Белый фонарь на вышке оператора показывал, что вести огонь запрещено. Они взяли металлические стойки, мишени и пошли в поле, продолжая разговор на ходу.
— По телеку фильм про Криса Кайла показывали… Его бывший морпех застрелил на стрельбище. Сказали — из-за посттравматического стресса. Мне Лариска и говорит: «Мол, видишь, что после твоих командировок случается. И этот Кайл был снайпером, и ты, оба воевали в горячих точках… И тот морпех такой же! И твои друзья такие!»
«А мне ты это к чему говоришь?» — спрашиваю.
А она: «Да к тому, что ты вчера водителя автобуса чуть не убил! Ни с того ни с сего… Мне за тебя иногда страшно бывает». Сергей, а эти дятлы совсем обнаглели — наперегонки друг с другом гоняются, остановки проезжают, по сотовым телефонам за рулем болтают, еще и курят! А в салоне же дети есть, женщины… Вот я и завелся…
— Не переживай, я тебя не застрелю, — успокоил товарища Ратников. — Да и никаких синдромов у нас нет, каждые полгода медосмотр проходим…
— Да я не к тому… Мы с ней уже пять лет вместе. Два года как официально женаты. А она мне говорит такое…
Они шли по полю, заросшему бурьяном, репьи цеплялись к камуфляжным штанам. Здесь шла своя жизнь: шныряли под ногами шустрые суслики, стрекотали кузнечики, не глядя на цвет сигнального фонаря летали стрекозы, не опасаясь пуль, жужжали пчелы…
— Не бери в голову! — Ратников махнул рукой. — Переживает — значит любит. Объясни ей, что сами по себе командировки человека не меняют: если есть внутренний стержень, то война его только закалит. А если стержня нет или он слабый — тогда да, возникают проблемы…
Котин не ответил, и Ратников продолжил:
— Ты мне лучше скажи… Как ты думаешь: правда, что этот Крис Кайл с двух километров повстанца в Ираке завалил?
— С тысячи девятьсот двадцати метров, — уточнил Котин. — Не знаю, если честно. Есть много легенд на эту тему. В восемнадцатом веке прицельная дальность была семьдесят метров, а какой-то парень угодил в глаз вражескому командиру со ста пятидесяти… Век спустя кавалерист Билл Диксон из «Шарпса» пятидесятого калибра вроде бы подстрелил воина-индейца с дистанции около тысячи четырехсот метров… Оружие совершенствуется, я читал, что в Афгане были сделаны три самых дальних зарегистрированных выстрела в мире. На первом месте англичанин с дистанции 2475 метров, за ним два канадца — 2430 и 2310 метров.
— А я думаю, это вранье! — сплюнул Ратников.
— Как вранье? А в ТТХ[20] что написано? Для нашей «Т-5000» дальность тысяча шестьсот метров! Для «Rangemaster» прицельная — тысяча пятьсот, максимальная — до двух тысяч… Раз пишут и регистрируют, наверное, правда!
— Знаешь, как бабушка через забор лезла? — спросил Ратников. — Ободралась вся, испачкалась… Ее спрашивают: «Зачем?» А она обижается: «На заборе написано „фер“, а там только дрова лежат…»
— Старый анекдот!
— Но к нашему спору подходит! Я бы еще поверил, что в спортивном снайпинге, и то — вряд ли, а в боевых условиях… Думаю — на тысячу метров всего человек пять — семь в мире могут работать. А свыше тысячи пятьсот — вообще фантастика…
— Частично соглашусь! При серьезной работе, когда есть приказ на конкретную цель, на дальнее расстояние выходить смысла нет. Если с первого выстрела промажешь — придется второй делать, больше шансов, что обнаружат и убьют. Да и цель после промаха может укрыться. Лучше подойти метров на четыреста, уложить наверняка и уйти…
— Вот тут-то и закавыка! — Ратников поднял палец, как будто хотел определить таким примитивным способом направление ветра. — В боевых условиях близко подобраться трудно. Да и уйти потом… Противнику-то тоже легче нас достать с четырехсот, чем с тысячи…
— Да у нас и нет тысячных дистанций! — кивнул Котин. — Ты тогда, в Минводах, с какого расстояния сработал?
— А, Иса Асламбеков! — сразу вспомнил Ратников. — С двухсот. Наши хитростью заставили его выглянуть из автобуса, он прикрывался заложницей, пришлось стрелять по ногам… И я, и Петр попали, он выпал, а вторая пара с пятисот метров угодила в грудь и в голову. Он так и не успел нажать кнопку…[21]
— Ну, вот… Я сколько разговаривал с пацанами, никто дальше семисот не стрелял…
— И я ж про то! Ведь выстрел — он из двух частей состоит. Первая — личностная: мастерство стрелка, опыт. Это умение рассчитать поправки, навести, прицелиться, задержать дыхание, выжать спуск, ну и все такое… Вторая — чистая баллистика! Сила тяжести, деривация, ветер, сопротивление воздуха, воздействие давления и температуры… Когда стреляешь с пятидесяти — ста метров, все зависит от стрелка. На пятьсот — шестьсот — пятьдесят на пятьдесят… А на тысячу — бóльшая часть успеха определяется внешними факторами, законами физики… Уж не говорю про две с лишним тысячи… Тут личность определяет только одну десятую успеха. Если не одну сотую…
— И что ты хочешь сказать?
— То, что «тысячников» в мире единицы, а «двухтысячников» и быть не может!
— Ладно, хватит болтать про две тысячи, а то рубеж пропустим. Пришли уже!
Любое оружие, в том числе и снайперское, приводят к нормальному бою на сто метров, и снайперы уже подошли к первой отметке. Прикрепили к щитам черные пристрелочные мишени, для бóльшего контраста наклеенные на белый лист ватмана: целиться под прямой нижний срез гораздо удобней, чем выискивать центр грудной или ростовой мишени.
Установив стойки с мишенями, двинулись дальше. На рубежах 300, 400 и 500 метров вбили деревянные колышки, к ним привязали шары, надутые до диаметра порядка десяти сантиметров. На 600 метрах шары надули полностью. Дальше стрельбище не размечалось, поэтому пришлось воспользоваться двухметровым шагомером и самим определить тысячеметровый рубеж, на котором установили две ростовые мишени — по одной на каждом направлении стрельбы.
Сделав дело, они пошли обратно.
— По поводу «двухтысячников»… — вернулся к недавнему разговору Ратников. — Все эти «максимальные дальности» в паспортных ТТХ винтовок — обычная реклама.
— Думаешь?
— А чего тут думать? Это так же, как и с кучностью. Если десять выстрелов произвести двумя сериями по пять каждая, то поперечник рассеивания получится лучше, чем при одной десятипульной серии! Так и улучшают кучность! Только на бумаге, а не на мишени…
Переговариваясь, они вернулись на огневой рубеж. Горев уже приготовил патроны и терпеливо ждал.
На вышке загорелся красный фонарь. В данном случае он не был связан с теми ассоциациями, которые вызывает у большинства обычных штатских. Это был знак: людей в поле нет, разрешено открытие огня.
«Мечи» легли на карематы, припали к винтовкам. Первые четыре выстрела показали, что с момента последних стрельб прицелы не сбились. Среднюю точку попадания по четырем пробоинам вымерять ни Ратникову, ни Котину не пришлось — настолько кучно легли пули. Превышение средней точки попадания над точкой прицеливания соответствовало табличному значению, по горизонтали отклонений не было.
— А давай на пари: кто на бóльшей дистанции в рубль попадет?! — предложил Котин. — На пиво!
— А давай, — отозвался напарник.
Но монет нашли только две. Когда вновь вывесили белый шар, Горев отнес их и установил на двухстах метрах.
В монеты оба попали с первых выстрелов: в цейсовский прицел было хорошо видно, как пули сшибли серебряные кружки. На этом спор и закончился, не выявив победителей.
Шары до пятисот метров расстреляли тоже первыми выстрелами, почти одновременно.
На шестьсот стреляли поочередно, не торопясь. Первым — Ратников, вторым — Котин. У обоих первые пули прошли мимо цели. Желтый и красный шары продолжали вызывающе торчать среди бурьяна, как гигантские, явно несъедобные грибы. Они были так плотно привязаны к колышкам, что почти не шевелились ветром, который усилился, достигнув шести метров в секунду. Соперники, ни говоря ни слова, сделали поправки и расстреляли шары вторыми выстрелами.
Только после этого, не поднимаясь, Ратников повернул голову к лежащему справа товарищу:
— Вот и представь, Виктор, что шар — голова… Хотя он в два раза больше! И то со второго захода. А ты говоришь — две тысячи!
— Я не про две говорю, хотя бы тысячу одолеть…
— Хотя бы… Тысяча — это, однако, почти в два раза дальше, чем сейчас стреляем…
— Я имею в виду — не в голову, а в ростовую мишень!
— Вот и попробуем. Ну, что, кто первый?
— Давай, теперь я!
— Давай.
— По сколько серия?
— Заряжай по полному магазину — по пять.
Теперь они тщательно рассчитали поправки, распластались на ковриках, срастаясь с землей, внимательно целились.
Бах! Бах!
Бах! Бах! Бах!
Опустошив магазины, они отложили винтовки, медленно поднялись, разминая ноги.
