знала, что означают эти цифры. Я выбросил ее карточку в мусорницу. А вы знаете, что они означают? Знаете, кто отправил ей эту карточку?
Фелисити Бенсон. Флисс. Саймон понятия не имел, кто это такая, но она неожиданно оказалась в верхней части списка тех, с кем он был обязан поговорить.
* * *
Ангус Хайнс
Стенограмма интервью № 1
от 16 февраля 2009 года
АХ: Итак? Я полагаю, у вас есть ко мне вопросы, и вы здесь не затем, чтобы записывать молчание.
ЛН: По правде говоря, я удивлен тем, что вы согласились на интервью.
АХ: Вы хотите сказать, что на моем месте вы бы стыдливо спрятались где-нибудь?
ЛН: Я не ожидал, что вы согласитесь разговаривать со мной. Моя позиция вам известна. Вы знаете, что я снимаю фильм о…
АХ: Вы имеете в виду, знаю ли я, на чьей вы стороне?
ЛН: Да.
(Пауза.)
АХ: Вы думаете, это правильно – занимать чью-то сторону?
ЛН: Не только правильно, а жизненно важно.
АХ: Для ясности уточним – на чьей же вы стороне?
ЛН: На стороне Рей. На стороне Хелен Ярдли и всех невиновных женщин, которые были осуждены за убийство детей, которых они не убивали.
АХ: Сколько же их всего? Вы когда-нибудь подводили итог?
ЛН: Слишком много. В данный момент СНРО требует пересмотра пяти подобных дел, и есть еще как минимум три, о которых мне известно, – невиновные женщины, отбывающие срок в британских тюрьмах, где они оказались благодаря лжи вашей хорошей знакомой, доктора Джудит Даффи.
АХ: Моей хорошей знакомой?.. А, понятно. То есть, с одной стороны, мы имеем вас, мою бывшую жену и десятки оклеветанных матерей или нянь, жертв современной охоты на ведьм, или как вы это называете…
ЛН: Потому что так оно и есть. Охота на ведьм.
АХ: …а на другой стороне я, Джудит Даффи и… кто-то еще?
ЛН: Вас много. Любой, кто сыграл роль в разрушении жизни Рей, Хелен, Сары Джаггард и других женщин.
АХ: И в вашей праведной войне с ее четко определенными армиями кто на стороне моих детей? Кто на стороне Марселлы и Натаниэля?
ЛН: Если вы думаете…
АХ: Да. Я на их стороне. Это единственная сторона, на которой я нахожусь. Единственная, на какой я когда-либо находился. Вот почему я согласился на это интервью – с вами, да с кем угодно, кто меня об этом попросит. Вы как угодно можете пытаться представить меня негодяем в вашем документальном фильме для Би-би-си, но если вы изобразите меня верно, я уверен, зрители увидят за вашей ложью правду.
ЛН: Ложью? В чем я солгал?
АХ: Намеренно? Возможно, ни в чем. Но идти по жизни в шорах, при каждой возможности изливая предвзятость, – это тоже ложь.
ЛН: Значит, я зашорен?
АХ: Вы из-за леса не видите деревьев.
ЛН: Леса за деревьями. Эта фраза звучит так – «не видеть леса за деревьями».
АХ: (смеется) «Не смей сомненью подвергать то, что никто не может знать»![8]
ЛН: Понятно. Значит, я зашорен, потому что всегда верил в невиновность вашей жены? В отличие от вас, который ее предал, так?
АХ: Я не считаю, что предал ее. И – для записи – скажу, что теперь я тоже верю в ее невиновность. И верю крепче всех, ибо раньше верил в противоположное, – это нечто такое, чего вам, с вашим упрощенным взглядом на мир, никогда не понять.
