Грейс оцепенела, словно примерзла к стулу. Так холодно ей не было и на террасе, хотя там дул ледяной ветер, а здесь огонь полыхал в очаге. В одно-единственное мгновение рухнули все ее мечты.
Она тоже не совладала с собой, только совсем не из-за любви к Фрэн, крикнув со злобой:
– По-вашему, это шляпка? Не шляпка, а не пойми что! Господи, да я бы даже мертвой в канаве не хотела бы людям показаться на глаза в этом безобразии!
Все смотрели на нее с удивлением.
Фрэн медленно сняла шляпку.
– Простите… Жаль, что вам не нравится. Конечно, это просто глупая безделка, но мне она показалась довольно симпатичной.
Должно быть, мисс Морланд обиделась за свою картину, решила Фрэн.
Грейс засобиралась уходить.
– Я, наверное, была слишком строга, – пробормотала она, слегка смутившись при виде несчастного лица Фрэн. – Шляпка, конечно, очаровательная, просто мы здесь к таким не привыкли. В деревне, да еще в военное время, люди думают все больше о серьезных проблемах. Не правда ли, мистер Пенрок? Вы поймете, вы ведь живете среди нас. Эта блестящая лондонская молодежь…
Пенрок не пожелал обсуждать своих гостей при них.
– Позвольте, я вас провожу, – сказал он и, не удержавшись, добавил: – Чтобы с вами ничего не случилось в рощице.
Фрэн и Венис вышли вместе с ними на террасу.
– Какая злая, – растерянно проговорила Фрэн, глядя, как Грейс и Пенрок медленно идут по заснеженной лужайке. – Я ей, кажется, ничего плохого не сделала. За что она так о моей шляпке?
– Боюсь, дело не в шляпке, – нехотя отозвалась Венис. – Похоже, Пен в тебя влюбился.
Фрэн поморщилась:
– Боюсь, что так. Вот смешно, с чего бы вдруг?
– Фрэн, это началось давным-давно. Ты еще совсем маленькой была. Он всегда тебя больше всех любил. То есть меня любил тоже – и сейчас, конечно, любит. Но с тобой все по-другому, и вот – прорвалось. Скажи, а ты не могла бы в него влюбиться? Он такой милый.
Фрэнсис ответила с сомнением:
– Ну, не знаю… Конечно, он чудесный, и я бы стала богатой и могла постоянно жить в Пиджинсфорде…
– Ты и так богатая! – засмеялась Венис.
– Да, в том-то и дело. Одним корыстным соображением меньше, а я не знаю, смогу ли выйти за Пена без дополнительных корыстных соображений – ну, там, ради выгоды, или чтобы грех прикрыть, или еще что-нибудь в таком духе. И потом, он же старый!
– Да, есть немножко. А все-таки жаль – два таких прекрасных человека тебя любят, Пен и Джеймс, и оба безответно.
– Ах, насчет Джеймса еще неизвестно – он же молчит. Может, и вспоминает обо мне только в промежутках между чтением Горация и Шекспира. Но все равно, я думаю, что-то есть.
– Еще как есть, – улыбнулась Венис. – Вот если бы Генри так на меня смотрел, как на тебя Джеймс иногда смотрит…
– Генри тебя обожает! – возразила Фрэн.
– Да, солнышко, но не так, как я – его и как тебя – Джеймс. Ты, наверное, не поймешь, ты ведь никогда не любила, только в тебя влюбляются. Это так ужасно – когда любишь до боли, а тебя любят только в ответ. Раньше, до замужества, многие в меня так влюблялись – до боли, и надо же мне было выбрать того единственного, у кого ко мне спокойное такое, доброе и теплое чувство… Я знаю, все наши знакомые считают, ему со мной повезло, потому что он еврей, и не особенно красив, и положение в обществе у него не очень… Они и представить не могут, что это мне повезло! Потому что Генри мне нужен ужасно, невероятно и гораздо больше, чем я ему. Полгода прошло со свадьбы, а ничего не изменилось. Мой тебе совет, Фрэн: выходи за Пена или Джеймса. Не жди, пока сама от любви голову потеряешь. Поверь, быть любимой намного приятнее.
Фрэн комично почесала в затылке и вновь скорчила гримаску.
– Я думаю, все как-нибудь устроится… Я уж подожду, пока мне хотя бы предложение сделают! И все-таки забавно, если подумать… Мы же с детства привыкли смотреть на Пена как на родного дядюшку!
– Для него это совсем не смешно, – серьезно ответила Венис.
Пенроку в самом деле было не до смеха. Он шагал рядом с мисс Морланд в глубокой задумчивости, проклиная свои седые виски. «Фрэн сейчас года двадцать четыре – двадцать пять, – думал он. – Я вдвое старше. Почему каждый раз, приезжая в Пиджинсфорд, она становится все красивее? Богу известно, я думал, что люблю ее, когда она была голенастым жеребенком с темной гривой, а сейчас она настоящая женщина, при всем своем ребячестве… Не могу больше бороться. Я должен поговорить с леди Харт»…
Пенрок вдруг заметил, что его спутница все это время говорит без умолку, истерически выплескивая всю накопившуюся злость и ревность.
– …И право же, мистер Пенрок, простите, что я была резка с вашей гостьей, но когда я увидела, как она кривляется в этой кошмарной шляпчонке, да еще вся размалеванная… Право слово, когда я была в ее возрасте… давно это было, что уж тут скрывать… Меня учили, что подобным образом держат себя только женщины легкого поведения. Конечно, где нам, сельским жителям, угнаться за лондонской модой, но право слово… Мистер Пенрок, ну скажите откровенно, по совести, что вы обо мне подумали бы, начни я так себя вести?
Пенрок невольно рассмеялся, представив, как Грейс Морланд кружится по гостиной, смеясь, краснея и хвастаясь милой смешной шляпкой. Ему и в голову не приходило, что его спутница ревнует; он замечал только, что она несет околесицу. Смеясь, Пенрок остановился у калитки. На сердце у него было тепло от мыслей о Фрэн. Его мечтательно-отсутствующий взгляд поразил Грейс до глубины души, и она вдруг завизжала, позабыв всякую осторожность:
– Вы бы сказали обо мне то, что надо было сказать о ней! Сказали бы, что я веду себя не лучше обыкновенной… обыкновенной… потаскушки!
Она рывком распахнула дверь коттеджа и, захлебываясь от рыданий, бросилась к себе в комнату.
Фрэн спустилась к ужину раньше леди Харт и Венис. Замерев на пороге, она окинула взглядом гостиную. У резного камина стоял Джеймс Николл с высоким стаканом в руке и вечным своим полусонным выражением. Когда Фрэн подошла к нему, он отчасти пробудился – по крайней мере настолько, чтобы заметить:
– Фрэн, ты похожа на орхидею. На самую роскошную каттлею. Как ты ухитряешься быть такой яркой в простом сером платье?
В последнее время ей с Джеймсом было как-то не по себе. Никогда не знаешь, принимать ли его всерьез. Она ответила тоном легкой шутки:
– Спасибо, моя радость! Нечасто приходится слышать от тебя такие замечательные слова.
– Сейчас услышишь нечто по-настоящему замечательное, если только остальные будут еще дольше собираться, – ответил он все с той же неспешностью. – Сегодня я впервые понял, что наш Пен положил на тебя глаз, и, опасаясь, как бы ты не поторопилась невзначай одарить его своей благосклонностью, я решил злоупотребить его гостеприимством и сообщить тебе, что я также в числе претендентов. Не знаю, догадывалась ты или нет. Коктейль будешь?
Фрэн, растерянно глядя на него, взяла коктейль.
– Пожалуй, мне сейчас это необходимо. Ты просишь моей руки?
– Попросил бы, будь у меня время, – ответил Джеймс, косясь на дверь. – Но тут довольно долгая история… Ты не против ее выслушать попозже, сегодня вечером?
– Ах, конечно! То есть «конечно» не в смысле «я согласна», а просто я, конечно, хочу услышать историю и… и… посмотрим, что тогда. Только мы же не можем взять и вдвоем куда-нибудь уйти сразу после ужина?
– Думаешь, Пенроку не понравится? Ты права. Наверное, не понравится. С другой стороны, я тут сочинил прекрасную речь и очень хочу ее произнести. Вот что: давай встретимся, когда все разойдутся по кроваткам? Выходи на террасу… А лучше в сад, прогуляемся при луне. Чудесный вечер для свидания.
Тут вошел Пенрок, а вскоре появилась и леди Харт.
– Милый Пен, мне, пожалуйста, хереса. Фрэн, что с тобой? Почему ты такая бледная?
– Быть такого не может; я целую банку румян извела. А где наш Черныш?
Вошли Венис и Генри. Азиз прибежал трусцой по пятам за дворецким.
– Иди сюда, вражеская собака! – воскликнула Фрэн, подхватив его на руки. – Какая вреднюга эта мисс Морланд! Говорит, не взяла бы такую собаку, потому что порода, видите ли, немецкая… Ах ты мое чудо!
Фрэн унесла песика в столовую, что-то нежно нашептывая ему в бархатное ушко.
Наконец все сели ужинать за старинный стол красного дерева: Пенрок – во главе, справа от него жизнерадостная леди Харт в пышном черном бархатном платье и съехавшем набок кружевном чепце, надетом, чтобы скрыть, как поредели мягкие белоснежные волосы; слева – Венис в сияющем ореоле светлых кудрей; далее Фрэн, непривычно притихшая и все еще чуточку бледная под слоем румян. Генри выдвинул теорию, что Азиз на самом деле – простой британский бульдог, в Германии был по заданию разведки, а потом вдруг ветер переменился…
Бунзен принес кофе.
– И еще, капитан Николл, сэр, вас к телефону.
– Меня? – удивился Джеймс. – Кто может знать, что я здесь? Ладно, пойду узнаю. Только бы не оказалось, что меня вызывают из отпуска!
