Почти все полки в холодном прозекторском боксе пустовали, и только в дальнем углу, на первом ярусе одинокий постоялец занимал почетное нижнее место. Шукун и Левша поставили носилки со скорбным грузом в проходе и перевели дух.
- Кладем рядом, - предложил Левша, – что бы им не скучно было.
Они уложили вновь прибывшего по соседству со старожилом и осмотрелись. И тут, в какой-то момент, Левша потерял связь с реальностью и снова оказался во власти ночного сновиденья.
Так же как и во сне, начало казаться, что стоит рядом со своим вторым воплощением. Левша подошел вплотную к покойному и сдернул покрывало. Он был уверен, что увидит то же, что и во сне. Так и произошло. Перед ним лежал труп с раздутым, синюшным лицом, а на левой груди значилась его фамилия и инициалы. Совпадал номер отряда и бригады. У Левши было только одно объяснение этому феномену. Во всем виноват шаман со своими духами. Вернее, его зелье. А, скорее всего, и то и другое. А, может быть, черный кот?
- От чего он умер? - Спросил у Шукуна, указывая на своего двойника.
- Мал - мал отравился рыбной консервой и вчера помер. - ответил шаман задумчиво. - Кот его шибко не любил. На нюх не терпел. Прятался под кровать и кричал не своим голосом. Знак подавал. Чуял недоброе. Плохой был человек. Туда ему и дорога.
- Так ты его знал? - поинтересовался Левша.
- Знал мало-мало, - ответил Шаман неохотно, - лечился у нас. Лежал в твоей палате с желтухой месяц назад. За заведущей приударял, однако. Конфеты приносил, стишки читал, а она ему таблетки давала от желтухи, и витамины.
Левша склонился над лицом покойного и, морщась от трупного запаха, потянул носом.
- Горький миндаль, запах цианида. А рыбной консервой здесь и не пахнет. Консервы, это прикрытие. Работа мастера. А когда он последний раз приходил на санчасть? - Спросил Шукуна.
- За день до смерти, однако, - ответил шаман, - заведущей не было. Она через меня таблетки и порошки передала.
Левша еще раз внимательно осмотрел покойного и обнаружил небольшое различие надписей на их нагрудных бирках. У него самого стояло «7-й отр.71-бр», а у покойного была надпись «17-й отр.71-бр». На курточке у трупа единица в номере отряда немного затерлась и была почти невидима. Разница была в одну единственную полустертую цифру в номере отряда, и в глаза не бросалась. Этот почти одинаковый набор цифр, плюс полное совпадение фамилий и инициалов сыграли c покойным роковую шутку.
«Так вот за кого меня принял по ошибке Чичиков», – подумал Левша, возвращаясь в санчасть - и беда покойного была в том, что слишком много знал.
Такой поворот событий настораживал и наводил Левшу на тревожные размышления. Где-то, совсем рядом, находился опытный, скрытный убийца, и такая же участь могла постигнуть и самого Левшу. Как только станет им не нужен. И, самое неприятное было то, что неизвестно с какой стороны может оказаться противник.
«Нужно будет сходить на 17-й отряд, и разузнать, при каких обстоятельствах умер мой однофамилец - решил Левша.- А пока надо держаться подальше от шамана и его начальницы-вертихвостки. По какой причине кот не взлюбил этого бедолагу? Кажется, что у кого-то из них рыло в пуху».
Инстинкт самосохранения заставлял мозг работать на предельном режиме и в голове с калейдоскопической непоследовательностью менялись образы, события и сюжеты. Левша уже не управлял этим потоком информации, пустив его на самотек. Он себе напоминал автора, у которого сюжетная линия вышла из под контроля, и жила отдельной, самостоятельной жизнью. В какой-то момент, в голове что-то щелкнуло, и круг замкнулся. Вспомнил, как в Матросской Тишине дописывал «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова и воображение сразу же нарисовало образ купчихи-отравительницы, поразительно напоминавший начальницу санчасти. «Ни каких таблеток, порошков и витаминов – решил Левша - и, кажется, я здесь засиделся. Это нонсенс, но мне пора на петушатню».
Левша лежал на верхней наре и смотрел, как помещение пятой бригады наполнялось самой разнообразной арестантской «обиженной» публикой. Среди них были молодые и пожившие, одетые в телогрейки и робы, поношенные ватники и черные милюстиновые костюмы, в стоптанных валенках и начищенных ботинках. Но всех объединял прямоугольник на левой груди, в котором красовалась надпись: «Пятый отряд, пятьдесят пятая бригада». Это был, своего рода, отпечаток копыта темной силы. С сегодняшнего дня такой же штамп украшал робу и телогрейку Левши. По сути, это было моральное самоубийство, и его тюремная судьба превращалась в пытку. Теперь он принадлежал к касте «неприкасаемых». Ни один уважающий себя зек не имел права поздороваться с ним за руку, взять сигарету или спичку. На всех зонах существовал, так называемый, принцип «контакта». Любой предмет, к которому прикоснулся обитатель бригады «опущенных», по зековским правилам, считался «законтаченым» и подлежал уничтожению. Нарушение каралось строго и неукоснительно. Вплоть до перевода в бригаду «отверженных».
Среди этой разношёрстной публики только половина была нетрадиционной ориентации. Некоторые были «опущены» в следственном изоляторе за доносы и крысятничество. Другие за не совсем благовидные статьи, вроде садизма, педофилии или изнасилования малолетних. Но были и откровенно голубые, которым все было нипочём. Они себя чувствовали, как рыба в воде.
В столовой пятая бригада ела за отдельным столом. На выходе в промзону шла последней и последней возвращалась. И даже видавшие виды, матерые вертухаи, подчиняясь неписаным лагерным законам, при личном досмотре, не хотели к ним прикасаться, а только заставляли расстегнуться и вывернуть карманы.
Левша перевернулся на бок и наблюдал, за мешковатым, небритым, неопрятным мужиком с двойным подбородком. Тот доставал из, служившей ему сумкой, наволочки, шпротные консервные банки, каких никогда не было в лагерном ларьке, кульки с конфетами, сухарями, маргарином, белым хлебом и складывал это богатство в стоявшую в проходе тумбочку, которая была мерилом зековского благосостояния. Сверху Левша не мог четко рассмотреть лицо этого человека, но был уверен, что это тот, кто ему нужен.
У мужика была характерная особенность и Левша не мог упустить её из виду. Лысая голова напоминала продолговатую тыкву. Макушка и лобная часть имели утолщение, над ушами были едва заметные впадины, а лысина была цвета перезревшей тыквы. Украшал физиономию темно лиловый синяк под глазом. Пока Левша изучал цвет его лысины, Губернатор нарезал белый хлеб, намазал маргарином, сверху дополнил толстым слоем яблочного джема, откусил большой кусок и, пережёвывая, ушёл в каптерку. Вернулся минут через десять и поставил на тумбочку кружку с дымящимся густым и крепким чаем.
- Я сегодня поймал чифириста, запишите меня в СВП*(совет воспитания порядка — прим. автора), - продекламировал сверху Левша. - Привет чифиристам и гомосексуалистам.
Тыквенная голова, снизу вверх, внимательно взглянул на Левшу и хрипло, простужено произнес:
- В этом месте и на это время ваша прибаутка не актуальна. Я не гомосексуалист и здесь нахожусь случайно. А чай продают в ларьке и вас никто никуда не запишет. Спускайтесь и давайте перекусим, чем Бог послал.
Предложение не пришлось повторять дважды.
В морозный воскресный день, градусник зашкалил за минус тридцать. На расчищенном, окружённом снежными терриконами, плацу, в ожидании начальника войскового наряда, производившего утреннюю проверку, уныло топталась пятая бригада. Левша и Губернатор сиротливо стояли на краю последней пятерки.
Пересчет начался минут сорок назад и должен был вот-вот подойти к концу. Как и положено, «обиженных» считали в последнюю очередь, и им дольше всех приходилось топтаться на морозе. Зеки притопывали, били ногой об ногу, дышали на окоченевшие ладони, пытаясь хоть как-то согреться, и в душе проклинали медлительного НВН-а. Но настроение у всех было приподнятое. После проверки в лагерном клубе «крутили» их любимый фильм «В джазе только девушки». И в зале они будут чувствовать себя в центре внимания.
Со скрипом отворилась калитка локального сектора и к бригаде, поскрипывая начищенными хромовыми сапогами, быстрым шагом направился подтянутый, розовощекий лейтенант.
- Подравнять пятерки, - скомандовал горилоподобный, золотозубый зек-бригадир по прозвищу Кинг-Конг, и доложил проверяющему:
- В бригаде номер пятьдесят пять сорок шесть человек.
Лейтенант быстро пересчитал зеков и махнул рукой.
- Можете разойтись.
Кинг-Конг сразу же перехватил инициативу.
- Через десять минут строем идем в клуб. На уборку лагерных туалетов остается последняя пятерка.
