Шурка приехал. И кто же встретил его с распростертыми объятиями? Уму непостижимо! Таня Гарбышева! Роман в прозе о героине наших дней!
Она, оказывается, Шурку недооценила, она к нему не так относилась и не считала свое глубокое чувство к нему истинным. Она даже почти вышла по глупости своей замуж за одного мерзавца, который оказался полным ничтожеством, неспособным быть порядочным гражданином, достойным мужем и хорошим отцом для их будущего ребенка. Ребенка этот никчемный подлец, правда, заделать Тане успел, но это не главное! Главное, что она, оказывается, поняла, что любит его, Шурку, и не может без него жить, и готова под венец хоть сейчас, хоть через неделю, а то потом живот станет заметнее, что люди скажут?
Редкий дурак мог клюнуть на такую фигню. Исключительный, непуганый олух мог поверить в такую любовь на втором месяце срока. Тане просто нужен был законный папаша для растущего ребенка и официальный зятек уже для ее папаши, который славился крутым нравом и, судя по тому, что до сих пор не свернул дочке шею, ничего о ее неудачном романе не знал.
Шурка Княжнин оказался очень редким экземпляром. Таким олухом, каких свет еще не видывал. Он гостеприимно подставил уши под всю эту лапшу, проникся ответным чувством и после минутного колебания согласился отдать беременной подруге руку и сердце.
Если честно, то Шурка вдобавок к прекрасному возвышенному чувству, разгоревшемуся из остывшего пепла, испытал еще и облегчение. Облегчение оттого, что не надо мыкаться по чужим углам и общагам, что появится нежданно-негаданно у него хорошая семья, с любящей женой, тестем и тещей, с ребенком, чужим правда, но разве сложно завести для равновесия еще и своего?
Шурка тотчас признался Тане, что никогда никого не любил так, как ее, что было правдой в том смысле, что с девушками у него вообще как-то не клеилось, а весь свой опыт в интимной сфере он приобрел за последние полгода службы благодаря широкой душе того самого земляка, с которым они ходили в самоволки. Земляк обладал чутьем на раскрепощенных девиц самого легкого поведения и за какой-нибудь час находил их в портовом городе столько, что приходилось делиться с друзьями. С Шуркой, например.
В общем, молодые люди быстро выяснили свои отношения. Осталось получить родительское благословение. И тут приключилась серьезная загвоздка.
Гарбышева-мама только всплакнула счастливой слезой и залилась румянцем, умильно глядя на красивую пару. А вот будущий тесть встал на дыбы. Он учинил свалившемуся на его голову жениху форменный допрос, в ходе которого выяснил, что будущий зять не имеет ни гроша за душой, ни квадратного сантиметра жилплощади, ни профессии, ни даже определенных планов на будущее. Ему хотелось бы составить для единственной дочери более видную партию — он, пребывая в счастливом неведении о проделках предыдущего Таниного жениха, считал ее невестой хоть куда.
В общем, папа был против. Категорически.
Шурка подумал даже, что так оно, может, и лучше, но Таня взяла инициативу на себя. Она провела с папой напряженную аудиенцию, на которой, надо думать, выложила свой семинедельный козырь, приведя партию к победному финишу. Папа отступил. Но поставил условие: зять должен сам заработать на свадьбу и на первые полгода жизни с молодой женой. А после непременно устроиться на работу.
Снова на папу навалились. На сей раз участвовала мама.
— Пока парень будет зарабатывать, — резонно рассуждала она, — может случиться одно из двух: либо Танечка располнеет до полного неприличия, либо парень передумает и слиняет на все четыре стороны, благо в городе его ничто не держит. Вот такие жуткие вещи могут произойти.
Порешили на том, что деньги на свадьбу папа выделит, но медовый месяц молодожен проведет на заработках. Где угодно, на его вкус.
К общему удивлению и радости, Шурка не возражал. Он уже и сам подумывал о том, чтобы подкалымить. Неудобно казалось ему повисать любимой гирей на шее у тестя. Интернатские — люди гордые. У них зачастую больное самолюбие. И Шуркино самолюбие подсказывало, что негоже с пустыми карманами являться на все готовое.
Где заработать, он знал. Успел пообщаться с гражданскими моряками в дальневосточных портах. Работа тяжелая, иногда даже опасная, но деньги верные. Опять же есть возможность сшибить левую деньгу. Опять же — море.
Не на следующий, конечно, день, но где-то через неделю Шурка уже погрузился в поезд и отправился в далекий Владивосток за большой деньгой.
Работы он не боялся, неженкой, понятно, не был, с людьми ладил.
Его трудовой «медовый» месяц затянулся изрядно, но в конце концов он отправился домой, имея в своем толстом кошеле, повешенном на китайский манер на брюхо, под куртку, четыре с лишним тысячи советских рублей. Неплохо? По тем временам совершенно сумасшедшие деньги.
Шурка ехал домой совершенным гоголем. Он даже хотел приодеться по-модному, чтобы появиться на пороге дома в приличном наряде. Прикупить светлый костюм, галстук в три полосы, ботиночки… Тогда уж с немытой лапой не суйся, и не Шуркой кличь, а непременно Александром. Можно по отчеству. Эх, очень соблазнительно. И когда еще такой случай выпадет? Шурка и приценился уже к одному костюмчику, но… Но мужики отговорили.
— Едешь на поезде, везешь бабки большие. Так не светись! По богатой одежке сразу видать, что у человека в карманах не пусто. Мало ли чего, — сказали ему бывалые люди, и он послушал совета.
Зато гостинцев прикупил всей новой родне. Там, возле границы, можно было много всякой диковинки раздобыть. Такого, что и в Москве не найдешь, не то что в их универмаге.
Шурка взял билет на поезд. Опять-таки, по совету бывалых людей, в плацкартный.
— Жуки-то всякие, что деньги перевозят, они, вишь, одеваются-то победней, но места берут хорошие, — наставляли все те же опытные люди. — Иной прощелыга чуть не в рванине в поезд садится, а билет у него — в мягкий. Думает, что в таких вагонах безопаснее. А лихие люди его по этой одежке да по замашкам барским и узнают. Он запрется в отдельном купе и спит спокойно, а они ночью — цап-царап! Ему и помочь-то некому. Так что, паря, езжай хоть на подножке, целее будешь. По ресторанам не гуляй, подарки свои не перекладывай на людях. Ну и деньги не свети. Отложи сразу, сколько надо, на дорогу, а остальное — запрячь поглубже.
Все инструкции Шурка соблюл. Купил билет на боковую полку, повесил деньги на брюхо и, как только поезд тронулся, залег на свою полку спать.
Поначалу все шло гладко и тихо. Только ведь восемь суток кряду не проспишь. Пробовал в окно глядеть. Пробовал мечтать о будущей своей жизни. Чего только не пробовал, но на третий день стал загибаться от тоски. Хуже карцера ему на своей полке показалось.
Внизу играли в подкидного. Шурка свесился, наблюдая за игрой. Играли парами. Через какое-то время женщине, чьи карты были видны Шурке, игра надоела, и пара распалась. Женщину попытались уговорить, но она ни в какую. Взгляд одного из игроков встретился со скучающим взглядом Шурки.
— Сядешь?
— Можно.
Играли до полуночи, пока глаза не защипало от тусклого свечения дежурной лампы. Так третий день и прошел.
Назавтра у соседей снова был комплект, и Шурка снова скучал на полке. Потом встал, прошелся взад-вперед по вагону. Играли много где. Он попросился в какую-то компанию, его приняли.
Здесь играли в «тысячу». Поначалу игра шла бодро, интересно, но вскоре один парень стал зарываться. Без конца перезаказывал, подрезал всем бочку…
Шурка на правах гостя помалкивал в тряпочку, остальные игроки до поры до времени тоже не кипятились но в конце концов один не выдержал:
— Хватить дурью маяться, Малай! Ты если б на деньги так играл, давно бы уже без штанов ушел!
— Да? Может, попробуем? — огрызнулся этот самый Малай, в очередной раз срезая бочку и расписывая.
— Да давай, давай! Только потом не плачься!
— Да, — поддержал третий игрок. — Давайте хоть по копеечке, а то никакого куража нету. — Он повернулся к Шурке. — Ты уж извини, приятель, мы тут…
— А я что? По копеечке можно сыграть, — отозвался Шурка. Очень уж не хотелось ему обратно на полку. Да и сколько он проиграет, если на то пошло? Не больше червонца. А что такое один червонец из четырехсот двадцати трех, которые лежали в его кошеле?
— Тогда играем.
Поначалу Малай не изменил своей тактики, должно быть и впрямь рассчитывая, что она может привести его к успеху. Потом уже поздно было догонять. К вечеру он проиграл восемнадцать рублей, Шурка выиграл семь.
Прошел еще день.
А на следующий день один из давешних мужиков сам нашел Шурку.
— Слышь, пойдем рубанемся?
— По копеечке? — осторожно спросил Шурка, которого инструктировали и насчет карточных шулеров, орудующих в поездах.
— По копеечке, по копеечке. А там как пойдет.
