Ознакомительная версия.
Они гуляли по Басманной, ели мороженое в саду Баумана, бродили по дворикам, в одном из которых родился Пушкин.
Ефиму вдруг показалось, что он знает эту девчонку лет двадцать. Как сестру. Хотя, искоса поглядывая на ее ноги, испытывал совершенно небратские чувства.
Говорили без умолку.
Наташа из Ташкента. Папа — узбек (а не киргиз. Хотя Ефиму — без разницы. Хоть японец.). Мама — полячка, осталась в Узбекистане со времен эвакуации. Говорит по-узбекски, по-русски, по-польски, а сейчас учит хинди. Зачем? Просто так. Нравится. Сейчас она переводилась со второго курса ташкентского вуза на их первый курс. На специальность, по которой Ефим через полгода выпускался.
Потеря года ее расстраивала, и она советовалась с Ефимом, как ее избежать. Жить собиралась у тетки, в знаменитом доме на Набережной, увековеченном пером Трифонова.
Похоже, Наташкина семья была не из простых. Снедаемый гордыней Ефим инстинктивно сторонился девочек из «крутых» семей, не желая хоть в чем-то оказаться слабее. Здесь же и это обстоятельство никак его не останавливало.
А она явно принадлежала к людям, ни в чем себе не отказывающим. Ефим сам был таким, поэтому с опаской относился к аналогам. Но она просто обволокла, отуманила его. Ему хотелось смотреть и смотреть на нее, слушать ее голос. На самом деле ему много еще чего хотелось, но он даже и помыслить об этом не смел!
К вечеру ноги у них просто гудели. И Ефим пригласил даму в ресторан «Яхта». Предварительно он долго ощупывал в кармане брюк деньги, пытаясь тактильно определить имеющуюся сумму, чтобы не опозориться при расчете.
В «Яхте» было два этажа. Первый — собственно ресторан. На него нащупанных денег явно не хватало. На втором — бар, с приятным полумраком. Там кроме алкоголя подавали чай и пирожные.
— Там лучше, — сказал Ефим и потянул девушку наверх. Она послушно пошла за ним.
Свободный столик нашли на удивление быстро. Ефим принес несколько пирожных и чай — здесь было самообслуживание. А сам пристроился поближе к Наташе. Она не возражала.
Он осторожно взял ее за руку. Она не оттолкнула!
В голову пришла свежая мысль о том, что можно и жениться. «Гюльчетай, я ведь не просто так! Я и жениться могу!» — вспомнилась бессмертная сцена. Обычно уже сама мысль о браке пугала Ефима безмерно. Но в данном случае страха не почувствовал.
«Вот так гибнут самые великие», — с привычной скромностью подумал он и положил ладонь на Наташино колено. Она нежно провела своей ладонью по его руке и… мягко столкнула зарвавшуюся Ефимову длань.
Тут любовно одурманенный Береславский наконец обратил внимание на соседний столик. За ним сидели три парня. Один, в середине, постарше, и двое, по краям — примерно ровесники Ефима.
Средний и правый что-то обсуждали. А левый курил, вольготно облокотившись на спинку стула и сбрасывая пепел в блюдечко с Ефимовым пирожным.
По быстрому взгляду Наташи Береславский понял, что девушка заметила происходящее раньше.
— Мне тут надоело. Пойдем погуляем, — предложила она, берясь за сумочку. Ей вовсе не улыбалась драка в баре, и она давала своему парню возможность уйти без моральных, а может, и физических потерь.
— Нет, — отрезал Ефим. — Мы еще тут посидим. Мне еще не надоело.
Его голова лихорадочно соображала. Каратистские спарринги разве что позволили Ефиму не набрать слишком много килограммов. Он бы и с одним вряд ли справился. А тут трое!
Но ведь и уйти невозможно! Его же попросту обосрали! Причем перед той, на которой в мыслях уже чуть не женился.
Береславский сидел, абсолютно не представляя, что сделает. Одно он понимал твердо: просто так, неотмщенным, не уйдет. Пусть это как угодно глупо.
Ситуация разрешилась сама собой. Троица встала и пошла вниз. Ефим ринулся за ними, не забыв сунуть в карман тяжелую, под хрусталь, пепельницу. Участь героического «Варяга» никогда его не вдохновляла, но бывают в жизни моменты, когда мозги отключаются.
Ефим, спустившись, повертел головой, и увидел их за ресторанным столиком. Парни несколько странно начали трапезу: с десерта. Но это было не главной их ошибкой.
Дальше Береславский действовал по наитию. Он подошел к их столику, вежливо представился:
— Андрей Белогорский. — И добавил: — Я вами недоволен. — Добавил строго, но без вызова.
Наглый, сыпавший ему пепел в блюдце, аж рот раскрыл от удивления. Старший с ухмылкой разглядывал Ефима.
— Тебе чего, Андрей? Жить надоело?
— Не горячитесь, ребята, — очень тихо и очень спокойно сказал «Андрей». — Давайте обсудим. Я сижу с девушкой. Она мне нравится. Я привел ее в хорошее место, куда ходят хорошие люди. И вдруг мне сыплют пепел в пирожное. Это ведь обидно, правда?
Старший слегка смутился. Действие ему начинало не нравиться. Уж больно уверен в себе фраер. Но не хотелось терять лица.
— Тебя ведь не тронули? Ну и иди себе спокойно, пока не передумали.
Береславский еще понизил голос. Теперь, чтобы его услышать, шпане приходилось напрягаться.
— А меня нельзя трогать. Разве вы не знаете, что в нашей стране не всех можно трогать?
— Ты мент, что ли? — не выдержал главный Ефимов обидчик.
Ефим даже глазом в его сторону не повел. Он разговаривал только со старшим. С «мелочью» не общаемся. Правой рукой он сжимал в кармане пепельницу. Это, кстати, старшего сильно напрягало: вряд ли он ожидал пистолета, — в те годы редкость, — но рука противника в кармане — всегда неприятно. Однако главное, что напрягало старшего, — полная непонятность врага. На том и строился весь расчет.
— Вы похожи на разумного человека, — сомнительно польстил Ефим старшему. — Я думаю, вы справедливо разберетесь в ситуации.
— А если не разберемся?
— Это будет ваше решение, — загадочно улыбнулся Ефим. Он уже не боялся парней. Артист боится только до выхода на сцену. На сцене же артист живет. Береславский уже и сам отчасти верил в свою принадлежность, может, к КГБ, может, к еще какой-то тайной, но могущественной структуре. Но хороший артист всегда должен уметь вовремя кончить. — В общем, так, уважаемые. Я сейчас поднимаюсь наверх и жду, пока этот… — Ефим презрительно показал пальцем, — извинится. И не передо мной, а перед девушкой. Жду пять минут.
— А если нет? — вылез молодой. Его остановил старший, но Ефим успел ответить. Теперь уже — с откровенной угрозой:
— А вы попробуйте, — и с печальной улыбкой добавил: — Почему-то никто не учится на чужих ошибках. Все делают собственные.
Он с достоинством направился к лестнице — и увидел Наташку. Она смотрела на него, а в ее левой руке была зажата точно такая же увесистая пепельница, что и у Ефима — в правой.
— Ты левша? — не к месту спросил Ефим. Оба расхохотались.
Они вернулись за свой столик.
— Чего ты им сказал?
— Попросил, чтобы извинились.
— А они?
— Думают. — Ефим очень бы хотел узнать результаты их раздумий, но ему ничего не оставалось, как ждать. Вероятность того, что ему все-таки набьют морду, еще была, но небольшая. Более вероятно, что они смоются. А это уже полпобеды.
Наглый пришел минуты через две. Что-то мямлил про дембель, про то, что девицы к солдатам плохо относились, и прочую муть. Ефим его благосклонно простил. Он крепко опасался, что старший передумает.
А потом Наташа пригласила его в гости к тетке.
— Я опоздаю на автобус.
Ефим жил под Москвой.
— Там можно остаться. Квартира большая.
— А тетка?
— Нет проблем.
Ефим согласился. Он окончательно потерял голову. Позвонил только маме, предупредил, что останется у друга в общаге.
Квартира оказалась роскошной. Комнаты три, а может, и четыре. Потолки высоченные! Очень удивительно после Ефимовой «хрущобы». Поверху — у самого потолка — лепнина.
Все поражало Ефима. Но больше всего — известие, что тетки нет, и сегодня уже не будет: уехала к сестре в Подольск, с ночевкой.
Береславский ничего не понимал. Поэтому с удовольствием отключил голову, предоставив все судьбе.
Наташа напоила его чаем с домашним вареньем. Потом включила стереомагнитофон с огромными катушками и здоровенными, подвешенными к потолку, колонками. Живут же люди!
И пригласила Ефима на танец.
«Битлы» пели что-то нежное, Ефим обнимал свою Гюльчетай. Она мягко, но четко очертила круг, доступный для его рук. Он не был слишком широк.
— Ты что, влюбился в меня? — наконец спросила она.
Береславский терпеть не мог литературных штампов, но, заглянув в ее глаза, не вспомнил ни одного эпитета, кроме «бездонные».
— Похоже, — внезапно охрипнув, ответил он.
— А раньше не влюблялся?
— Много раз, — честно ответил он. И честно же поправился: — Так — ни разу.
— Подожди меня, — прошептала Наташка, даже не дождавшись конца танца. Вернулась минут через пять, в желтом махровом халатике, под которым не было ничего.
…Ефиму весь день суждено было удивляться. Он просто-таки уже привычно удивился, поняв, что он — первый Наташкин мужчина. Видно, судьба.
Ознакомительная версия.
