Захлебываясь, она рассказывала о своем поединке с зажравшимся «плохустиком» в новеньком «мерсе». Потягивавшие пиво «перцы» с косынками на головах, в кожаных перчатках внимали ее рассказу, одобрительно покряхтывая:
— Молодец! Как ты его! Правильно!
— Ногу не свернула, когда по зеркалу била «казаками»? — обняв ее за плечи, заботливо спросил Паук. — Могла ведь отлететь под колеса, как мячик в пинг-понге.
— Все было по науке, — гордо улыбнулась Надя. — Хряк — и все! Они еще пытались за мной гнаться, но куда там! Я в переход — и уже на другой стороне стою, они только зубами скрипят. Так им и надо!
— Ну, вот тебе и открытие сезона! — восхищенно протянул тип по прозвищу Зверь, гордо восседавший на видавшей виды «Хонде», которую три года самолично собирал из деталей, найденных на свалках ближнего Подмосковья. — По этому поводу нужно выпить. Слышь, Надюха, не боишься, что этот тип вычислит тебя по номеру?
— Пусть рискнет здоровьем, — хмыкнула Надя и задорно тряхнула рыжей, спутанной от ветра гривой. Паук прижал девушку к себе и горделиво произнес:
— Моя школа!
Когда короткая стрелка часов нехотя перевалила за единицу, веселье на Воробьевых горах достигло критической точки, а столбик термометра окончательно ушел в минус. В свете фонарей мистически поблескивал асфальт, а на обочине между деревьями смутно чернели глыбы слежавшегося грязного снега.
Звенящая бутылками толпа постепенно редела: незакаленная молодежь дружно впадала в алкогольную кому и отчаливала восвояси, а солидная публика шла догуливать праздник в более теплой обстановке — клубах, барах и личных гаражах.
Часам к трем под воздействием низких температур веселье угасло окончательно, и Надя со своим приятелем и его друзьями отправились на «Свинодром» — одну из баз «Ночных волков».
Бешено ревя моторами, кавалькада мотоциклистов летела по тихим ночным улицам мимо салютующих работников ГАИ на перекрестках. В лицо бил упругий ветер, от морозного воздуха перехватывало дыхание, щеки покрывались ледяной коркой, а руки коченели, примерзая к рулю.
В воздухе кружились слабые чахоточные снежинки, но даже снег теперь не мог испортить Наде настроения — сезон все-таки был открыт, и любые погодные каверзы могли лишь ненадолго задержать бесповоротное наступление великого Времени Сухого Асфальта. Время Сухого Асфальта — это пора полета и движения, единственное время настоящих байкеров, для которых остановка означает немедленную и бесповоротную смерть.
* * *
— У меня есть новые сведения! — Лариса напряженно откинулась в кресле и перехватила пальцами слабо дымившуюся сигарету.
— Что такое? — произнесла она в телефонную трубку.
— У него новая пассия.
— Кто она? — хищно прищурила она зеленоватые бесовские глаза. — Я ее знаю?
— Официантка из грязного бара в рабочем районе, — иронически ухмыльнулся голос в трубке. — Ну и вкусы у него! Наверное, после изысканного ресторана особенно сильно тянет на гамбургеры…
Лариса улыбнулась, оценив тонкий. комплимент.
— Значит, танцовщица забыта? А как поживает мой мешок с деньгами?
— Этот мешок изрядно похудел за последнее время. Его пощипала одна верткая фирма, именуемая вполне невинно — «Насос трейд». Руководит ею некая бойкая дамочка, которая не стесняется запускать руку в чужой карман.
— И что, крупно она его выпотрошила?
— Да уж, постаралась. Обычная схема — деньги перечислили в банк, а потом они пропали со счета неизвестно куда. Но и это не главное… Он продает все свои ликвидные акции. Насколько удалось проследить цепочку, их конечный пункт — оффшорные компании на Кипре. Вот что мне приходит в голову… Не собрался ли он свернуть дела?
— Как это?
— Ну, закончить бизнес. Вывозит капиталы за рубеж, чтобы уйти на покой…
— Это исключено! — невозмутимо заметила она после некоторого раздумья. — При его влиянии, при его связях… Добровольно отказаться от этого — нонсенс!
— Зачем же тогда он строит убежище на острове? Рассчитывает, что там никто его не достанет!
Она помолчала, в бессильной ярости кусая губы.
— Я… Я не позволю ему удрать от меня! Холодные пальцы сжали виски. Надо что-то придумать. Но что?..
— Груз будет доставлен по воздуху, — предложил Кузовлев. — Просто и надежно.
— Не лучше ли морем?
— К острову из-за рифов можно подойти только на плоскодонке.
— А как же безопасность? — нахмурился шеф.
— Безопасность стопроцентная. Ветер, болтанка исключены. Можно доставить хоть богемское стекло и быть уверенным, что ни один, самый тонкий, бокал не треснет.
— А как пилот?
— Его молчание будет обеспечено, — с чуть заметной усмешкой ответил начальник службы безопасности.
Ему нравилось то, чем приходилось заниматься сейчас. Очень нравилось. Он в этом деле чувствовал запах крови. Он чуял его своим обострившимся нюхом, и этот запах казался ему таким мучительным и приятным, что хотелось завыть от наслаждения. И, закрыв глаза, он вновь вспомнил гибель своего сына. Вот и тогда он тоже чувствовал тягучий сладковатый запах крови. И тогда тоже…
Пока их четыре. Мало. Кого же еще взять с собой, нахмурился он.
Профессор Гомиашвили в своем фундаментальном труде рекомендует, чтобы замкнутый коллектив состоял из семи-восьми человек. Пусть будет семь — это счастливое число, оно приносит ему удачу.
Он закрыл лицо холодными ладонями. Задумался. Вспомнил, как еще недавно ходил с женой на концерт начинающей звезды. Понравилось. Как ее звали?
Как-то на "а"… Анастасия, Аделаида… Надо бы вспомнить. Голос у нее был хороший. И не настолько уж она известна, чтобы ее отсутствие на эстраде произвело фурор.
Хорошо. Еще кто? Ну, допустим, пусть будет эта белобрысая самодовольная особа, много мнящая о себе. Ее отца он хорошо знает. Слишком хорошо, чтобы сохранить с ним приятельские отношения. Он удавится за каждый доллар, хотя в день зарабатывает миллион. Говорят, он ненавидит расплачиваться за еду в ресторанах. Будет забавно, когда его дочь…
Ну и кого-нибудь для души… У него есть на примете один симпатичный человечек. Они познакомились случайно, во время пробежки в парке.
Он оступился, подвернул ногу, она не раздумывая бросилась на помощь ему, наложила повязку, довела до машины. Еще он думал прислать ей цветы в знак благодарности, но в текучке повседневных дел позабыл о своем намерении. Что ж, еще не поздно все исправить. Он подарит ей вечное счастье. Разве этого мало?..
Итак, решено… Их будет шесть.
* * *
Многие обыватели, упирая только на броские внешние атрибуты, безбожно путают рокеров и байкеров. И те и другие, правда, похожи — и внешностью, и образом жизни, — зато кардинально отличаются по своей глубинной философии, вкладывая даже в саму езду на мотоцикле совершенно различный смысл.
Смысл рокерства в ярко выраженном протесте против скуки и размеренности современной жизни. Этот протест выражается в пристрастии к черным одеждам, в обилии железных цепей, черепов и в категорическом отрицании устоев омещанившегося общества. Художественное выражение этого протеста — тяжелый полуподпольный рок, его болезнь — смерть от передозировки наркотиков. Совсем не то милые и безобидные байкеры. Большинство из них в свободное от езды время прилежно служат в различных конторах, офисах и банках. После работы они нацепляют «косухи», надевают подбитые железными подковками «казаки», выводят из стоила своих застоявшихся железных коней и растворяются в ночи, летя навстречу ветру и собственной гибели. Это большей частью невинные тихопомешанные люди, зацикленные на своих железных конях. Всю зиму и добрую часть весны они днюют и ночуют в гаражах, разбирая по косточкам мотоциклы, чтобы к весне собрать из них доселе не виданное чудо.
Но и это не главное… Философия байкерства не столько в протесте, сколько в движении. Остановка для настоящего байкера означает физическую смерть. Жизнь в движении, и в движении — жизнь. Ведь «убиться» на мотоцикле проще простого. Резкий боковой порыв ветра, лопнувшая шина или цепь передачи, клин двигателя, мокрая листва или рельсы, пятно машинного масла, банальный камень — и машина на скорости за сотню идет юзом, а потом — падение. Своего «последнего» падения ждешь каждую секунду, и ожидание завораживает, как медитация. Вот только встретить этот миг хочется с широко открытыми глазами.
Воздух на скорости 120 километров в час проникает в шлем, раздирает рот, глаза становятся рачьими — под веки попадает сокрушительный ветер. На скорости 140-150 с головы уже срывает шлем, а из-за жуткого дорожного полотна (иного в нашей стране нет) начинаются страшные вибрации. А холод! Даже в теплый летний день, летя за городом по трассе, в низинах мерзнешь в полосах холодного, остывшего воздуха, но зато через секунду, когда взлетаешь на холм, тебя обдает африканской жарой. Но самое страшное для мотоциклиста — дождь. Тогда уж пьешь воду стаканами. Останавливаться на обочине бессмысленно, лучше ехать — так почему-то теплее. Морось, попадающая на лицо сквозь забрало, напоминает булавочные уколы, тогда как крупные ливневые капли похожи на удары кулаков, и во рту появляется металлический привкус крови.
