Ознакомительная версия.
«И вновь — порывы юных лет, и взрывы сил, и крайность мнений. Но счастья не было — и нет…» — читал актер Малого театра. Жданович слушал его, медленно перебирая струны гитары. Губы его шевелились, вслед за чтецом и поэтом он повторял: «Пройди опасные года. Тебя подстерегают всюду. Но если выйдешь цел — тогда ты, наконец, поверишь чуду.., и, наконец, увидишь ты, что счастья и не надо было…»
Они не следили за временем. Когда репетиция закончилась, оказалось, что уже почти четыре часа. Они подвезли актера в театр — у него вечером был спектакль, на который он пригласил Ждановича.
Но до спектакля оставалось еще время. Жданович сказал: надо перекусить. Кравченко думал, что он вернется на «Крейсер», но Жданович словно забыл о своих питерских друзьях. Перекусили в узбекском ресторане в Нескучном саду. Ждановича и в ресторане все знали и принимали как родного. Им накрыли на деревянной веранде «достархан». Кормили очень сытно и очень жирно — тушеной бараниной, пловом. Кравченко ожидал, что Жданович выпьет, но он, как и сам Кравченко, заказал только зеленый чай. Зато он оказался страшнейшим сладкоежкой. Заказал пахлаву, козинаки, айвовое варенье, засахаренный миндаль и начал настойчиво пичкать всем этим Кравченко — да ты попробуй! Кравченко отказывался. Ему было смешно и грустно: эх, вот вам и стальной рокер, гвоздь Питера, жестоко воюющий с попсой за призрачные идеалы — нате, пробуйте его на зуб вместе с его миндалем засахаренным и ореховыми козинаками.
— Чудило, ты хоть знаешь, от чего отказываешься-то? — хрустел сдобным печеньем Жданович. — А я люблю — ох, мама, люблю с детства… Ты, Вадик, мальчик, по всему видно, столичный, балованный, наверное, был. А я сам из Уржума. Городок такой есть — слыхал? А мы даже не в нем — в поселке рабочем жили. Из жратвы — только картошка, огурцы, капуста квашеная. Ну, сала мать нажарит сковородку в выходной. С зарплаты она мне всегда печенья покупала и конфет двести граммов — карамелек. А зарплата-то раз в месяц. Как праздник это для меня было. А орехи у нас вокруг в лесах водились. Ну, мать и догадалась мне их в сахарном сиропе варить. С тех пор и люблю.
После обеда они коротали время, играя на бильярде. На набережной катались на скейтбордах подростки. Появились и уличные музыканты — тоже совсем еще пацаны, студенты — гитара, скрипка, ударник, губная гармошка. Жданович, проиграв две партии подряд, пошел их слушать. Пацаны наяривали вовсю. Его они не узнали.
Кравченко видел: Жданович для них просто какой-то сорокалетний дядька в очках с помятой физиономией. Он проявлял к ним гораздо больше интереса, чем они к нему — они просто радовались жизни и хотели срубить немного деньжат своим громким музоном. Вдруг солист взял и запел песню из прежнего репертуара «Крейсера Белугина».
— Это что? — спросил Кравченко. — Ваше?
— Ага, — не моргнув глазом, ответил гитарист. — Вчера в баре сочинили. Кайф, а?
Кравченко хотел видеть реакцию своего клиента. А Жданович никак не отреагировал. Посоветовал лишь пацанам получше настроить гитару и не сбиваться с ритма.
К началу спектакля они были в Малом театре. Шли «Три сестры». Евгений Прохорович играл полковника Вершинина.
После спектакля Кравченко повез Ждановича на теплоход. Они снова ехали по ночной Москве — на этот раз без гонок-преследований, в плотном потоке машин.
Жданович тихонько напевал себе под нос марш из «Трех сестер». Глядя на него в зеркало, Кравченко, особо не склонный к сравнениям, думал о том, что.., его клиент, по сути, — вылитый барон Тузенбах. Даже внешне — вот только заменить модные очки-кругляшки на пенсне, а байковую толстовку на сюртук. Атак больше и менять-то нечего.
Он опять ошибался. Кое-что в характере Алексея Ждановича весьма и весьма было несхожим с натурой барона Тузенбаха. Но время открытий еще не пришло.
Вернувшись из областной прокуратуры, Никита Колосов сразу отрядил сотрудника на причал 9-17 — доставить в управление розыска для повторного допроса боцмана Криволапенко. События в Химках и в поселке Красный Пролетарий, показания Камиллы Тростенюк, охранников, пленниц притона и Олега Бузыкина кардинально изменили ситуацию по делу Валерии Блохиной. Однако, помимо Блохиной, были и другие жертвы. А вот как раз с ними все по-прежнему оставалось неясным.
В ожидании боцмана Колосов еще раз попытался проанализировать информацию по петергофскому и белозерскому эпизодам. Тот факт, что совершенные в этих городах убийства являются серией, сомнения не вызывал. Однако из этой серии по ряду очень важных факторов пока как раз и выпадал случай Блохиной. Все дело было в том, что, несмотря на все усилия, пока так и не было точно установлено, где именно была убита Валерия Блохина. И когда и каким образом труп ее был спрятан на барже с гравием. Сама баржа и ее разношерстный экипаж тоже крайне интересовали Колосова. И на это тоже имелась очень веская причина. Во всех трех убийствах, совершенных в разных регионах, просматривалась пока, правда, только косвенно этакая пространственная связующая нить, игнорировать которую было уже невозможно.
Колосов отыскал в Интернете географический атлас Северо-Западного региона, внимательно просмотрел карту Ленинградской области, карту Петербурга и его пригородов. Огромные пространства на карте были исчерчены паутиной железных и автомобильных дорог, но также и водными путями — по рекам, каналам, озерам. Никита выделил для себя водный путь, которым шла из Костромы в Москву баржа с гравием. Путь этот пролегал по карте и через город Углич. Но без точных показаний боцмана Криволапенко факт этот пока нуждался в проверке. Затем Никита выделил на карте город Белозерск. Просмотрел его — железнодорожное, автомобильное, водное сообщение с Москвой.
Белозерск, как значилось в справочнике, находился несколько в стороне от традиционного водного маршрута Санкт-Петербург — Москва. Однако это касалось лишь расписания движения экскурсионных теплоходов. Судя по корабельным документам, баржа в этот свой последний рейс ни в какие Белозерски не заходила. Но ведь до этого она курсировала всю навигацию, и маршруты ее рейсов следовало проверить самым скрупулезным образом.
Имелся в фактах, собранных по данной серии убийств, и еще один существенный пробел, касавшийся уже петергофского эпизода. Колосов снова обратился к карте окрестностей Петербурга. Дворцы и парки, Финский залив… Увы, судя по данным из Питера, там до сих пор так и не была установлена личность убитого мужчины и точное место убийства. То, что труп был найден на берегу залива, недалеко от дворца, еще ничего не говорило.
Убить первую жертву могли где угодно — на всем побережье, а труп бросить в воду. В принципе убийство могло произойти и на корабле — на барже, на яхте, на катере, на сухогрузе, на теплоходе. В порту, наконец. Да, навигация в конце декабря, когда, по примерным данным, и произошло убийство, давно уже закруглилась. Но Финский залив не замерзал. И Нева оставалась в принципе судоходной. Или нет? Колосов сделал для себя пометку: связаться с Петербургом, запросить гидромет о метеорологических условиях двух последних недель декабря.
Он вновь вернулся к карте Северо-Западного региона. И на этот раз особо выделил водный путь из Петербурга в Москву — с заходом в Петрозаводск. Согласно справочнику таких маршрутов было несколько. Но один из них как раз и пролегал через Белозерск. Больше того, все маршруты пролегали и через город Углич. Миновать его тому, кто двигался к Москве по воде, было нельзя.
Наконец в сопровождении оперативника прибыл и долгожданный боцман Криволапенко. Никита Колосов жаждал с ним пообщаться, а речной мореход что-то уж слишком нервничал, волновался. На обрюзгшем лице его явно читалось: что же это, граждане? Вроде все рассказал, в леваке треклятом признался чистосердечно, показания написал собственноручно, и снова-здорово? Везете меня, козла отпущения, не в местный отдел милиции даже — а в само управление уголовного розыска, в Москву — за что?!
— Да вы садитесь, Максим Маркелович, — постарался ободрить Колосов обескураженного боцмана. — Вы не волнуйтесь, у нас тут просто кое-какие вопросы к вам дополнительные.
— Я что? Я — пожалуйста. Если вопросы, то, конечно… Только я все, что знал про гравий, написал уже.
— Скажите, Максим Маркелович, этот ваш рейс был последний в столицу, а до этого — в августе куда вы ходили? — По Волге. В Нижний. Это с пятнадцатого по двадцатое число. Потом чинились.
— А до 15 августа?
— Тоже чинились — в Костроме. А до этого был рейс Ярославль — Астрахань. Стройматериалы возили, потом еще тару на ярославский спиртзавод.
— А на северо-запад вы в этом сезоне летом ходили?
— То есть? — боцман Криволапенко поднял удивленно брови.
— Ну, в Питер, в Петрозаводск, в Белозерск?
— Нет. У нас с мая волжская навигация была. Волго-Балта в этом сезоне не было. Конкуренция ого-го на Волго-Балте. Наше пароходство уж и не суется, — боцман шумно вздохнул, махнул рукой. На его толстом мизинце блеснул серебряный перстень — печатка кустарной работы.
Ознакомительная версия.
