– Тут и до арестантских рот недалеко. Это уже подсудное дело, – заметил Родионов.
– Подсудное, – согласилась безрадостно Екатерина Вронская. – Да только суда никакого не будет. Вообще, огласка этого дела может сильно скомпрометировать Заславского. И, конечно, меня. А нам обоим, как ты сам понимаешь, это крайне нежелательно.
Кити как-то жалко посмотрела на Савелия и добавила:
– Ты понимаешь?
Родионов задумчиво кивнул и спросил:
– А что за письмо выкрал сыщик?
– Мое письмо, которое я написала Заславскому, где я... В общем, это было любовное послание. – Качнув плечиком, добавила: – Обыкновенное письмо, какое женщина может написать любимому мужчине. В нем же я предлагала место и назначила время для нашей будущей встречи. Судя по интерьеру, именно там и были сделаны фотографические карточки.
– Ясно, – коротко ответил Савелий Николаевич. – Частный сыщик очень хорошо подготовился.
– Это еще не все, – Вронская с надрывом вздохнула. – Не далее как вчера этот негодяй нашел меня и предупредил, что если я не брошу Заславского и не вернусь к нему, он «отпустит в общество компрометаж». То есть предаст огласке наши с Заславским отношения, подтвердив их наличием моего письма и фотографических карточек. Сроку на раздумье он дал мне всего три дня. Так что послезавтра, если я, конечно, не выберу полную компрометацию себя в свете – что означает мой конец и конец карьере Заславского и его личной жизни, – я снова стану любовницей этого мерзкого актера. Подставить Заславского я не могу, так что, похоже, мне придется согласиться на условия этого подонка.
– Вот негодяй, – громко и с чувством произнес Савелий.
К Кити он не испытывал никаких особых чувств. Все было сложнее. В его жизни теперь присутствовала лишь одна женщина – Елизавета. Его Лизавета. Лизанька. Однако позволить какому-то мерзопакостнику шантажировать женщину, с которой он был некогда близок, пусть и случайным образом, Савелий Родионов тоже не мог.
Похоже, его дворянская кровь сказывалась и здесь.
– Ну что, я ответила на все твои вопросы? – обреченно спросила Вронская.
– Нет, не на все, Кити, – ответил Савелий Николаевич, очевидно, принявший какое-то решение.
– А что ты еще хочешь узнать? – спросила Кити, и в ее глазах мелькнула надежда.
– Я хочу узнать, где актер хранит свой компрометаж, – негромко произнес Родионов.
Вронская пристально посмотрела ему в глаза:
– Ты хочешь... Нет, – отрицательно покачала она головой. – Это невозможно!
– Не решай за меня, – твердо сказал Савелий Николаевич. – Я считаю, что это будет правильно.
– Я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня. – Екатерина сделала неуверенную попытку подняться, чтобы уйти.
Родионов остановил ее мягким прикосновением:
– А я буду рисковать не только из-за тебя, но и из-за себя тоже, – ответил он.
– Что это значит? – удивленно подняла бровки Кити.
– Это значит, что я не люблю шантажистов, – ответил Родионов. – Так где же этот мерзавец хранит компрометаж?
– Ты не поверишь, – тихо промолвила Кити.
– Поверю. Говори.
– В Императорском Промышленном банке.
– Что?! – Брови Савелия Николаевича невольно вскинулись вверх.
Вот это новость!
– Именно, – ответила Кити. – Мне кажется, этим самым он провоцирует Бориса... – Вронская запнулась и поправилась: – Бориса Яковлевича совершить какой-нибудь противузаконный проступок – скажем, вскрыть сейф и уничтожить письмо и фотографические карточки, – и тем самым окончательно подорвать его репутацию и отомстить мне.
– Возможно, – согласился после некоторого молчания Савелий. – А что за сейф?
– Сейф самой новейшей конструкции, как сказал мне Борис... Яковлевич. С электрическим замком и сигнализацией.
– Ты сможешь сегодня достать мне план банка и схему сигнализации? – задумчиво спросил Савелий.
– Что касается схемы, это вряд ли, – нахмурила брови Вронская. – Она находится в секретном отделе, доступ в который обязательно фиксируется службами, даже если туда войдет генерал-губернатор. Мы поступим проще: я попрошу Бориса Яковлевича, чтобы он ее отключил.
– А он согласится? – спросил Савелий Николаевич.
– Если попрошу я, то – да.
– А план банка? – деловито произнес Родионов, уже решив, что возьмется за это дело.
– План банка тебе тоже не понадобится.
– Почему? – удивился Родионов. – Перед делом я всегда тщательнейшим образом...
– Потому что сейф, где лежит компрометаж, – перебила Савелия Кити, – находится в личном кабинете управляющего.
– Право, неожиданно. Почему же у него? – еще больше удивился Савелий.
– Потому что кабинет управляющего тоже является составной частью банка. За подобную услугу с клиента берут дополнительную плату.
– Понятно. И Заславский на это согласился? – удивлению Родионова не было границ. – Ведь он мог бы отказать в услуге, сославшись на какую-нибудь вескую причину.
– А куда ему деваться? – Кити отхлебнула глоточек уже остывшего кофею. – Этот подонок поднял бы такой шум! Мол, государственное предприятие отказывает в законном праве своему гражданину!
– Тоже верно.
– А когда стали бы разбираться, за что же известный и заслуженный актер получил отказ, то он наверняка пояснил бы, почему управляющий не берет его бумаги на хранение и что это бумаги...
– Да-а, обложил он вас, – невесело заметил Родионов.
– Не то слово, Савушка. – Кити Вронская снова отхлебнула кофе и ласково посмотрела на собеседника. – Только прошу тебя, подумай еще раз, прежде чем возьмешься за это дело. Надо ли тебе это... К тому же у тебя слишком мало времени...
– Я уже подумал, – ответил Родионов.
– Что ж... – Лицо Кити приобрело странное выражение, которого Родионову за время их общения видеть не приходилось: ее как будто бы распирала какая-то неловкость. – Ты сам предложил... это сделать... даже не знаю что и сказать.
– Не нужно ничего говорить, – сдержанно заметил Савелий. – Для меня это не составит особого труда.
Вронская вдруг засобиралась, словно куда-то опаздывала:
– Прости, но мне пора.
– Мне тоже, – сказал Савелий Николаевич, поднимаясь.
Когда они вышли из кондитерской и попрощались, собираясь разойтись, Кити вдруг прижалась к Родионову:
– И еще...
– Слушаю тебя, Кити, – встретился с ее взглядом Савелий.
– Спасибо тебе, Савушка... Надеюсь, что я как-нибудь сумею отблагодарить тебя.
Мамай сильно горячился. Таким взбудораженным Савелий Родионов видел своего старого товарища и телохранителя крайне редко, потому не перебивал, давая выговориться. А Мамай, как это случалось нередко, в выражениях не стеснялся...
– Билят! Ни наты тута хатить! Повяжутэ, как пить тать! Гатовица натэ толга, а не атин тень. Гыте итэ витано, ипона мать, штобэ такэ, с бухтэ-барахтэ, банык ити бырать!?
– Ты все сказал? – спросил Савелий хмуро, когда Мамай закончил свою яркую и образную речь.
– Нету.
– Тогда говори дальше, я послушаю.
– Пыредчуствие у миня, билят.
– Предчувствие?
– Ага. Тавай не пайтем?
– Надо, Мамай, я обещал.
– Тавай, щерез тыве нители пайтем, рас тибе натэ.
– Через две недели будет поздно.
– Ай, шайтан-баба, не сылушай и-йе! Хитрый она, сибе на уме...
– Я уже все решил, Мамай, – твердо сказал Родионов.
– А сикнализасия? – не унимался старый товарищ.
– Она будет загодя отключена... Ну все, Мамай, решай: ты со мной или нет?
– Сы тобой, канишнэ.
– Вот и ладно, – улыбнулся Савелий. – Тогда эту тему объявляю закрытой...
Не желая успокаиваться, Мамай еще не раз поворчал в тот день, недовольно вздыхал и делал кислую мину, когда речь заходила о сейфе в кабинете управляющего Промбанком. Но, коли хозяин решил, что же еще остается слуге? Единственно – подчиняться.
Брюзжал он и на следующий день, тянувшийся очень долго, как и всякий день перед большим и ответственным делом. Поздним же вечером, когда были закончены все приготовления, он перестал ворчать и замолчал, будто набрал в рот воды. Размыкал уста только в том случае, когда с ним пытался заговаривать Савелий, да и то отделывался лишь односложными словами: «Та», «неты». Лоб Мамая был собран в длинные изогнутые морщины: он размышлял о чем-то серьезном.
В час тридцать преступная парочка – элегантный высокий молодой человек с саквояжем в руке и кряжистый широкоплечий татарин в полосатом халате – двинулась на дело.
Правда, слово «преступная» на сей раз не совсем соответствовало действительности: все-таки медвежатник и его сподручный шли на дело благородное, даму от конфуза выручать да гадского шантажиста лишить возможности пакостить. Однако, что ни говорите, а противузаконное проникновение в Императорский банк и подлом сейфа управляющего – дело все же подсудное и правопорядок нарушающее...
