— А кто он был по гороскопу?
— Кто? Телохранитель? Я, полагаю, Стрелец.
— Да Фишер, Фишер, кто был?!
— Фищер? — собкор вытащил сигарету, закусил ее крепкими богатырскими зубами, но тут же вспомнив строжайший запрет курить в присутствии хозяйки, молниеносно, как фокусник сунул ее в рукав пиджака. — Фишер был… честное слово, не знаю! да какая разница, мадам. кем был по гороскопу усопший. Теперь-то он точно, ни стрелец, ни телец, ни в дуду игрец! Одна звездная пыль. В лучшем случае, Туманность Андромеды!
— Скажите пожалуйста! — немного нервно поправила прическу Коробейникова. — А у меня, как раз сегодня намечена встреча с представителями каких-то братков с ЧМЗ. Желают сыграть на кругленькую сумму. Хотят выяснить, какие у них шансы на выигрыш. Причем, только при личной встрече. А как ты, товарищ, полагаешь, это не они ли Фишера по дружбе грохнули? По средствам охранника, разумеется. Они поди тоже хотели что-то узнать при личной встрече, а Фишер отказал.
Собкор посмотрел на шефиню, как охотник, забывший дома ружье, на шикарную лисицу. Он даже слегка прищурил левый глаз, а указательный палец правой руки инстинктивно лег на невидимый спусковой крючок. В этот момент он просто обожал хозяйку «Надежды-прим»! А может быть, и хотел!
Он попытался представить себе ее голой. Как тогда в лесу. Но перед глазами все время мелькала недопитая бутылка «Наполеона», которую Надежда Викторовна теперь из предосторожности хранила в своем сейфе.
— Но вы же не откажете, — почти с мукой в голосе сказал он.
— Кому? — Ну… им, — собкор многозначительно снова закинул ноги на журнальный столик.
— Послушай, товарищ, а ты сам не из них будешь? Там — охранник, тут — советник. Улавливаешь сходство?
— Это исключено! — собкор гордо вскинул свою древнерусскую голову. — «Комсомольская правда» не меняет название и не снимает ордена!
— Так то «Правда»! А насчет тебя… если че узнаю: те, кто тебя ко мне подослал, тебя же и… А некролог напишу сама. Пишу я плохо, с грамматическими ошибками. Так что, извини: вползешь в историю на четвереньках!
— Ну не стоит так забегать вперед, мадам! В конце-концов через четыре миллиарда лет даже наше солнце потухнет и превратится в глупого желтого карлика. С этой точки зрения мы с вами с рождения занимаемся сущим бредом. А ваша «Надежда-прим» — всего лишь роскошный ужин в камере смертника. Ну так скажите об этом своим игрокам, мол ребятки, во всех лотерейных билетах выигрыш один и тот же: бесплатный проезд на тот свет! Да они вас зароют раньше крутых парней. А почему? А не забегай, дура, вперед! Не поминай похмелья перед первой рюмкой! Не мешай расслабляться! И потом… с чего вы взяли, что я… Курица — не птица, советник — не телохранитель. Короче, я не так близок к вашему телу, как вам хотелось бы, мадам!
Редкий в эту пору луч солнца пробил оконное стекло и уперся прямо в лоб Коробейниковой. И на всем его пути заискрилась прилипшая в нему пыль.
— О! — восхитился собкор. — Вы купаетесь в… луче славы! А это — очень опасно!
— Чушь! — прищурилась Коробейникова и попыталась смахнуть луч со лба. — Какой-такой луч! Не вижу!
— А народ, Надежда Викторовна, все видит! И, между прочим, ничего не прощает! Он у нас не злопамятен, но зло помнит. Такая традиция-с! Загадка русской души!
— Скажите пожалуйста! Так че ж мне теперь прикажете делать? Раздать все, что имею и — босиком по Руси?
— Поздно! — искренне обрадовался собкор. — Народ все равно никогда не поверит, что вы раздали все! Хоть догола разденьтесь! Вспорет брюхо и прошмонает насквозь!
— Дурак! — не очень искренне рассмеялась Коробейникова. — «Надежда-прим» — вечна!
— Нууу… — собкор неожиданно для себя все извлек сигарету из рукава и закурил. — Если не забегать вперед… можно сказать, и так.
В эту ночь страна спала спокойно. Очередные слухи о путчах и погромах в очередной раз не подтвердились. Обгоревший Белый дом напоминал черный аквариум, из которого выпустили всю воду.
Впервые покинутый всеми Ильич, устав от бессонницы в своем Мавзолее, ворочался с боку на бок. К утру, в ожидании будто бы неизбежного выноса тела, он снова замрет в полумертвом сне, но вынос опять не состоится. И это покажется ему обиднее всего.
— Залиберальничались, товарищи, заинтеллигентничались! — всю ночь гудит в его безмозглой голове. — Просрали, голубчики, октябрьский переворот, второе пришествие революции! Сталина вынесли нахрен, в Ленина — забыли! А Ленин, между прочим, это — Сталин сегодня!
Ленин и не догадывался, что вопрос о выносе его тела из Мавзолея даже не обсуждался на заседании Государственной думы. Новая власть решительно не знала, что с ним делать, а народ больше волновали ваучеры, с которыми он тоже запутался вконец.
И сегодняшней ночью не один добропорядочный гражданин России видел один и тот же кошмарный сон, что именно на его ваучер выпали самые шикарные дивиденды, а кошмар заключался в том, что уже во сне он никак не мог впомнить, куда он его задевал, и был ли он у него вообще.
И вот в последний момент, когда он наконец все это вспомнил, Указом Президента России впредь ваучеры подлежали реализации только в пунктах приема стеклотары по цене поллитровой бутылки.
И только проснувшись утром в холодном поту, люди с радостью вспоминали, что еще вчера сменяли свои ваучеры на бутылку водки. И такая предусмотрительность явно доказывала превосходство природного здравого смысла над буржуазной предприимчивостью.
А в городе, где жили Мокров и Коробейникова, ночью обещался выпасть первый снег. Обещался, но не выпал. Но дохнуло холодом далекого Таганая, и к полуночи черная листва на тротуарах захрустела, как битое стекло. Еще вечером выскочившие налегке с полными ведрами горожане, не добежав до мусорных баков, матерясь, по пути сбрасывали отходы и — марш-марш домой. Бегущие по их следам попадали ногой в невообразимые кучи, сволочили соседей, и тоже опорожняли — чего уж теперь! — ведра в темноту.
На площади Павших революционеров по все еще единственной в городе высотке сообщала тем, кто не спит, что подземный гастроном под этой же площадью откроется не позднее будущей зимы, и по своему внешнему виду будет напоминать заброшенную три года назад станцию метрополитена.
И дальше — огненно-красным по черному — в гостинице «Малахит» состоится праздничное шоу в честь торгового дома «Логика» с участием неповторимой Булановой. И наконец: в непрекращающейся ни на секунду феерической гонке «Надежда-прим» по-прежнему лидирует генеральный директор культурно-оздоровительно центра «Родничок» господин Мокров, чей выигрыш уже вызывает крупную дрожь даже у спящих горожан, а неспящих приводит к преждевременному инсульту и старению. Потому что в России, стране победившего капитализма, по-прежнему нет ничего нестерпимее, чем чудо, которое нельзя поделить на всех поровну.
А самому счастливому обладателю обыкновенного русского чуда приснился совсем уж не объяснимый никакими экстрасенсами сон. Вместе с женой, тещей, овчаркой Соней и собственными внуками он стоит у своей свежезакопанной могилы. А вместо надгробия — груда мелких, величиной с пляжную гальку, камушков.
И бесконечным потоком идут у той могиле очень знакомые ему, Мокрову, люди. Но вместо того, чтобы согласно обычаю, положить новый камушек, они без разбору прихватывают уже положенные и уносят с собой.
Последние камушки унесли совсем уж близкие люди, а на вопрос Мокрова, почему они делают все не по правилам, один из них, не глядя в глаза, глухо проворчал:
— Ошибочка вышла! Ты че еврей? Ты, мать твою, русский! А русскому человеку на могилку кладут че? Вот именно: могильную плиту! Чтоб раз и навсегда! Так что жжи!
Разорившийся предприниматель Бульман во сне блаженствовал. Ему снился карнавал на площади Павших революционеров — без шума, пыли и лишней публики. Только для своих. Правда, в конце снова подуло чем-то нехорошим. И он поспешил проснуться.
Надежду Викторовну сон порадовал. Ей приснился голый собкор «Комсомолки» в ее мокрых трусах наизнанку. Он был русоволос и булокур, а, может, и голубоглаз, как и положено быть истинно русским людям, не требовал «Наполеона» и не давал глупых советов.
Самым счастливым в эту ночь оказался сам собкор. Ему не снилось ничего.
Из дневника собкора «Комсомольской правды».
«Случилось так, что банк не справился с выдачей наличных денег, с наличкой в стране была напряженка. Прошел слух, что фирма скоро крякнет, и вкладчики бросились забирать свои кровные. В первых рядах были бандиты, милиция и прокуратура. «Что я должна завтра сказать своим вкладчикам по радио?»— спрашивала меня Надежда Викторовна, затягиваясь сигаретой. «А ничего не нужно говорить, — ответил я, — ваше выступление только усилит панику. А что делать? Срочно открыть новую «Надежду» и перевести туда оставшиеся деньги.»
