— Нет, он обычно путешествует один.
— Что общего у Гуннара с Мартиной? Вот о чём нам первым делом следует подумать, — произнесла Карин. — Сначала погибает девушка, и в убийстве явно прослеживаются ритуальные черты, а потом, спустя неделю, эта лошадиная голова на палке. Тут что-то неладно.
— Да уж, было бы странно, если бы между этими событиями отсутствовала хотя бы какая-нибудь связь, — согласился Витберг. — Но самое жуткое во всей истории то, что голова не от тела пони из Петесвикена. Получается, где-то по нашему острову бродит невменяемый, отрубает лошадям головы и хранит их у себя в морозилке, да ещё совершает ритуальные убийства в придачу. Кто станет его следующей жертвой? — Он кивком указал на окно.
Все присутствующие молчали. Яркие краски лета за окном уже не рисовались такой пасторальной идиллией, как раньше.
— Ладно, — подал голос Кнутас, как будто пытаясь развеять напряжение, повисшее в комнате. — У нас всё-таки есть подвижки. Один из преподавателей по имени Арон Бьярке сообщил нам, что Стаффан Мельгрен ухаживал за Мартиной. Бьярке утверждает, что Мельгрен тот ещё бабник, постоянно инициирует интрижки с молоденькими студентками, хотя женат. Судя по словам Арона, Мельгрен чуть ли не самый настоящий эротоман.
— Любопытно, что больше никто из допрошенных словом не обмолвился о его неверности, — сказал Витберг.
— Особенно если его измены, по словам преподавателя, поставлены на поток, — добавил Кильгорд. — А больше никто не подтвердил этих фактов?
— Пока нет. Но вопрос деликатный, и, может, коллеги просто хотят защитить его, ведь он после гибели Мартины оказался в самой невыгодной позиции.
— Что говорят студенты?
— Некоторые подозревали, что Мартина с кем-то тайно встречалась, но никто не знает, с кем именно.
Других студентов, не имеющих отношения к археологическому курсу, мы опрашивать не стали, они всё равно не знают Мельгрена.
— Сам Мельгрен что говорит?
— Категорически всё отрицает, разумеется.
— А его жена?
— То же самое. По её словам, у них идеальный брак.
Выражение лица комиссара сделалось очень серьёзным. Он обвёл взглядом коллег.
— Информация о происшествии у Амбьорнсона ни за что не должна просочиться наружу, — сказал Кнутас с расстановкой. — Послезавтра он отправляется в путешествие, так что мы сможем спокойно поработать над делом, хочется надеяться. Соседи, кажется, ничего не успели заметить: сад, слава богу, огорожен. Да и мы вели себя аккуратно, когда были у него вчера. Так что давайте постараемся сохранить всё в тайне. Отныне по любым вопросам о расследовании отправляйте всех ко мне или к Ларсу.
После совещания Кнутас заперся в кабинете и, достав трубку, стал набивать её. Ему необходимо было побыть в одиночестве и собраться с мыслями. Летнее затишье в работе неожиданно сменилось шквалом сенсационных событий, связи между которыми он пока никак не мог уловить. Чего стоит один факт, что где-то на Готланде лежит труп обезглавленной лошади и никто о ней не заявил!
Комиссар почувствовал, что ему просто необходимо закурить. Подойдя к окну, он распахнул его и разжёг трубку, несмотря на запрещение курить в здании управления. Исключение делалось только для комнат допросов.
Кнутас размышлял об Амбьорнсоне: ничем не выделяющийся рядовой политик, ведущий размеренную, образцовую жизнь, но что известно о нём на самом деле?
Он ведь служит в муниципалитете уже тридцать лет. А о его личной жизни комиссар и подавно ничего не знал.
Связана ли угроза с его профессиональной или частной деятельностью, вот в чём вопрос. Следует незамедлительно проверить, что за папки пылятся на столе у политика. Возможно, ответ в них.
Комиссар сделал затяжку и медленно выпустил дым через уголки рта. Внезапно его осенило: Мартину и Амбьорнсона связывает амбициозный проект гостиничного комплекса, который собираются строить недалеко от Висбю. Патрик Флохтен — один из архитекторов этого невиданного по размаху проекта, кроме того, он же его финансирует. А одобрил проект комитет по строительству, это случилось как раз накануне лета. Председателем комитета является не кто иной, как Амбьорнсон. Для того чтобы проект приняли в органах муниципального самоуправления, поддержка со стороны комитета была просто необходима.
Кнутас стал копаться в памяти. Стройка вызвала немало протестов, хотя у комиссара в целом сложилось впечатление, что большинство жителей Готланда настроены положительно. Да и среди политиков решение, кажется, было принято единогласно. Кто же мог быть против? Те, чьи дома располагаются по соседству с заповедником? Защитники природы и краеведы? Безусловно, но вряд ли кто-нибудь из них пойдёт на убийство, чтобы препятствовать стройке. А что археологи? Не представляет ли этот район интереса для них? Кнутас понятия не имел. Значит, нужно проверить все возможные группы, так или иначе связанные с проектом. Вдруг есть какой-нибудь политический кружок яростных противников? Он сейчас же этим займётся.
Вечер выдался замечательный. Они хорошо подготовились, каждый знал, что ему делать. Всё было продумано до мельчайших деталей.
Они собирались провести ночь в том уединённом месте, вблизи богов и под защитой природы. Духи, обитавшие в каждом дереве, камне и кусте, должны были составить им компанию. Пока они ставили палатки и готовили еду, каждый был охвачен восторженным ожиданием предстоящего действа.
В зарослях по бокам тропинки, ведущей к вершине горы, громко трещали цикады. Подъём предстоял не из лёгких — гора была высокой и труднодоступной. Толпа людей, взбиравшихся на неё, слилась в единую массу — все в длинных накидках до пят, перехваченных на поясе чёрным шнуром. Их головы, скрытые под капюшонами у мужчин и под платками у женщин, склонились вниз, будто они смотрели себе под ноги, чтобы не споткнуться, или тихо молились.
На фоне непрерывного бормотания раздавались глухие ритмичные удары. Шествующий во главе колонны мужчина держал в одной руке плоский бубен, обтянутый шкурой животного, а другой равномерно ударял в него деревянной, обитой кожей колотушкой.
Когда они вышли на открытую площадку, достигнув цели, от группы отделился один мужчина, по всей вероятности их предводитель. Из складок плаща он вынул полуметровый рог и, поднеся ко рту, дунул в него. Над морем раздался однотонный жалобный звук. Другой рог, наполненный вином, пустили по кругу. Каждый отпил с сосредоточенным выражением лица, а последними каплями окропили землю. Предводитель вышел на середину и под удары бубна обратился к своим людям с какими-то словами, после чего повернулся на восток и громко закричал, обращаясь к невидимым силам. Так он проговорил заклинания, повернувшись на каждую из сторон света, и в конце обратился лицом в центр круга, где уже установили престол с изображениями богов, нарисованными кровью.
Один за другим участники ритуала подходили к священному столу и оставляли на нём цветы, фрукты и мешочки с зерном. Вокруг площадки были выложены камни. Теперь внутри этого круга люди снова начали бормотать, отбивая такт ногой. Сначала тихо, потом всё громче и громче, пока бормотание не перешло в крик. Несколько мужчин развели костёр, и пламя взвилось к небесам.
Бубен отбивал ритм в такт этому человеческому вою. Кто-то подал предводителю топор, он стал крутить им перед собой, выкрикивая заклинания. Принесли клетку, и на глазах у заворожённых участников вверх поднялась рука с зажатой в ней упитанной белой курицей. Предводитель положил птицу на землю перед собой и одним взмахом топора ловко отрубил ей голову. Брызнула кровь, люди в экстазе топали всё сильней и пели всё громче.
Наконец предводитель остановился. Тут же смолк бубен, смолкли голоса людей. Наступила тишина.
Один из участников бесшумно отошёл от группы. Никто и не заметил, как он вернулся по той же тропинке обратно, сел в машину и уехал.
Юхан собирался провести выходные с Эммой и дочкой в доме родителей Эммы на острове Форё. Родители заехали к ней перед отъездом в очередное путешествие, в которое они отправлялись каждый год, — так у них было заведено. Эмме их визит радости не принёс, они показались ей неискренними, и вся эта милая болтовня о том, как очаровательна Элин, лишь утомила её. Но они погостили недолго — им пора было в аэропорт, откуда предстояло лететь в Китай. Тем лучше для всех.
Эмма пообещала родителям присмотреть за хозяйством на Форё. Она была рада сменить обстановку, потому что стены дома, где она раньше жила с Улле и где всё напоминало о нём, начали душить её, — так много там сохранилось от той старой жизни и так явно дом был наполнен горечью развода.
Эмма была очень привязана к дому на Форё и не понимала, как родители могут добровольно оставлять это чудесное место.
