– Какой резон ему не соглашаться?
– Олег Иванович привык к заграничным командировкам. Возглавляемые им спортивные команды с каждых международных соревнований возвращаются с медалями. Это обеспечивает торжественные встречи в аэропорту перед объективами телекамер и вспышками блицев, пресс-конференции, банкеты и фуршеты при участии мэра и губернатора.
– Разве президент фонда не греется в лучах этой славы?
– Греется, но слава эта как бы сопутствующая, чужая. Лобастов не любит аплодисментов за чужой успех.
– А как у него с любовью к деньгам?…
– Утверждать, что Олег Иванович бессребреник, не стану. Без денег, как без женщин, в жизни счастья нет. Они наша радость, как сказал поэт, – шутливо скаламбурил Хватов, но уже серьезно добавил: – Для Лобастова деньги – дело не первостепенное. Он на двойном олимпийском чемпионстве много полноценной валюты огреб.
– Виталий Осипович, спустя время, вы видите какую-то связь между гибелью Суханова и убийством Чешуякова? – внезапно сменил тему Лимакин.
Хватов растерянно пожал плечами:
– Кроме того, что в обоих случаях было по два трупа, ничего общего между этими смертями не вижу. То ли место там роковое, то ли случайное совпадение.
– Случайности часто носят закономерный характер.
– Не берусь судить о том, чего не знаю.
– Суханов не дружил с Темновым?
– Они совершенно разные люди. В футбольной команде Герман был лидером, а Темнов подвизался в запасных игроках. Что касается последнего времени, если они когда и встречались в спорткомплексе, то всего на уровне: «Привет – Привет».
– Такие встречи у них были?
– Могли быть. Герман часто приезжал к нам расслабиться.
– Деньги у Темнова он не занимал?
– Темнов сам постоянно рыскал, у кого бы стольник перехватить.
– Мало получал?
– Оклад у наших охранников около трех тысяч рублей в месяц.
– Для холостяка вроде бы достаточно. Видимо, на водку тратился?
– Охранникам спорткомплекса спиртное категорически запрещено. По-моему, он «косячки» покуривал. А это, сами понимаете, дорогое удовольствие. Как мне говорили, спичечная коробочка самого легкого наркотика – конопли стоит на барахолке не меньше шестидесяти рублей.
– Конопля совершенно незаслуженно считается «легким» наркотиком, – сказал Лимакин. – Наркологи утверждают, что уже через месяц активного курения «косячков» энергичный человек превращается в апатичную, вяло соображающую личность с постоянными приступами страха и манией преследования.
– Ничего такого за Темновым не замечал. Иногда он вел себя, так сказать, неадекватно, однако признаков страха и, тем более, мании преследования не выказывал.
– Молотобойцев тоже наркоманил?
– Нет, тот сигареты «Мальборо» изо рта не выпускал.
– У него Суханов не мог занять денег?
– Герман не был с ним знаком. Почему такой вопрос вас беспокоит?
– Вчера Темнов хотел получить от Миончинского какой-то должок, который якобы Суханов задолжал его «корефану», но получил от ворот крутой поворот.
– С какой стати Миончинскому расплачиваться за Суханова?
– Вот это и любопытно.
– Явно наркотический абсурд. Наверняка вместо привычной конопли «корефан» ширанулся героином, который сейчас распространился в Новосибирске, и, очумев, надумал взять боцмана на арапа… – Хватов сделал небольшую паузу. – Чую, вы не случайно так подробно интересуетесь уголовными друзьями. Наверное, появилась информация об их причастности к убийству Чешуякова?
– Информации всякой много, – Лимакин встретился с уставшим взглядом Хватова. – Есть даже такая, будто Чешуяков в тот день, когда его застрелили, приезжал в спорткомплекс, чтобы там встретиться с вами.
Ответ превзошел ожидания.
– Перед отлетом в Москву у нас с Федором Павловичем была об этом договоренность, – сказал Хватов. – Однако к намеченному дню я не успел завершить свои дела. Накануне пытался к нему дозвониться, чтобы предупредить, что вернусь в Новосибирск двумя днями позднее, но увы… ни служебный, ни сотовый телефоны Чешуякова не отозвались на мои звонки. Вероятно, из-за нелепой гибели Суханова Федору Павловичу, как говорится, было не до того.
– Какие вопросы он собирался решить с вами в спорткомплексе? – спросил Лимакин.
– Хотел посоветоваться с коллективом насчет моего увольнения… – Хватов, задумавшись, помолчал. – Не понимаю, почему Федор Павлович поехал без меня. Подождал бы пару дней, когда я вернусь, и, возможно, не случилось бы этой страшной трагедии.
Расставшись с Бирюковым и Лимакиным, Слава Голубев в прокурорских «Жигулях» отправился искать актрису Егошину. Первым делом он подъехал к коммерческому театру «Лицедей». Прохладное от утренней свежести тесное фойе, по стенам которого были развешаны увеличенные фотопортреты актеров и афишные плакаты с названиями спектаклей, пустовало. Зато из открытых дверей зрительного зала доносились крикливые мужские и женские голоса, словно там шел грандиозный скандал на таком остром накале, когда противоборствующие стороны готовы вот-вот сцепиться в рукопашной схватке.
Голубев подошел к двери. На ярко освещенной сцене вокруг тонконогого столика метались четыре фигуры. Разъяренная неряшливая толстуха норовила вцепиться в красивую прическу изворотливой словно ящерица шатенки в желтой блузке и коротенькой юбочке, больше напоминающей поясок с занавесочной бахромой, а нескладный пожилой доходяга в мешковатых штанах на коричневых подтяжках безуспешно пытался достать кулаком породистое лицо похожего ростом на баскетболиста элегантно одетого атлета. Агрессивные действия сопровождались хлесткими выражениями могучего русского языка, где из нормативной лексики было, пожалуй, всего три слова: «козел», «кобель» и «сучка». За странным лицедейством молча наблюдали с десяток зрителей, сидевших в первых рядах притемненного, мест на пятьдесят, зала. Поодаль от всех, сосредоточенно задумавшись, сидела белокурая девица в светлой кофточке. Голубев пригляделся и узнал Эльвиру Живанкову. Тихонько подсев к ней, шепнул:
– Привет, Эля.
Живанкова, вздрогнув, удивленно повернулась и тоже прошептала:
– Привет… Напугал, не знаю как…
– Зачем блатную матерщину слушаешь? – почти коснувшись губами уха журналистки, спросил Слава.
– С чего взял, что это матерщина? Актеры выражают свои чувства на молодежном сленге, – так же, на ухо, ответила Эльвира.
– У нас таким «сленгом» крестьяне взбадривают ленивых лошадей.
– Пьеса написана не для крестьян, а для городской молодежи. Аншлаг гарантирован. Буду готовить рецензию на спектакль.
– Это что, репетиция?
– Генеральная. Идет последняя мизансцена. Видишь, муж-рогоносец в подтяжках старается начистить фейс любовнику-баскетболисту, а толстуха – жена любовника хочет оттрепать соперницу. Классно играют, правда?
– Лаются убедительно, как в жизни, – уклончиво сказал Слава.
– Вот то-то… – Живанкова показала на плешивую макушку солидного мужчины, откинувшегося на спинку кресла в первом ряду. – Главный режиссер театра молчит. Значит, доволен.
Справа от режиссера сутулился заросший, как сенбернар, замухрышка в сереньком свитерочке. Глядя на него, Голубев спросил:
– Рядом с режиссером что за старичок?
– Этому «старичку» всего двадцать два года. Местный драматург Леонард Хлысталов. Потрясающе талантливый кибальчиш. Это уже третья его пьеса. Называется «Черное пламя». Сюжет круто замешан на сексе и ревности, – Живанкова вдруг будто спохватилась: – Каким путем ты меня разыскал?
– Актрису Егошину ищу, – с улыбкой сказал Слава. – Не знаешь, здесь она?
Эльвира взглядом указала на сцену:
– Да вон же Агнесса, в мини-юбке. Играет любовницу, из-за которой разгорелась драма. Егошина, что в жизни, что на сцене – талантливая бой-баба. Представляешь, у нее муж военный летчик. На сверхзвуковом истребителе летает. Там жуткие перегрузки, и мужик к тридцати годам стал импотентом. А в творческой работе, поверь моему опыту, хороший секс нужен как воздух. Поэтому Агнессе приходится искать сексуальную разрядку на стороне. Последнее время пилится с художником Питеровым. Муж, разумеется, достает ее безумной ревностью.
– Как мне переговорить с ней?
– На какую тему?
– О поездке с Чешуяковым.
– Скоро финал, и Агнесса освободится. Посодействую, чтобы она приняла тебя в гримерной.
– Спасибо, Эля. Только разговор должен быть без посторонних.
– Не беспокойся, организую вам уединение.
Финал пьесы действительно наступил скоро. Мизансцена закончилась тем, что «баскетболист» нокаутировал «рогоносца», а изворотливая любовница «начистила фейс» агрессивной толстухе-сопернице. В зале раздались жидкие аплодисменты. Главный режиссер трижды хлопнул в ладоши и громогласно изрек:
