— Какое дело?
— Лодки. У меня в Коста-Рике была дистрибьютерная фирма по продаже моторных лодок и яхт — для рыбаков, путешественников и просто желающих приятно провести время.
— А когда вы в последний раз видели отца?
— Примерно четыре года назад. Я приезжал в Южную Калифорнию на фабрику, а его корабль стоял в Лонг-Бич. Я поднялся на борт, и мы немного выпили.
— Похоже, вы оба жили совершенно независимо друг от друга, не так ли? Вы знали, что у него в Сан-Франциско есть квартира?
Ромстед печально улыбнулся:
— До вчерашнего разговора с Краудером я даже не знал, что он вышел в отставку. Я написал ему на адрес пароходной компании, когда продал дело и вернулся в Сан-Франциско, надеюсь, они передали письмо. Сам он почти не писал, пару раз в год я получал от него открытки — вот и вся переписка… Но как все произошло? У вас есть хоть какие-нибудь предположения, кто это мог сделать?
— Нет. Мы надеялись, что вы нам поможете, но раз вы не поддерживали с ним близких отношений…
— А как с опознанием тела?
— Никаких проблем. — Брубейкер раздраженно махнул рукой. — Откуда им, к черту, быть — в этом городе не так много мужчин шести футов пяти дюймов роста с белыми как снег волосами. К тому же все документы находились при нем, в бумажнике. На всякий случай можете удостовериться сами. — Он выложил на стол две большие глянцевые фотографии.
Мысленно подбодрив себя, Ромстед поднес их к глазам. Первая запечатлела человека, лежащего на спине на куче грязного хлама: пустых бутылок, газет, журналов, безголовых кукол, ржавых банок, а прямо над спутанной гривой седых волос убитого валялась выпотрошенная диванная подушка и полуистлевшие ботинки. Это был его отец. В темном костюме, светлой рубашке и галстуке, лодыжки стянуты коротким куском веревки, заломленные за спину руки, по-видимому, тоже связаны. Никаких видимых следов насилия. Вот только лицо густо запорошено каким-то белым порошком.
Второй снимок был сделан с более близкого расстояния, он изображал увеличенную голову и плечи — в том же положении и на том же месте. Открытые глаза невидяще уставились вверх с тем недоуменным и затуманенным выражением, какое бывает только у мертвецов. Широко распахнутый рот, по всей видимости, нарочно растянули, чтобы доверху набить порошком. Порошок походил на муку или сахарную пудру. Он же был в ноздрях, на подбородке и по обе стороны от лица на земле. Ромстед сложил снимки вместе и вернул обратно.
— Это он. Но что за гадость у него во рту?
— Лактоза, — ответил Брубейкер. — Мы сделали анализ.
— Лактоза?
— По-другому — молочный сахар.
— Но зачем? Проделки какого-то психопата.
— О, тут как раз все очень даже понятно. Странно только, почему этот намек сделан специально для нас? Мы всего лишь провинциальная полиция.
— Кажется, я вас не понимаю, — сказал Ромстед.
— Разве вы не знаете, для чего используют лактозу?
— Нет, — начал было Ромстед. Потом вдруг неясная догадка мелькнула у него в голове. — О Господи!
— Вот именно. Чтобы разбавлять героин. Похоже, ваш отец пытался кого-то наколоть, но не на тех нарвался.
— Черт побери, что за бредовая идея? Он никогда в жизни не прикасался к этой дряни. Он был шкипером.
— Это мне известно. Но сколько вы знаете отставных моряков или вообще людей, живших на одно жалованье, которые накопили миллион долларов?
Ромстед недоверчиво уставился не него:
— Миллион долларов? У него и в помине не было таких денег.
— Похоже, вы совсем ничего не знаете о своем отце.
— О, я полагаю, к пенсии он был очень неплохо обеспечен, но вовсе не в таких размерах, как вы говорите.
— Ну так слушайте! — вынув из папки лист бумаги, Брубейкер пробежался по нему глазами в поисках нужного места. — Двенадцатого июля, всего за два дня до того, как его выбросили на городскую свалку, Гуннар Ромстед приходил в свой банк на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско и снял со счета двести пятьдесят тысяч долларов…
— Что?!
— Наличными. Сказал, что они необходимы ему для заключения сделки. А теперь пораскиньте мозгами и ответьте, для какой такой сделки требуются наличные?
Ромстед вздохнул:
— Черт возьми, все это выглядит по меньшей мере странно, но продолжайте.
— Вот именно. Четырнадцатого июля, рано утром, его тело обнаружили двое рабочих с мусоровоза. Там сначала побывали наши ребята, потом вызвали окружного коронера. Бумажник вашего отца со всеми документами и полусотней долларов наличными лежал в одном из внутренних карманов его пиджака. Ноги были стреножены веревкой, позволявшей ему передвигаться, но не бежать, а руки скручены за спиной двухдюймовой липкой лентой. Для своих лет — шестьдесят шесть, верно? — он был очень силен, но даже горилла не смогла бы разорвать эту ленту, особенно если ее как следует намотать. Очистив рот от лактозы, мы обнаружили, что у него рассечена нижняя губа, сломан один из нижних резцов и выбит соседний с ним зуб. Мы также нашли входное отверстие — я имею в виду, в затылке. Вы хотите прослушать медицинские рассуждения по поводу траектории полета пули?
— Нет.
— Короче говоря, было установлено, что пуля вошла точно в темя и вышла через заднюю часть верхнего неба. А это значит, что ваш отец встретил смерть, стоя на коленях, если только убийца не взобрался на стремянку. На снимке этого не видно, но на коленях брюк остались следы сажи. В верхней части головы обнаружено незначительное повреждение — скальп рассечен так, будто его чем-то ударили по затылку.
Земля там слишком твердая, а вокруг до нашего приезда успело потоптаться столько народу, что невозможно было выявить хоть какие-то следы. Скорее всего, Ромстеда вытащили из машины, заставили доковылять до края свалки, чем-то ударили, чтобы он упал на колени, и держали в таком положении, пока, наконец, не убили выстрелом в затылок — как при китайской казни. Думаю, это дело рук заезжих гангстеров. Их было двое или трое, а то и больше. Пошарив вокруг, мы нашли осколки зуба и расплющенную пулю — слишком деформированную, чтобы можно было ее идентифицировать с каким-либо определенным оружием, однако нам удалось установить калибр: тридцать восьмой, хотя проку от этого никакого — он самый распространенный.
Мы уверены, что его везли сюда с завязанными глазами, потом повязку сняли, чтобы не оставлять лишних улик. Такой сильный человек конечно же не мог вести себя как баран на бойне, когда понял, что его ожидает; отсюда синяки и разорванная одежда — видимо, перед тем, как вашего отца привезли на свалку, он отчаянно сопротивлялся, поэтому и был связан таким образом.
Брубейкер замолчал, заново прикуривая потухшую сигару, затем, полыхав, бросил спичку в пепельницу. Ромстед зажмурился, силясь изгнать из воображения слишком живую сцену.
— А когда он сюда переехал? — спросил он.
— Никто точно не знает. Он жил в Колвиле один, уезжал и возвращался, когда хотел, и вряд ли кому-то заранее сообщал о своих планах. Однако я не удивлюсь, если в городе отыщется несколько женщин, которые знают о нем гораздо больше, чем мы можем себе представить. Ваш старик, похоже, был настоящим Казановой, и с годами его любовь к слабому полу не угасла. Так что времени он даром не терял.
Гуннар Ромстед частенько наведывался в Сан-Франциско — когда на машине, когда самолетом из Рино. Мы проверили авиакомпании, но у них на июль не зарегистрировано его заказов, значит, все это время он ездил на машине. Последний раз его видели в Колвиле четырнадцатого, когда он ставил машину на техобслуживание — как обычно, на станции «Шелл», что на Эспен-стрит.
Собираясь уезжать больше чем на несколько дней, покойный обычно договаривался с парнишкой по имени Уолли Прютт, чтобы тот захаживал к нему домой — посмотреть, все ли в порядке, не случился ли пожар, ну и тому подобное. Но Уолли утверждает, что на этот раз он ему не звонил, значит, не собирался задерживаться надолго или же просто забыл… Зазвонил телефон.
— Извините, — сказал помощник шерифа и снял трубку. — Брубейкер слушает… А, доброе утро… Да, приехал. Сейчас он здесь, у меня в кабинете… Хорошо, я ему передам… Не за что. — Он положил трубку. — Это адвокат вашего отца, Сэм Боллинг. Он тоже пытался разыскать вас. Если не возражаете, он хотел бы встретиться с вами после того, как мы закончим нашу беседу.
— Хорошо, — ответил Ромстед. — Спасибо.
— Его офис находится в Уиттейкер-Билдинг на пересечении Третьей улицы и Эспен. Сэм — душеприказчик вашего отца, и, как только он узнал, что капитан Ромстед мертв, сразу же уведомил об этом налоговую службу, банки, возможных кредиторов — всех, кого положено по закону. Это от него нам стало известно о деньгах и о квартире в Сан-Франциско. Банк в Сан-Франциско сообщил Сэму о той огромной сумме, которая была снята со счета, а тот в свою очередь незамедлительно известил нас. Он беспокоился о деньгах, но теперь их уже, наверное, никто и никогда не отыщет.
