Зато зимой она испытывала поистине райское наслаждение, когда свернувшись клубком, грелась у него между ног, положа головку на огромный, как горбообразная плаха, живот.
Глазам Мокровой представилась знакомая до боли картина: Витек в грязной тельняшке «а-ля морская душа», между мутными окнами давно засохшая поздняя муха, на облупленном шифоньере хворый Васька, на потертом диване — доченькин лифчик — прошлогодний подарок мамы Витька.
Пока Маруська второпях собирала незапланированный ужин, Витек решил обработать тещу. Со всеми мерами предосторожности, разумеется. Теща — не Макарыч, может, и в глаз дать, невзирая на разность в комплекции.
Поэтому он сел за стол напротив нее и, как бы в раздумьи, стиснул татуированными кулаками по подбородок вросшую в туловище голову.
Теща долго как бы не обращала на него никакого внимания. Она, собственно говоря, пришла к Маруське. Но в конце-концов задумчивое сопение горячо нелюбимого ею зятька показалось ей неприличным.
— Ты че? — маломальски добрые слова подбирались с трудом. — Че затаился, как…
Воодушевленный внезапно возникшим интересом к его персоне, Витек не заставил себя ждать.
— А че? — посасывая жирные, как у сома, губы, мгновенно откликнулся он. — Я ниче! Я рад!
— То есть? — недоверчиво уставилась на него теща, прекрасно зная, что Витек может быть искренне рад только ее «светлому образу». — Чему это ты, к примеру, так рад?
И попыталась заглянуть в его татаро-монгольские глаза, от чего они окончательно сузились и превратились в два блестящих лезвия бритвы.
— Нууууууу… рад, к примеру, вашему приходу! Вы же теперя, шутка сказать, кто?!!
— Кто — кто? — на секунду замешкалась теща, как танк, подставив зятьку незащищенный броней бок. — Я…
— Вот именно — вы! — глаза Витька стали медленно расширяться от восторга. — Вы — жена генерального директора международной игровой ассоциации «Надежда-прим-2»! Вот кто!!!
Мадам Мокрова отмахнулась от него, как от дохлой мухи.
— Дурачина ты. простофиля! Облом деревенский! Белены объелся или че? Всему городу ведомо, кто генеральный директор «Надежды-прим»! Она же и его жена! — нервно похихикнула теща, обрадовавшись внезапно осенившему ее афоризму.
— Вот! Я же говорил, че какой-то подвох тут есть! — пудовая голова Витька стала медленно клониться к столешнице, пока не уперлась в нее лбом. — А то! Коробейникова — царствие ей небесное — бывший генеральный директор «Надежды-прим». А ваш мужинек — и ему то же самое! — генеральный директор «Надежды-прим-два»! И не бывший, а нынешний! Вы че это… до сих пор не в курсе? Не может быть!
— Я — жена генерального директора культурно-развлекательного центра «Родничок». И ты, дружок, это прекрасно знаешь! А вот кто такой ты, балбес ты этакий!
— Я?!!!!!!!! — наливаясь, как оголодавший лев, первобытным рыком, надвинулся на тещу зять. — Я — ваша жертва!!!
— Маруся! — только и успела крикнуть Мокрова, прежде чем Витек целиком покрыл ее набравшим громоподобную силу рычанием.
— Где мои бабки?! Две тыщи баксов! Где мои бабки?!!
Когда Маруся, напуганная несусветным ревом мужа, вбежала в комнату, ее мамаша уже пришла в себя и, как всегда в таких случаях по врожденной бабьей привычке брякнула первое, что пришло ей на ум.
— А мы вчера, дорогие мои родственнички, приобрели наш «Родничок». Да-да! На весь выигрыш, понимаешь. А че? Имеем право! Так что приезжайте, милки, на отдых: встретим, как самых дорогих гостей! С охереной скидкой! По-родственному, так сказать!
И уже на правах полновластной хозяйки этих и других мест небрежно приказала:
— Маруся! Ужинать!
Витек, как-то мгновенно присмиревший, утвердительно кивнул жене головой: мол, накорми маму.
И совсем уж ласково прочмокал:
— Так значит по-родственному? Ну-ну!
Следующие три дня телефон в квартире Мокровых, и в городе, и в «Родничке», завывал, как ночная милицейская сирена, то есть душераздирающе. Почтовый ящик был плотно забит письмами, открытками, записками на клочках газет, очень похожими на последние записки увозимых на казнь узников сталинских тюрем, и совсем уж неописуемыми предметами — точными копиями дикарских амулетов с острова Ява.
Поначалу Мокровы по привычке опорожняли почтовый ящик, потом перестали к нему подходить. А к вечеру третьего дня он был сожжен, сорван со стены и растоптан.
Вконец обескураженный свалившейся на его голову дурной славой господин Мокров, покорно снимал трубку телефона, молча выслушивал захлебывающиеся от восторга, обиды и ярости знакомые и совершенно чужие голоса, клал ее на место и шел к жене.
— Это какой-то кошмар, солнышко! — говорил он ей голосом снежного человека. — Все сошли с ума! И они хотят, чтобы я тоже сошел с ума! Потому что сумасшедшим тяжело жить с нормальными людьми. И я сойду с ума, будьте уверены! Мне кажется, солнышко, что я уже того… Потому что начинаю понимать этих психов. А это — верный признак того самого… Ты не заметила, наша фамилия все еще горит над площадью?
— Горит! — от удовольствия, как сибирская кошка прищурилась жена.
— Сволочи! — истерично взбрыкнулся Мокров. — Надо потребовать, чтобы погасили!
— Дурачина ты!.. — лицо супруги от негодования пошло пузырями. — Тоже мне, Неизвестный солдат! Вечный огонь ему погаси! Пускай горит! Пусть все знают, что мы, Мокровы, самые богатые люди в городе! С нами Бог!
— Дура! — мучительно скривился генеральный директор. — Как есть, дура! С нами черт! И эта бегущая огненная строка, как… — Мокров умолк что-то вспоминая и опасливо оглядываясь по сторонам, — как надпись на стене у этого… Как приговор! Как клеймо!
— Не смеши! — разухабисто прервала его жена. — Како клеймо? Почаще смотри телек! У них там, за бугром, за километр от виллы стоит столб с вывеской: «Частная собственность. Въезд воспрещен!» И никто не трясется от страха! А чтобы вот так — над всем городом, да как зигзаг молнии! Да забесплатно! Так это ж че ж? Мечта миллионера!!! А ты клеймо, клеймо!
Закусив указательный палец, генеральный директор «Родничка» замер в нерешительности. Слова супруги, а сособливо ее тон, действовали успокоительно. В самом деле, ну и че?! Частная собственность нынче в законе. А эти… родные и близкие, позвонят-позвонят и заткнутся. Еще и камушки принесут на его могилку — все как один!
Последняя мысль Мокрову показалась глупой. Причем тут могилка? Но именно она почему-то снова ввергла его в пучину сомнений и страхов.
— Знаешь че, — чувствуя зарождающуюся в желудке, как будто предсмертную, икоту промямлил он. — Убьют они нас! Давай им все отдадим! Нет денег — нет проблем!
— Че отдадим? — глаза супруги угрожающе пожелтели.
— Ну выигрыш этот отдадим! — уже облегчено затараторил Мокров.
— Как? Весь? — Мокрова посмотрела на мужа с профессиональным интересом психиатра.
— Ну не совсем весь, — хитро подмигнул ей тот, — че-то можно и себе оставить.
— И кому же отдадим?
— Ну этим самым… родственничкам. Пускай подавятся! А то…
— Ни-ког-да! — отчеканила супруга. — Родственничкам? Ни-ког-да!
В напряженном раздумии Мокров придавил одной ногой другую. Стало больно.
— Ну хорошо! Ты права! Пусть не родственничкам! А кому? Нуууу допустим этому… как его… сиротскому приюту! Во! А родственнички обломятся!
— Ты… умник, кому-нибудь эту свою хреновину уже сообчил? — осторожно осведомилась мадам Мокрова. — Или меня первую ею осчастливил?
Голос жены почему-то показался мужу обнадеживающим.
— Да нет, рыбонька! Кому же?! Только тебе! А ты полагаешь… нужно всем? Так я завтра же всех обзвоню, и в газету дадим объявление: мол так и так, из гуманитарных соображений! Ты представь, над площадью Павших революционеров: Мокровы — спонсоры детского дома! Не хило!
— Не хило! — почти добродушно откликнулась супруга. — А как же «Родничок»?
— Какой «Родничок»? недоуменно переспросил генеральный директор «Родничка». — Ах, этот! Так он в лесу, на этом самом… Че ему сдеется! А причем тут «Родничок»?
— Как это причем? — мадам Мокрова по-собачьи облизнулась. — Ты ж теперь кто?
— Кто-кто? — совсем как его женушка у зятя Витька прозаикался Мокров. — Ты че, забыла? Я…
— Вот именно! Генеральный директор международной игровой ассоциации «Надежда-прим-два». Так все говорят!
— Я?!!!!!!!! А кто, кто… кто именно так говорит?
— Ну, например, твой придурковатый зятек! А че?
— Ты была у Витька? Но зачем? И он тебе такое сказал?
— Ага! А ещо он требовал с тебя две с половиной тыщи баксов. За игру!
— А ты?
— А я сказала, что рады бы тебе, дорогой зятек-Витек дать взаймы, и не позорные две штуки, а весь выигрыш, но…
— Че но? — чуть не плача, уставился на жену Мокров. — Че но-то?
