— Это мы уже выяснили, — сказал Татиев, следя за мной строгим взглядом.
— Что делает вам честь, — кивнул я снисходительно. — Но только, смею заверить, что вам от этого не легче.
— Это ещё почему?
— А мотому, милостивсдарь, что ваша информация ушла строго по назначению и по ней уже работают соответствующие органы? Вы внимательно следите за ходом мих мыслей, Руслан Мансурович?
— Кто же вы такой, наконец?
— Вопрос резонный. Отвечаю. Я — майор милиции Беркутов Дмитрий Константинович.
— Беркутов? — машинально переспросил Татиев, что-то припоминая. Вдруг, лицо его стало красным, а глаза — удивленными. Таких удивленных глаз я отродясь не видывал. Определенно. — Так вы...
— Вот именно, — подтвердил я его догадку. — Я внебрачный муж Светланы Николаевны и прибыл сюда исключительно за ней. Но когда архаровцы Бахметова принялись меня «уговаривать» выдать себя за сотрудника ФСБ, я вынужден был с ними согласиться. Вы ведь знаете — они умеют «уговаривать».
Правда настолько ошеломила Татиева, что он отказывался в неё поверить. Вскочил из-за стола, подбежал к двери и истерично закричал:
— Светлана!
Через минуту в дверях появилась моя любимая. Вид у неё был встревоженный.
— Здравствуйте, Павел Иванович! — кивнула она мне и обратилась к Татиеву: — В чем дело?! Что случилось?! Отчего вы так кричите?
— Кто это? — спросил Татиев, указывая на меня пальцем.
Она бросила на меня испуганный взгляд, но довольно хладнокровно ответила:
— Что за глупый вопрос?! Это Кольцов Павел Иванович.
— Вы в этом уверены? — В голосе Татиева было столько надежды и ожидания, что я невольно ему посочувствовал.
Лицо Светланы вспыхнуло, глаза заблестели, и она стала ещё прекраснее.
— Я вас не понимаю! — гневно проговорила она.
— Вы прежде были знакомы с этим господином?
— Да. И вы об этом прекрасно знаете.
— Я имею в виду не здесь. А там, — она махнул рукой на окно, — в Новосибирске?
Светлана окончательно растерялась и не знала, что ей сказать. Взглянула на меня, как бы говоря: «Что здесь происходит?»
— Фенита ля комедия, дорогая, — улыбнулся я. — Придется «колоться». Другой альтернативы я не вижу. Удовлетвори любопытство этого настырного господина и ответь — кто я такой.
Светлана побледнела, потупила глаза, тихо, но четко сказала:
— Вы Павел Иванович Кольцов.
Она никак не могла поверить, что я в трезвой памяти по собственной воле мог раскрыться перед врагом, и тем самым ставила меня в затруднительное проложение.
Ответ Светланы вдохнул в мятущуюся сущность Татиева надежду на светлое будущее. Он взбодрился, повеселел и вновь стал походить на красивого сукиного сына, воспитанного мамой на любви к русской классике.
— Так в чем дело, Пав.... или там вас?! — воинственно обратился он ко мне.
— Светочка, — сказал я проникновенно, — ты ставишь меня в двусмысленное положение. Я только-что убеждал красавца-хозяина, что являюсь тебе в некотором роде внебрачным мужем. После твоего бессмысленного запирательства он может посчитать меня обманщиком, а то и откровенным лгуном. Ты подумала — как это может отразиться на моей безупречной репутации?
После моей прочувственной речи Светлана поняла, что я не шучу и, смело глядя в голубые глаза мучителя-абрека, сказала:
— Это самый дорогой для меня человек Дмитрий Константинович Беркутов.
О, как же была прекрасна моя любимая! Как прекрасна, как цветуща была земля, по которой ступали её стройные ноги! И как чудесен был мир, в котором мне посчастливилось тридцать пять лет назад появиться на свет и полюбить такую необыкновенную женщину! Как он был мудр и наполнен смыслом! Как были красивы люди, его населяющие! Остановись мгновение! Ты прекрасно!
И пока меня распирала гордость за любимую, а за спиной вырастали могучие крылья, способные вырвать эту симпатичную голубую планету из семейства Солнца и унести далеко-далеко в отрытый космос, с Татиевым творилось прямо противоположное. Он разом будто постарел на добрый десяток лет, сник, ссутулился. Лицо его долго меняло выражения, пока не приняло устойчивое — страдальческое. Взгляд потух. Ноги уже были не в состоянии выдерживать тяжесть внезапно одряхлевшего тела, и он пляхлунся на стул, отсутствующе глядя в окно. Да, не хотел бы я оказаться когда-нибудь на его месте. Очень бы не хотел. Определенно. По всему, он сильно любил Светлану. Его беда состояла в том, что он напрочь забыл народную мудрость, о которой наверняка говорила ему русская мама, — «насильно мил не будешь».
— Хорошо. Идите, Светлана Николавна, — сказал он устало, без тени эмоций.
— Никуда я не пойду, — твердо ответила Светлана и, в доказательство своих слов, подошла ко мне и положила руку мне на плечо.
Татиев посмотрел на нее, затем перевел взгляд на меня, снова — на нее, горько усмехнулся, проговорил обреченно:
— Насильно мил не будешь.
Я вздрогнул от неожиданности. Он будто подслушал мои мысли. Черт возьми! А ведь он неплохой в общем-то мужик. И если бы мы встретились с ним где-нибудь при других обстоятельствах, то могли бы подружиться. Определенно. И я сделал бы из него человека. Впрочем, это и сейчас не поздно. Во всяком случае, надо попытаться.
— И что вы намереваетесь делать? — спросил Татиев, глядя на меня. Похоже, что на Светлане он окончательно поставил крест. И правильно сделал. Я бы на его месте поступил бы точно так же. Лучше раз здорово переболеть, чем всю жизнь чахнуть.
— Была мыслишка — отправиться домой, прямиком к семейному счастью. Очень надеюсь, Руслан Мансурович, на ваше содействие и помощь.
От подобного нахальства Татиев лишь покачал головой. После некоторой паузы сказал:
— Нравитесь вы мне, Павел... э-э, Дмитрий Константинович, в любой ситуации не теряете самообладания и чувства юмора. Но я бы хотел составить приватный разговор без свидетелей. — На Светлану он больше не смотрел. Видно, действительно имел способность подслушивать чужие мысли и решил покончить с любовью раз и навсегда.
— Света, оставь нас, пожалуйста, — сказал я,тронув её руку.
— Хорошо, — ответила она и вышла.
Татиев достал из кармана довольно пухлый конверт и протянул мне.
— Это то, что вы просили.
— Спасибо! Родина вас не забудет.
— Да ладно вам, — вяло отмахнулся он от моих слов. — Я решил принять ваше предложение.
— Какое ещё предложение? — не понял я.
— Отпустить вас.
— Вот как! — искренне удивился я. — А я уже было приготовился долго и нудно убеждать вас в необходимости этого.
— Дело вовсе не в вас. Я бы отпустил её даже если бы вас не было. Я это решил ещё в Москве. Но меня интересует, что будет дальше?
— Дальше мы со Светланой будем жить долго и счастливо и, если повезет, умрем в один и тот же день. А вы, Руслан Мансурович, постараетесь найти потерянную когда-то совесть. И если найдете, чего я вам искренне желаю, то, уверен, станете человеком.
— Избави Господи меня от друзей, а от врагов я избались сам, — вдруг ни с того ни с сего задумчиво проговорил Татиев, глядя в окно.
— О чем это вы, Руслан Мансурович?
— Да так, кое-что вспомнил... Аза совет спасибо. Но я несколько не о том. Что я должен буду делать после вашего отъезда?
— То же, что делаете сейчас. Только информацию будете передавать Рощину.
— Вы и его завербовали?
— Обязательно. Только его не надо было вербовать. Он сам с радостью согласился помогать, так как все, что тут делается уже давно его достало. Поэтому, мой вам совет: поскорее кончайте со всем этим, направьте свою кипучую энергию в конструктивное русло. У вас сейчас один враг — Ссосновский и компания. именно они хотят развязать на Кавказе братоубийтвенную войну.
— Я попробую, — пообещал мне Татиев. И по тому, как это было сказано, я понял, что ему можно верить. — Да, а что я скажу Сосновскому?
— Скажите, что я являюсь сотрудником Главного разведовательного управления. Вряд ли у него там есть свои люди.
— Думаете, он в это поверит? — с сомнением спросил Татиев.
— А это уже другой вопрос. Попытайтесь раздобыть информацию на самого Сосновского и его ближайших компаньонов. В особенности нас интересуют те, кто принадлежит к Семье.
— Это будет нелегко сделать, но я попытаюсь.
* * *
У утром следующего дня наше счастливое семейство сидело на заднем сидении «Жигулей». Вы можете представить, что творилось в наших душах. Описывать это — займет лишком много времени и места. А в окно своего кабинета на нас смотрел Руслан Татиев. Не дай Бог мне когда-нибудь оказаться на его месте.
Я тронул за плечо сидящего за рулем Рощина и, указывая направление, сказал:
— Трогай, Игорек!
Через двадцать минут, когда мы спускались по серпантину дороги, я не выдержал обуревавший меня эмоций и сказал Игорю:
— Останови. Надо попрощаться.
— С кем? — не понял он.
