…Прозвище Эйнштейн Миша Либман получил еще в школе за умение перемножать в уме шестизначные цифры. На экономическом факультете университета он стал звездой с первого же курса, его курсовые работы посылали на международные конкурсы, а к пятому курсу Миша уже стал за деньги консультировать доморощенных бизнесменов, начавших выныривать на поверхность с первых же дней перестройки. Консультации приносили ему совершенно неслыханный для студента доход, приподнимая Эйнштейна и в собственных глазах, и в глазах сокурсников, считавших, что если бы не национальность, то «быть Мойше министром». Может быть, из-за этого и выскочила за Мишу первая красавица их курса черноокая Марианна из Львова – выскочила, несмотря на бешеное сопротивление ее родни, оголтелых «западенцев».
У молодых поначалу шло все хорошо. Марианна родила дочь, Миша окончил аспирантуру и легко защитил кандидатскую диссертацию. Однако змей-искуситель сбил его с дороги ученого-теоретика и заставил окунуться в мутные волны отечественного бизнеса.
Кооператив Либмана к 1991 году стоял на ногах уверенно и крепко, Михаил наслаждался жизнью и не верил, что с ним может случиться что-то плохое. Из-за этой своей самоуверенности он легко пошел на совместную операцию с некоей фирмой «Вайнах», которую учредили в Питере чеченцы из Грозного. Одного из них, Руслана, Либман знал достаточно давно, он тоже учился на экономическом, но его выгнали за постоянные прогулы с третьего курса. Руслан предложил Либману просчитать и осуществить крупную операцию – поставку большой партии алюминия в Польшу транзитом через Калининградскую область. Операция сулила фантастические барыши. На ее разработку Миша потратил полгода: находил посредников-приемщиков в Калининграде, польских партнеров, утрясал бюрократические формальности с таможней. Операция была выстроена красиво и почти законно, а по сравнению с потоком цветных металлов, который, вообще никак не будучи оформленным, хлынул в Прибалтику, – расчеты Либмана вообще казались образцом порядочности и радения за достояние страны… Боясь доверить груз алюминия кому-либо, Либман сам решил возглавить «экспедицию» в Польшу.
Все рухнуло в один день. В Варшаве караван грузовиков неожиданно задержала полиция, и Михаилу, несмотря на предъявленные документы, пришлось провести полдня в участке. Выпустили его только под вечер, а задержавший его польский офицер, некий пан Владыевский, настолько осознал свою неправоту, что даже любезно предложил Либману проводить его караван до пункта приема цветного металла той фирмы, с которой Либман оговорил поставку алюминия. Они подъехали к воротам приемного пункта уже в темноте, ворота были закрыты, и на них было приклеено какое-то объяснение. Владыевский, мешая русские и польские слова, объяснял Мише, что по техническим причинам приемный пункт переехал в другое место. Одуревший от голода и нервов, Либман был готов ехать уже куда угодно – лишь бы поскорее освободиться от алюминия.
Разгрузку и оформление бумаг закончили поздно ночью, и растроганный Михаил долго благодарил офицера польской полиции, без которого, как он считал, он бы просто пропал в Варшаве. Оставалось только ждать, когда поляки переведут деньги на счет кооператива Либмана. Между тем вышли все сроки, а деньги не поступали. Либман начал бомбардировать факсами и письмами своих польских партнеров и получил от них убийственный ответ – те, мол, никакого алюминия не получали.
Все бумаги, полученные Либманом на приемном пункте, куда его любезно проводил пан Владыевский, оказались фальшивкой…
С этого дня начался крах. Улыбчивые дотоле чеченцы вдруг резко посуровели и включили счетчик. Михаил пытался взять кредиты и снова раскрутиться, но внезапно бесследно пропал главбух его кооператива, после чего начались бесконечные ревизии и проверки.
В один прекрасный день Руслан привез Либмана на какую-то грязную хату и угрюмо сказал:
– Плохо работаешь. Нас разорил, друзей – разорил… Думай, что делать, где деньги взять… А пока посидишь здесь…
Руслан уехал, а его земляки пристегнули Мишу наручниками к батарее и долго били ногами. Его не отстегивали от батареи даже для того, чтобы сходить в туалет, и в конце концов Михаил, трясясь от унижения, обмочился прямо в штаны, за что чечены били его снова. На вторые сутки его заключения гордые горцы привезли перепуганную Марианну. Либману до этого заклеили рот, а на голову надели чулок, через который он видел, как его жену изнасиловали сначала в рот, потом сзади, а потом кто как хотел – по очереди и вместе…
Через несколько дней Михаил Либман подписал ряд документов, по которым и его кооператив, и квартира, и вообще все, что у него было, перешло в собственность фирмы «Вайнах»…
Жить Либман стал в той самой грязной хате без мебели, где его держали пристегнутым к батарее… Марианна никого не узнавала, впала в детство, таскала за собой повсюду какую-то куклу и разговаривала только с ней и только по-украински…
Руслан предложил Мише работу в «Вайнахе» – рассчитывать для них сомнительные торговые операции – за еду и лечение Марианны, которую бывший однокурсник «по доброте душевной» устроил в клинику ВМА. Михаилу разрешили навещать ее раз в неделю. Единственное, что Миша смог вымолить у Руслана, – это отправить дочку во Львов к бабушке с дедом. Руслан пошел на это потому, что не хотел лишней обузы – с малышкой ведь надо было кому-то сидеть.
Фактически Либман превратился в раба Руслана и его земляков, хотя спустя некоторое время его формально сделали генеральным директором фирмы «Вайнах». Либман с тоской понял, что, видимо, в ближайшее время через «Вайнах» будут провернуты какие-то откровенно криминальные операции, после чего все стрелки сведут на него и в конце концов его ликвидируют. Пользуясь тем, что горцы перестали контролировать каждый его шаг, считая, что он все равно никуда не денется, пока у них под присмотром находится Марианна, Миша Либман стал активно наводить справки о том, кто бы мог его защитить от чеченов. Знакомые вывели Эйнштейна на Олега Званцева, про которого говорили, что он сильно «черных» недолюбливает и может, в принципе, помочь. При встрече Либман, захлебываясь словами, предложил несколько совершенно гениальных коммерческих проектов, которые брался довести до ума, если Олег отобьет его у чеченов. Через несколько дней Званцев ответил согласием, но сделать ничего не успел, угодил в «Кресты» вместе со многими своими братками. Либман решил, что судьба отвернулась от него, и перестал надеяться на чудо, окончательно покорился своей участи. Звонок Катерины с предложением начать решать его проблемы вновь подарил Мише сумасшедшую надежду…
К концу рассказа Либмана Челищев окончательно утратил свой несколько ироничный настрой, с которым шел на встречу с коммерсантом.
Жутко стало Сергею. Некоторое время он сидел молча, а потом спросил:
– Документы – реквизиты, адреса польской стороны сохранились? Даты, фамилии, цифры?
Либман затряс головой и, увидев, как досадливо сморщился Челищев, торопливо сказал:
– Но я все помню, все абсолютно… У меня же феноменальная память… осталась… – Последнюю фразу он прошептал сорвавшимся голосом и затрясся в рыданиях.
Вечером за ужином в кафе Сергей рассказал Катерине о своей встрече с Либманом. Она выслушала его, ни разу не перебив, и, когда Челищев замолчал, спросила:
– Ну и какое твое мнение?
Сергей пожал плечами:
– Сложно сказать… В принципе, дело тухлое… То, что там «кидалово» было в Варшаве, ясно даже ежу. Типичная разводка. Если Миша не врет, конечно. А он не врет, я в этом уверен… В милицию бесполезно обращаться, следствие затянется на годы, до его конца Либман не доживет. Единственный шанс – попробовать через поляков что-то прошустрить. Такая гора алюминия все равно не могла бесследно исчезнуть…
Катерина достала сигарету и подождала, пока Челищев поднесет ей огонек зажигалки.
– А как через поляков решать? Это же смертельный номер…
Сергей усмехнулся:
– Помнишь Марека Зелиньского?
Катя сдвинула брови, припоминая:
– Марек-Солидарность? Учился с нами который? Чернявенький такой, да? Ну-ну…
– Он, между прочим, сейчас в варшавской прокуратуре работает… Мы с ним пару раз контачили, правда, тогда все было официально. Но, в принципе, можно попробовать…
Катерина вскинула на Сергея взгляд.
– Короче, тебе в Польшу ехать надо…
Челищев пожал плечами – мол, решать-то не мне, я, мол, свои выводы сказал, а дальше – сами думайте.
Катя вдруг резко вскочила и схватила свою сумочку, висевшую на спинке стула.
– Так, Сережа, я съезжу проконсультируюсь, а ты, как доужинаешь, иди к себе, здесь недалеко… Я потом к тебе заеду. Пустишь?
