быть прошлое. Не вчера же он на свет родился?
– Будущего у него точно нет, – трогая пальцем острие ножа, прошипел старлей.
Майор подошел к столу, сел. Алексеенко взял у майора листок и жирно, несколько раз обвел адрес.
– Погодите, мужики, в этом деле торопиться нельзя. Тип он, судя по всему, интересный, а о таких людях знать нужно как можно больше. Мы же профессионалы, а не дуболомы-омоновцы. Попробуем с другого конца.
– С какого еще конца к этому гаду подберешься? – пробурчал Фомичев.
– У каждого человека есть слабости. Кто-то на деньгах завернут, кто-то на женщинах, кто-то на красивых тачках. Я вот знал одного человека, так он был на канарейках помешан. За новую птичку родину готов был продать. – Голубев зловеще усмехнулся: – Ты, майор, трижды диктофонную запись его допроса прослушал и не уловил главного.
– Погодите, – поднял руку Фомичев, – мотыль… мотыль… Бондарев сказал, что собирался завтра на рыбалку идти, потому и созванивался с охранником «Ока». В такой мороз только «завернутые» рыбаки на лед выходят. Один крючок у нас уже есть – рыбалка.
– Он настоящий мужик, этого не отнять, – полковник подмигнул майору. – Если рыбу на жирного мотыля ловят, то мужика…
– На красивую бабу, – Фомичев щелкнул пальцами.
– Наливай, – приказал полковник, взглянув на слегка просветлевшее, но все еще мрачное лицо играющего со штык-ножом старшего лейтенанта.
Тот отложил нож в сторону, взял бутылку. И полковнику Голубеву показалось, что если Алексеенко пожелает, то легко раздавит бутылку в руке.
* * *
Клим в предрассветных сумерках брел берегом Москвы-реки. Ничто не могло помешать его рыбалке. Он любил эти утренние часы, когда еще немноголюдно, когда сердце сжимается от предчувствия удачи, когда снег поскрипывает под ногами, а шарабан с рыбацкими принадлежностями приятно оттягивает плечо. Река была внизу. Можно было еще идти по обрывистому берегу, но нетерпение заставило Бондарева остановиться. Он перебросил бур из руки в руку и решил двинуть напрямик. Клим хорошо знал берег и не боялся, что провалится в овраг.
Из кустов, хлопая крыльями и оглушительно каркая, взлетела стая ворон. Он проводил взглядом птиц и двинулся по глубокому снегу без тропинок, проваливаясь почти по пояс. Когда ступил на лед, то почувствовал, что ему стало жарко. Он расстегнул пуговицу на бушлате, немного постоял, оглядываясь. Церковь Вознесения поблескивала золотым крестом.
«Красота!» – подумал Клим.
На льду Москвы-реки сидели рыбаки. Бондарев направился к своему излюбленному месту. Рыбак всегда полагается на интуицию. Вот повезет, сегодня обязательно повезет, и рыба будет браться.
Кое-где ветер сдул со льда снег, и Клим, как ребенок, разбежавшись, отталкивался и скользил по льду, раскинув руки в стороны. Он даже вскрикнул от восторга. Пара рыбаков оглянулись. Но в их взглядах не было осуждения, посмотрели и отвернулись. Рыбалка, как и баня, такие места, где социальный статус значения не имеет. И неважно, генерал ты, слесарь или таксист – на рыбалке ты рыбак, такой же, как все, и должен следовать законам, которые приняты в сообществе, – не стучать, не греметь, не лезть с расспросами и не подходить близко, если тебя не приглашают.
Бондарев ни к кому особо не приближался. Он вообще любил одиночество. О том, что за люди на льду, могли подсказать лишь часы на руках, снасти и автомобили, оставленные на берегу. Хотя снасти у сантехника или у слесаря могли быть покруче, чем у министра или генерала. На рыбалке уважение зарабатывает не тот, у кого снасти круче, а тот, у кого рыбы больше. Иногда какой-нибудь пацаненок с самопальной удочкой вызывает восторг и зависть генералов, оснащенных по последнему слову рыболовными снастями из каталогов, потому как этот пацан мог выхватить из-подо льда крупного окуня или судака.
Бондарев наконец добрался до поворота. Здесь рыбаки сидели довольно кучно, в паре шагов друг от друга.
– Здорово, мужики, – сказал Клим, обходя группу.
– И тебе здорово, – не оборачиваясь, бросили любители зимней рыбалки.
– Ну, и как оно сегодня?
– Да так же, как и вчера, – сказал пожилой мужчина в военном полушубке с поднятым воротником. – На рыбалке, сам знаешь, клюет или вчера, или завтра. А чтобы сегодня, так никогда.
– Это мы еще проверим.
Бондарев остановился рядом с пожилым мужчиной. Лицо у того от ветра и мороза было красным, а глаза веселыми.
– Что-то я тебя давно не видел, Владимирович. Может, уже обженился, и жена на реку не пускает, боится, что утонешь?
– Эх, Максимыч, ты бы уж не подкалывал! Никому такой мужчинка не нужен! Покажи лучше, что у тебя в шарабане.
Максимыч тяжело поднялся. Он был в валенках, в ватнике, в зимней шапке с опущенными клапанами. Рука вынырнула из рукавицы, два пальца на перчатке были обрезаны. Указательным Максимыч открыл свой шарабан:
– Вон, любуйся – три матросика, две плотки.
– А давно сидишь? Хотя и так могу сказать, сидишь ты здесь уже полтора часа.
– Откуда знаешь? – изучающе взглянул тот на Клима.
– По окуркам посчитал. Ты же на рыбалке через каждые пятнадцать минут папиросы в рот берешь.
– Это точно. Без табака на рыбалке, как без водки на свадьбе.
Бондарев заглянул в шарабан знакомого рыболова.
– Что, Владимирович, у вас там вчера было?
– Где?
Все сидевшие на повороте Бондарева знали. Он как раз жил в том районе, где террористы накануне захватили заложников.
– Я туда не ходил.
– Я ходил, – крикнул молодой парень в пятнистом бушлате и меховых унтах.
Он соскочил со своего ящика и принялся размахивать руками, пытаясь согреть озябшее, затекшее тело.
– И что ты видел? – спросил у него Максимыч. Он здесь был самым старшим по возрасту, опыт и удачливость позволяли ему разговаривать с собратьями по промыслу немного свысока, по-отечески.
– Да что там, Максимыч, увидишь? Солдат нагнали, мерзли пацаны. Туда, к бомбоубежищу, так и не пробрался. Всех, говорят, положили.
– Кто положил? – задал вопрос Максимыч, в прошлом артиллерист.
Еще один рыбак услышал разговор, подошел поближе, дымя папироской, он выдвинул свою версию:
– Там какой-то специальный отряд приехал. Их туда послали, они всех и положили, газом потравили.
– Как всегда, – говорил парень с заиндевевшими усами, – наши что военные, что менты – идиоты конченые. Приказ получили и выполняют. А сколько людей мирных погибло, так это им начхать. Небось даже медали и ордена получат.
– Ты это брось, – прикрикнул Максимыч, – не такие уж военные и дураки. Я получше тебя знаю, двадцать пять лет под погонами отходил.
– А у меня, между прочим, одноклассница там работала, хорошая женщина, замуж даже выйти не успела. Так и она от газа померла.
– Ой, у тебя клюет! – раздался возглас.
Парень подбежал к
