Ознакомительная версия.
— Ты точно напугана? — спросил он, беря из ее руки ключ, подходя к двери.
— Совсем немного, — устало улыбнулась она.
У самой двери он обернулся:
— Но чем?
— Сказать тебе честно?
— Да, конечно.
— Ты такой замечательный, чуткий, добрый. Я уже не говорю обо всем остальном. Мы любим друг друга. Нам хорошо вместе. И вот только эта комната… Точно какая-то преграда, невидимая, непонятная. Может быть, не для тебя — для меня. Ведь не можем же мы абсолютно во всем дышать, чувствовать одинаково. Это и вправду было бы нереально. Я на самом деле боюсь того, что за этой дверью, Дима. Я боюсь, что там окажется Жар-птица…
Его укололо это сравнение, но он не подал виду! Никогда он первым не заговаривал с ней о Жар-птице, никогда! Сейчас это было ее слово, ее догадка, ее откровение!..
А Рита, взволнованная, продолжала:
— Яркая, прекрасная птица, но запертая тобой этим ключиком. Для меня ли — в подарок, просто так, из желания владеть чем-то волшебным. Не знаю. Какая разница, — она покачала головой, — лучше бы миксер. Но миксер не запирают вот так…
— Ты права, милая, с миксером было бы значительно проще.
Открывая дверь, он чувствовал, как Рита напряжена и уже не рада обещанному ей сюрпризу. Три раза щелкнул замок, тяжело открылась железная дверь. Он вошел в темную комнату, нащупал выключатель.
— А-ля, оп!
Могло бы выйти и позадорнее…
Свет мгновенно выхватил из темноты тесные стеллажи, идущие вдоль стен и пересекавшие комнату. Несложно было догадаться, что в чехлах стояли подрамники; их было так много, что можно было подумать, будто эта комната — филиал музейного хранилища.
— Что это? — спросила Рита. — Хотя, постой, я сама попробую догадаться… Это картины Инокова?
— Ты умная девочка.
— Сколько их тут?
— Много. Около пятисот маслом, сотни акварелей, есть пастель, уголь. Все надежно защищено, уложено по всем правилам музейного хранения.
— Защищено — от кого?
— Ото всех и вся. От негативного воздействия окружающей среды и недобрых людей.
Она отстранила мужа, сделала неуверенный шаг через порог, вошла в комнату, осторожно провела рукой по одному из законсервированных полотен.
— И все эти работы…
— Все эти работы принадлежат мне, — привалившись к косяку, проговорил он. — Они — моя собственность. А теперь — наша с тобой.
— Но зачем тебе столько картин одного художника?
— Видишь ли, я знаю одну тайну.
Она обернулась к нему:
— Какую же?
— У этого художника будущее. У его картин.
— И ты скупаешь их сотнями?
— Как видишь.
— Ты… не сумасшедший?
— Каждый из нас немного сумасшедший. По-своему. Но трезвости моего ума мог бы позавидовать любой.
— Но как ты смог определить, что «будущее» именно за Иноковым?
— Озарение.
— А если серьезно?
— Чутье предпринимателя, мецената, умение понять, что завтра будет стоить в сто раз больше, чем сегодня, и в тысячу, чем вчера. Это как игра в шахматы. Нужно просто-напросто просчитывать игру на двадцать шагов вперед. А я это умею… Ты веришь мне?
— Верю.
— Тогда я тебе дал исчерпывающий ответ. — Он отошел от косяка, взял ее за руку. — Как видишь, никаких мертвых жен, — он на мгновение замялся, — и никаких других страшных секретов.
— И все-таки Жар-птица, — вдруг сказала она. — И тебе не жалко держать их здесь?
— Картины ждут своего часа, чтобы через галереи попасть на рынок и завоевать его.
— Наверное, они тут задыхаются… Как в клетке.
— Всему свое время. Очень скоро я отпущу Жар-птицу на волю. Она еще успеет расправить крылья. — Савинов покачал головой. — Ты даже не представляешь, сколько у нее будет воздуха и солнечного света! Иначе бы я не заинтересовался этими работами. Просто верь мне… Идем спать, милая?
Рита устало кивнула.
Пока он был в ванной, слышал, как в гостиной бормотал телевизор. Высоко задрав голову, Савинов пустил прохладный, сильный душ в лицо и никак не мог оторваться от колких струй. Они приятно бодрили его, отрезвляли. Но так необходимой сейчас ясности во всем происходящем не было. Во всем выходил виноватым гулко звучавший, доносивший из гостиной обрывки фраз какого-то представления телевизор.
И еще — молчание Риты.
Потом она сменила его. Сон не приходил. Он лежал в постели, слушая шум воды в ванной комнате. Это продолжалось долго, около получаса. Он уже забеспокоился, хотел было встать, но вода смолкла. И опять потянулось время. Он представлял, как она сейчас вытирается махровым розовым полотенцем, аккуратно промокает лицо, волосы. Потом, выбравшись на плетеный коврик, возьмет кремы, для каждой части тела — свой.
К нему уже стал подступать какой-то тревожный сон, яркий, похожий на язык пламени, готовый обжечь, когда дверь в спальню тихо открылась и вошла Рита. Она осторожно, стараясь не разбудить его, прошла к кровати, он разглядел молочно-белую грудь, бедра; отбросив простыню, легла рядом. Она уже хотела отвернуться, когда он сказал:
— Я не сплю.
Савинов положил руку на ее бедро, теплое, еще не остывшее от горячего душа, и в первый раз за все это время почувствовал что-то, чего не случалось раньше, когда он был рядом с этой женщиной, что больно укололо сердце. Точно та близость, полная, безграничная, которой он грезил все эти годы, что жил без Риты, близость, представлявшаяся ему последние недели, как они встретились, чем-то обязательным, естественным, — оказалась обманом. Могла таковым оказаться. Но это продолжалось недолго, несколько мгновений.
Он потянулся к ней, поцеловал ее в плечо, в горячую лопатку.
— У нас сегодня первая брачная ночь, любимая… Ты не забыла?
— Нет.
Он повернул ее к себе, заглянул в глаза. Сейчас они были черными, неподвижными. Он поцеловал ее в губы, она ответила на поцелуй. Он не знал, стоило ли сейчас начинать: утром они уже занимались любовью, а день выдался хлопотный, тяжелый, и потом он выпил достаточно. Но сонная волна желания пробуждалась в нем, и он, подняв руку женщины, утопил губы в ее гладко выбритой подмышке, собравшей ароматы придуманных искусными парфюмерами лугов; уже, загораясь по-настоящему, долго не мог оторваться от этого кушанья. И тогда же почувствовал, что с Ритой было все по-другому — сейчас, теперь.
— Что случилось, милая?
— Я очень устала… Если ты не обидишься…
Рита замолчала, он тоже не произносил ни слова.
— Если ты не обидишься, давай спать. — Она ответила не сразу, точно подобрав эти слова из тысячи других возможных с большим трудом.
Вздохнув, он мягко отстранился от нее, лег на свою половину.
— Как скажешь, любимая.
Да, он сдался быстро, не настаивая, не принуждая ее. За окном была ночь. И эта ночь медленно текла своим руслом, полным звезд, теплых ветров, шелеста дремлющих деревьев.
Савинов смотрел в темный потолок, думая о Жар-птице, сейчас, в эти мгновения, бившейся за стеной, в самой маленькой из четырех комнат его квартиры, хлопавшей крыльями, такой яркой, прекрасной и такой беззащитной.
Завтрак они готовили вдвоем. Когда Савинов жарил хлебцы по своему собственному рецепту, с майонезом, Рита, резавшая тонкими ломтиками сыр, сказала:
— Свози меня к нему.
— К нему?
— К твоему художнику…
— К Илье?
— Да.
— Хорошо… Но зачем?
Она подняла голову:
— Я хочу увидеть его.
— Это так важно?
— Очень.
— Я и сам собирался заехать к нему через недельку, даже раньше…
— Мне нужно сегодня, пожалуйста.
— Но меня сегодня не ждут, он мог еще не успеть закончить то, что должен мне.
— Новую партию?
— А хотя бы и так… Прости, мне не нравится твой тон. Я не понимаю…
Она опустила нож, разом потеряв к сыру — прозрачному, сворачивающемуся в трубочки, — всякий интерес.
— Это ты меня прости. Со мной что-то происходит. Против моего желания… Так мы поедем — сегодня?
…В полдень они были на станции Барятинской, и скоро подъезжали к дому Иноковых. Старенький совковый дворик, пионер с обломанной рукой, кот у подъезда, но уже не черный, а рыжий, но такой же огромный, наглый, с прищуром, здешний хозяин, кому и собаки не указ. Бабка на одной из лавок, уставившаяся на заграничный автомобиль с темными стеклами. «Наверняка, здесь уже пронюхали про чудака из большого города, — думал Савинов, — скупающего “картинки” у нерадивого сына Ивановны».
Приятно быть чем-то вроде динозавра, ничего не скажешь…
— Ну что, Маргарита Васильевна, мы на месте, — сказал он. — Выходите. Вот он, живой музей, перед вами. Сейчас я покажу и мастера… О, да вот и его матушка, посмотрите, выглядывает из окна. Обрадовалась. Деньги приехали… Идем, буду вас знакомить.
— Дима… я передумала. Я не пойду.
Ознакомительная версия.
