«Вот так ты, Маугли, клево поохотился, — уронил смешок, поглядев на зажатого в кулаке бездыханного гада и, охнув, присел от полоснувшей в подреберье боли: — Сломать-то не сломал, но приложился, видимо, неслабо». Смотав змеюку, как брючной ремень, засунул в рюкзак: «Потом зачифаним. Нормальная же хавка». Закинул его за спину, подхватил с земли винторез и расправил плечи в полной готовности рвануть вдогон за егерями, но вдруг ощутил неприятное, острое покалывание в руке. Поднес ее к глазам и, обнаружив маленькую кровоточащую ранку на самом кончике мизинца, почти под ногтем, скрипнул зубами: «Все же не уберегся! Успела цапнуть, подлючка… Это, наверно, когда я ее за хвост ухватил? Как-то все-таки извернулась и цапнула, сволочуга».
Снова стащил рюкзак. Положил его на снег. Достал аптечку. Покопавшись в ней, отыскал упаковку супрастина. Забросил сразу три таблетки в рот. Запил водой. «Лучше бы, конечно, гепатрин, — подумалось, — но и так сойдет. Перебьемся. Только бы не было дикой аллергической реакции». Поразмыслив накоротке, выудил из кучки медикаментов тюбик промедола. Вколол его в ляжку прямо через штаны. Убрал аптечку. Застегнул рюкзак и, закинув его за спину, опять поднес руку к лицу: «Да, блин, хорошего-то мало». Кожа на мизинце на глазах темнела, приобретая красно-синюшный цвет. Да и сам палец уже капитально раздуло, и он теперь был похож на какую-то разбухшую лоснящуюся сосиску. Да и боль начинала серьезно тревожить — с каждой секундой все больше нарастая, ползла все выше и выше, уже перекидываясь с ладони на локоть, на предплечье. «Прижигать нельзя. Может, попробовать яд отсосать? Да какой тут, к черту, отсосать, когда щека прокушена! Моментально по башке шарабахнет. Еще хуже будет… Вот же, блин, незадача. Все одно к одному… Если только палец по фалангу ножом отхерачить? Так это тоже поздно. Раньше соображать надо было. Сразу же, как из ямы вылез». Встрепенувшись, определил на глазок направление движения и, больше не мешкая, кинулся напрямик через заснеженное промерзшее болото.
Лез и лез вперед упорно, безостановочно, продираясь через облепленный длинными густыми космами увядшей осоки кочкарник, а боль в руке с каждой минутой донимала все сильнее и сильнее. И сама конечность уже просто ощутимо отекла, увеличилась в размерах, натуральным образом распирая рукав, как забродившая в чугунке опара. «Нет, ну это же точно щитомордник? — думал на ходу. — И головешка с характерным рисунком, с темной заглазной полоской? И зрачки вертикальные? Да точно он. Значит, не так все дерьмово на самом деле. Было бы гораздо хуже, если бы меня гадючка дюбнула. А так… Вроде бы никогда слышать не доводилось, чтобы после укуса щитомордника кто-нибудь где-нибудь ластами щелкнул? Значит, и я не подохну. Ничего. Выдюжим. Как-нибудь перетопчемся… Главное сейчас этих хмырьков догнать, пока они с Андрюхой не схлестнулись, лбами не стукнулись. Догнать и на этот раз наказать по-взрослому. Забубенить этому молодому… да-да, именно молодому, так правильнее будет, так существенно, чтобы он всю свою ретивость вмах растерял… Можно коленную чашечку разбить? Или плечевой сустав? Это по опыту — тоже не хило… Ладно. Там определимся — по ходу дела. А сейчас главное — догнать».
Но, как ни старался, как ни рвал жилы, все его тяжкие потуги оказались напрасными. Опоздал. Не успел пристичь егерей до момента их встречи с Андрюхой. И, когда, лежа на снегу, с тяжело колотящимся, бухающим в грудине сердцем, мокрый от пота, как подвальная мышь, наблюдал через прицел их очередную сходку, уже просто выть хотелось от жгучей обиды. Поносил себя на чем свет последними словами: «Теперь же придется все менять?! Все придется перекраивать?.. И надо ж было мне тогда, мудаку самонадеянному, после выстрела их из вида выпустить? Ну просто непростительная тупость! А еще и над Мальком злорадствовал и потешался. Да сам хорош — такой же кретин недоношенный. Ничуть не лучше». Подумал, и тут вдруг резко, в один момент, какая-то дикая слабость навалилась, и руки, сжимающие винторез, погано задрожали — вот-вот бессильно разожмутся и выронят оружие. И зубы в пляс пустились. Пошел мандраж по всему телу — с головы до пяток. «Ну вот, бляха-муха! Не хватало только еще для полного счастья сознание потерять!» — подумал с лютой злостью. Замычал. Собрал всю свою волю в кулак, притянул, прислонил приклад к щеке и, поймав намеченную «дичину» в перекрестье прицела, с диким напряжением, будто взваливая на плечи непосильный запредельный груз, потащил на себя спусковую скобу.
На второй выстрел сил уже не осталось. В глазах уже не просто двоилось, троилось — сплошной туман стоял. Непробиваемый, непроглядный, белый, как парное молоко.
На контрольный выстрел сил уже не хватило, но еще не окончательно утерявшее способность управлять обмякшим телом подсознание заставило подняться с земли и, сжимая в руке ремень винтореза, волоча его по снегу, развернуться на ватных ногах и броситься в сторону, заблаговременно уходя с места потенциального огневого контакта. И он в полузабытьи, на автопилоте все же доковылял до края оврага и, споткнувшись, кубарем покатился вниз.
Шли по следам ловко обобравшего их брэка второй час. Свежевыпавший снежок почти неслышно шелестел, шуршал под ногами, и это, безусловно, радовало, ведь весь их расчет строился только на том, чтобы скрытно подобраться к «вражескому» лагерю. Только при таком раскладе у них появится какая-то возможность диктовать свои условия.
Боря по-прежнему сопел и нетерпеливо колготился за спиной, время от времени в запаре наступая на пятки. Но, по крайней мере, строго выполнял клятвенное обещание, терпеливо держал язык за зубами и, как хотелось надеяться, надежно отслеживал «тылы».
Пока все шло без сучка без задоринки, по принятому плану. Интуиция не подавала никаких тревожных сигналов, а потому внутри по-прежнему жива была надежда, что все у них получится, сложится как надо, должным образом.
Назаров старался не отвлекаться, не забивать себе голову пустопорожними размышлениями, но это ему не совсем удавалось. Нет-нет да и полыхнет в извилинах какая-нибудь несвоевременная, но определенно существенная мыслишка. Полыхнет и прицепится, засядет в мозгах занозой: «Так кто же все-таки по нас стрелял? С какой целью, если это было сделано явно для острастки? Похоже, действительно этот неведомый кто-то очень не хочет, чтобы мы с этим ловчилой в контакт вступали? Но зачем? Почему?.. Да что здесь вообще-то происходит? В какие мутные разборки мы с Борисом нечаянно угодили?»
Неожиданно возникший где-то впереди по ходу громкий шум заставил моментально прекратить движение и превратиться в слух.
— Это, похоже… — зашептал Кудряшов.
— Тихо, Боря, — шикнул на него Назаров и приложил палец к губам. А через полминуты, вычленив из какофонии тонкие короткие взвизги и фырканье, облегченно вздохнув, обернул лицо к подчиненному: — Да. Точно — зверье. Чушки на кормежку валят.
— Да, скорее всего, они от нас пошли, — уточнил Кудряшов. — Уже кормиться начали, а мы их стронули.
— Может быть, Борь. Добредем — понятно будет, — согласился Назаров. — Хотя кто его знает: мы их испугали или кто-то другой? Теперь идем тихо-тихо и держим ухо востро. И давай, наверно, немножко разойдемся?
— Давай.
— Только так, недалеко, чтобы друг дружку из поля зрения не терять.
— Добро, — ответил Кудряшов. Стащил карабин с плеча. Взялся было левой, раненой, рукой за цевье, но тут же, скривившись, закусив губу, выпустил. Закинул правой, здоровой, рукой оружие под мышку. Зажал его крепко.
— Болит? — участливо спросил Назаров.
— Да ерунда, Михалыч. Не обращай внимания. Просто не хочу сейчас лишний раз ее напрягать. А когда нужно будет, сработает как миленькая. Никуда не денется. Будь спок.
Прошли еще с полкилометра по следам вчерашнего обидчика и вдруг, поднявшись на крутой взгорочек, столкнулись с ним буквально нос к носу. Их разделяло не больше десяти метров. Произошло это так неожиданно и стремительно, что никто из них толком и опомниться не успел. Так и застыли разом друг против друга равнобедренным треугольником в неподвижном немом противостоянии, держа оружие наизготовку.
— Теперь уже — точно не в твою пользу, — первым вышел из ступора Назаров. — Поэтому не дергайся, милок. Ложи свою пукалку на снег…
— Нет, мужики, — невозмутимо возразил ему брэк, — так дело не пойдет. Не пролезет.
— Да ты… — начал было снова заводиться Кудряшов.
— Заткнись, Боря! — резко осадил его Назаров. — Ты же обещал. — И, опять обращаясь к неприятелю, продолжил: — Хорошо. Твое предложение?
— Да одно простое предложение, элементарное — никакой дури. Все вместе одновременно и очень медленно кладем оружие на землю и отступаем на пять шагов назад. Ну а потом, тряхнув мозгами, ведем базар обстоятельно и спокойно. Такой расклад устраивает? Все по-честному.
