Ознакомительная версия.
И потому, когда Марго стала исходить криком: «Не смей Альку искать! Или я, или она!» – он смирился. Просто он подумал: если я ее найду – перегрызу горло.
Лучше не надо.
Потому что потом я покончу с собой.
И еще он подумал: эти – Маргошка с ее командирскими ухватками, дебильноватый Антон, женственный Гена, – это все, что у меня есть из людского племени. Если я их потеряю, то мне останется только уйти в лес, к волкам…
Аля привела себя наскоро в порядок, плеснула в лицо холодной водой, протерла очки.
Филипп терпеливо ждал.
– Ты поняла, что говорить? – наконец спросил он, протягивая ей телефон.
– Я не представляю, как я все это могу ему сказать!
– Сделай голос такой… Подходящий для ситуации. Растерянный. Поплачь в трубку. Он должен тебе поверить. Скажешь, чтобы шел в банк немедленно…
– А если я не сумею?
– Тогда я сам позабочусь, чтобы ты плакала натурально, – его глаза приобрели блеск. – Тогда ничего и играть не придется. Ясно?
– Ясно…
– Звони.
Аля молча смотрела на трубку, которую Филипп вложил в ее руку.
– Чего ждешь? Звони!
Она перевела глаза на Филиппа.
– Звони, я сказал!
– Не буду.
– Что-о-о?
– Не буду, – повторила Аля.
– То есть как это – не буду? Ты что?!
– Не буду. – Она швырнула телефон в стену.
Рука Филиппа взлетела, тогда как все его тело одновременно рванулось поднимать телефон, от которого отскочил кусочек пластмассы. Аля проследила за его рукой и, поднырнув под нее, бросилась к лестнице, выдернула торчащий в замке люка ключ, влетела на чердак и закрылась изнутри дрожащей рукой.
Филипп, покачнувшись от промаха, не успел сообразить, что случилось. А когда сообразил – было поздно. Аля была надежно защищена дверью, запертой на ключ.
– Открой, дрянь! – кричал он отчаянно и колотил в дверцу. – Открой!
Аля молча сидела на матрасе по-турецки, созерцая дверцу, содрогавшуюся под его ударами. Ее занимали два вопроса: разбился ли телефон окончательно и может ли Филипп вышибить дверцу?
Телефонный звонок заставил подскочить обоих по разные стороны от двери.
– Звонила? – раздался голос Марго в трубке.
– Нет, – переводя дух, ответил Филипп.
– То есть как это – нет?!
– Отказалась.
– Как она могла отказаться? Ты что с ней делал, Фил? Ты что с ней делал?! Почему она отказалась?
– Ничего я с ней не делал! Пальцем не тронул! А она отказалась.
– Тут что-то не то. Ты мне что-то недоговариваешь, Фил! Она не могла ослушаться, у нее на это характера нет!
– Значит, ты ошиблась, Марго. Ты ее больше четырех лет не видела, и у нее за это время характер прорезался. Она телефон чуть не расхерачила о стенку.
– А-а-а, черт! Надо было мне самой! Меня бы она не посмела ослушаться! Ну-ка дай мне ее к телефону!
– Не могу. Она закрылась в комнате, изнутри.
– Как закрылась?
– На ключ. Могу дверцу выломать, если хочешь.
– Не вздумай! Мы в чужом доме, родители Гены не должны знать о нашем присутствии… Я сейчас приеду. Жди.
Аля слышала, как приехала Марго. Они о чем-то пошептались с Филиппом. «Готовятся к разговору со мной, – подумала Аля. – Пусть. Я тоже готова».
Она им скажет правду. Все, как есть. Только чуть-чуть передвинет во времени и то, что она собиралась сделать, выдаст за сделанное. И это «чуть-чуть» изменит все. Они сами поймут, что все их планы неосуществимы. И, делать нечего, отпустят ее домой.
– Аля! – раздался вкрадчивый голос Марго. – А, Аля? Открой мне!
Аля спокойно открыла дверцу. Марго бросила победоносный взгляд на Филиппа.
– Спустись, иди сюда… Присядь… Ну, объясни мне, дорогая, почему ты не хочешь звонить? – проникновенно заговорила Марго, усаживаясь рядом с Алей. – Ведь ты мне всегда помогала, ты всегда была хорошей подругой… Я, конечно, понимаю: пятьсот тысяч – это не то же самое, что дарить шмотки… вещи, я хотела сказать. Но твой муж не обеднеет, у него их еще много останется, этих тысяч, не так ли? – Марго внимательно вглядывалась в лицо Али. Но Аля никак не отреагировала на ее вопрос. – Ты хорошо выглядишь, Аля… Очень хорошо. Совсем не изменилась, даже еще красивее стала – правда, Филипп? Вот что значит для женщины быть богатой! Бедность – это заботы, а заботы старят, Аля, старят. Уносят красоту и молодость. А на кремы всякие да косметические кабинеты тоже деньги нужны… Мы ведь просим у тебя совсем немного – по сотне тысяч на каждого. Так, только дух перевести. На ноги встать…
– А кто пятый? – удивилась Алина.
– Какой еще пятый? – вскинула брови Марго.
– Ну, ты сказала: «По сотне на каждого»…
Марго бросила быстрый взгляд на Филиппа.
– Я просто округлила… Ну, пусть сто двадцать пять – что это за деньги? Так только, квартирку купить… Еще немножко останется, чтобы жизнь новую начать… А, Аля?
Аля молчала.
– А? Хорошо жизнь новую начинать, правда? Ты ведь это знаешь, по себе знаешь, правда ведь? Я тоже хочу, подружка. И ты должна мне помочь. Ведь это – просто удача, слепая удача, что ты вышла замуж за богатого. А удача несправедлива! Почему у тебя есть все, а у меня – ничего? Ты этих мужниных денег не заработала, Аля, не твоим трудом они нажиты… Так что ж ты их так бережешь? Мужа своего бережешь, деньги его бережешь, а друзья, значит, побоку? Нехорошо это, подружка. Я для тебя столько сделала! Неужели ты забыла? Все добро, которое ты видела, от меня. Как я о тебе заботилась? Кто, скажи мне, тебя из глуши вытащил в столицу? Кто тебе работу нашел? Кто тебя у себя дома поселил? А, Аля?
На лице у Али отразилось сомнение и почти раскаяние, она снова себя чувствовала беспомощной и бестолковой, маленькой девочкой, ведомой по жизни заботливой старшей сестрой, доброй подругой Марго.
– Если хочешь знать, – с упреком вразумляла ее Марго, – даже своим замужеством ты обязана мне. Сидела бы ты до сих пор в своей деревне, если бы не я! И никакого бы издателя – не то что дорогих книжек, даже туалетной бумаги, – сдержанно улыбнулась Марго, легонько стрельнув глазами в сторону фыркнувшего от смеха Филиппа, – не встретила бы. Вот так-то! Ты разбогатела благодаря мне. Все, что у тебя теперь есть, – это благодаря мне. И неужели, Аля, ты хочешь остаться неблагодарной, неужели ты не хочешь мне отплатить добром за добро, неужели ты не хочешь поделиться хотя бы малой частью своих преимуществ с подругой, которой ты обязана…
Через силу, преодолевая власть обволакивающей речи Марго, гипнотическую власть этой песни Сирены, которая заставляла ее испытывать необъяснимый стыд и раскаяние, Аля произнесла заготовленные слова:
– Это невозможно, Марго. Я ушла от своего мужа.
– …Как я вам уже говорила, – начала Катя, нервно переводя дыхание, – Виталий Петрович был человеком аскетичным, любил походы, жизнь в палатке, у костра… И Алю приучал к такой жизни… Только Аля все это не любила…
Кис усиленно закивал головой, боясь, что Катя снова пустится в долгие объяснения.
– Ну да, я вам это уже рассказывала… И вот, в то лето, когда мы закончили школу…
Кис ловил каждое слово, слетавшее с ее губ, угадывая между мучительными паузами и прерывистыми вздохами все то, что не договорила – по неведению или по умолчанию, – все то, что не посмела выговорить Катя…
…В то лето, когда Аля закончила школу, Виталий Петрович привычно наметил расписание походов в лес. Он прекрасно знал, что Аля не любила этот летний аскетическо-туристический образ жизни, но не придавал ни малейшего значения ее эмоциям. «Хочу – не хочу», «люблю – не люблю» – это все капризы. А капризам он потакать не намерен.
Алина так и осталась для него чужим ребенком, хоть и племянницей. Впрочем, своих детей он никогда не стремился иметь, представляя себе некое существо, которое начнет требовать от него внимания и любви, исключительно как обузу.
Он и женщин сторонился, время от времени удовлетворяя свои сексуальные потребности со случайными партнершами, как правило, одинокими и опустившимися. Подавляя брезгливость, он все же предпочитал именно этот сорт женщин по одной простой причине: они не ждали и не требовали от него ни эмоций, ни продолжения отношений. Виталий Петрович не собирался заводить отношения с кем бы то ни было, в нем не было ни малейшей потребности в привязанностях, в эмоциях, в чувствах. Если они у него и возникали, то только от общения с природой, от преодоления трудностей, которые он искал и любил в походах. Природа давала ему все, но при этом ничего не требуя взамен; она безвозмездно насыщала его энергией, а преодоление трудностей концентрировало его жизненные силы, укрепляло, возвращало собственные потраченные усилия новой энергией – опять же ему, Виталию Петровичу. И в этом энергообмене ему не нужен был третий, ему не нужен был ни объект приложения его забот, ни источник сил – все уже было воплощено в его отношениях с природой… Если можно назвать отношениями одностороннее потребление.
Ознакомительная версия.
