Примерно через полчаса рассветает и в аллее. Насколько я могу разглядеть, в ней нет ничего подозрительного, Покидаю свое убежище и неторопливо иду по аллее. Смотрю вперед, не забывая при этом внимательно разглядывать почву. Она твердая, ухабистая, кое-где поросшая беловатыми цветами. Но вот нахожу место, где цветы словно примяты какой-то тяжестью. Аллея, казавшаяся ночью бесконечной, тянется всего на сто пятьдесят метров. Где-то на полпути она поворачивает влево. Там, где она обрывается, – заброшенный ухабистый пустырь, поросший чахлой травой, весь в рытвинах. Далеко на горизонте виднеются обработанные поля. Еще дальше в легкой дымке вырисовывается окраина города. Несколько заводских труб и городских строений.
Налево, тоже почти у самого горизонта, редкая шеренга деревьев обрамляет, по-видимому, малооживленную дорогу, одну из тех, которыми так богаты окрестности Праги. В такую темь машина могла легко скрыться по этой дороге, правда если водитель хорошо знает местность. Возможно, что этой ночью все так и произошло. Из аллеи можно выбраться только на эту дорогу. В другом направлении машине просто не проехать.
В глиняной рытвине, еще полной дождевой воды, я нахожу отчетливые следы шин. При нормальных обстоятельствах тут никто не решился бы проехать на машине. Но там, где глина уже затвердела, следы исчезают. Дальше машина двигалась по ухабистой, утопавшей в грязи дороге, усыпанной серым щебнем. Следы появляются вновь. Теперь можно уже не волноваться. Отпечатки шин великолепные. Они, пожалуй, могут нам помочь нащупать след. Шины, по-видимому, стандартный образец нашего производства, и все же нужно определить их размер и состояние. Длину и ширину автомобиля я измеряю сам.
Показывается солнце. Я быстро иду по аллее к дому. Я доволен, хотя и не подтвердилась версия Карличека и мы не поймали преступника.
Трепинский неплохо выполнил свою задачу. На поляне перед воротами уже стоят три машины. Две легковые и одна для перевозки тела. Кроме Трепинского, здесь Лоубал, лейтенант Скала и две опергруппы с врачом.
Работа идет полным ходом. Карличек возвращает мне непонадобившийся пистолет. Докладывать мне ему не о чем. Вид у него бледный и усталый. Эта ночь не прошла бесследно ни для него, ни для меня, да и ели мы с ним уже давно. А у тех, кто приехал, есть все, что угодно, только не еда. Мне очень хочется пить, Карличеку наверняка тоже. Я закуриваю сигарету, но не чувствую ее вкуса, во рту только горечь.
Скала приказывает двум сотрудникам тщательно изучить следы шин. Они садятся в машину. В эту шестиместную машину вполне поместились бы, кроме шофера, Скала, я и Карличек, но Карличек отказывается ехать. Ему не хочется осматривать следы. Он явно разочарован, что машина смогла там проехать. И, не выдержав, говорит:
– Конечно, можно было и вчера заехать в аллею, но прежде чем мы обнаружили бы машину, водитель бы успел скрыться во тьме. А так мы надеялись, что у нас в руках окажутся и водитель и машина.
Никто не настаивает на том, чтобы Карличек ехал с нами. И он отправляется обследовать двор виллы. Может, в надежде найти там что-нибудь вроде тех болтов с 286-го километра.
Мы трогаемся. Машину в аллее сильно потряхивает на ухабах, словно мы испытываем ее на прочность. Едем медленно, наконец я останавливаю машину. Выходим. Разве занесло бы сюда автомобилиста, имей он другие намерения, чем те, в которых мы его подозреваем?
Скала смотрит и говорит:
– Отпечатки свежие. Нужно спешить, пока их не смыло дождем и не разрушило ветром.
Я смотрю на небо. Слишком ясный восход солнца обычно не предвещает хорошей погоды. Два сотрудника начинают промерять следы. Скала вынимает из планшета карту.
– Она, правда, не новая, – замечает он. – Со времен Первой республики, но эта окраина не слишком изменилась. Я разыскал ее в старых полицейских архивах.
Карта довольно большая, и почти в центре ее отмечена вилла Рата: «Фабрика Рата». Дорога, идущая влево, упирается в конец карты. Надписи и стрелки показывают, откуда и куда она идет.
– Мы перекрыли ее в двух местах, – продолжает Скала, – но боюсь, уже поздно.
– Так снимите посты.
Я возвращаюсь по аллее пешком. Это намного удобнее, чем машиной, и ненамного дольше.
– Необходимо узнать у специалистов, – говорю я Лоубалу, – что означает странное оборудование, которое мы обнаружили в доме.
– Фотограф сказал, – отвечает Лоубал, – что это устройство для стереоскопической фотографии. Мы поднимались наверх. Там помещается своего рода лаборатория, где обрабатывали кинопленки. Их можно показывать на экране соединенном каким-то сложным способом с рисующим механизмом.
Кажется, Лоубал не удивился бы, даже найди он в бульдогообразном доме спящих бланицких рыцарей.
Обшарпанная розовая вилла была забита. Ее открыли. Внутри никакой мебели. Только в передней на стене большое зеркало. Его обдувают все ветры, потому что разбитые окна обращены на запад. На полу шелестят сухие листья.
Поднимаемся на самый верх бульдогообразного дома. Небольшие затемненные окна. Снизу тянутся провода от любительской электростанции. Я рассматриваю устройство, о котором говорил Лоубал. Есть здесь и необычно большой, специальной конструкции лобзик. Его приводит в движение электромотор и обслуживает целая система рычагов. На просторном столе стоят несколько бюстов, склеенных из картона или из тонкой фанеры. Выполнено это довольно неумело. Среди бюстов я узнаю манекен с отбитым носом, но все пропорции явно смещены. И краски, соответствуя модели, словно слегка размыты. На столах разложены различные предметы. Подсвечивая фонариком, я рассматриваю кинопленку. На ней какие-то светлые полоски нежной окраски на темном фоне.
Но долго я здесь задерживаться не могу. Мы с Карличеком идем к машине, которая отвезет нас в город и доставит сюда необходимых специалистов. Уезжает также и машина с телом убитой.
– Смерть наступила в результате шока, – говорит врач. – Сегодня же мы получим заключение экспертов… Наркотиков, которые могли быть тому причиной, довольно много.
Я поворачиваюсь к Трепинскому.
– Нам нужно выяснить, для каких целей Роман Га-лик использовал виллу, кто такой этот Э. А. Рат и тому подобное.
Пока все. Делать мне здесь больше нечего. Дальнейшее расследование в надежных руках. Ни одна мелочь не ускользнет от внимания специалистов.
На заднем сиденье машины глубоким сном спит Карличек, как бы подтверждая то, что ночью на своем посту не сомкнул глаз. Головой он уткнулся в угол, а ноги вытянул вдоль сиденья. Сажусь к водителю. Дверцы не закроешь без стука, да и мотор не заведешь без шума. Но Карличек продолжает спать сном младенца.
По ясно-голубому небу плывут большие белые облака Шофер гонит машину как бешеный. Карличек просыпается, когда мы уже въехали в Прагу. Оглядываюсь назад. Он выпрямляется, усиленно моргает и спрашивает, словно не веря собственным глазам:
– Где я? Куда вы меня везете?
– Спать, – отвечаю я.
– Спать? Нет-нет, сейчас это нельзя! Я видел странный сон. Я должен как можно скорее вернуться.
– Куда?
– На эту проклятую виллу или как там ее назвать.
– Зачем?
– Остановите, прошу вас!
Водитель по моему знаку подъезжает к тротуару. Останавливаться здесь нельзя, но мы можем позволить себе такое нарушение.
– Что с вами? – спрашиваю я.
Карличека что-то явно беспокоит.
– Я должен вернуться? В конце концов, я нахожусь в распоряжении лейтенанта Скалы!
Наверняка ему пришла в голову какая-то новая идея, которую подсказала его странная логика, но он не собирается сообщать ее нам. И откровение это пришло ему во сне. В духе его дедуктивного метода.
– Если я не ошибаюсь, Карличек, – говорю я, – мы увезли вас сонным. Но дело легко поправить. Правда, в этой машине для вас не останется места, в ней поедут эксперты. Но уж если вам во что бы то ни стало надо вернуться, я дам вам другую машину.
– Обязательно надо, – оправдывается Карличек. – Если не будет машины, я отправлюсь пешком.
– Этого еще не хватало! Зайдемте ко мне в кабинет. Я попрошу принести целый бидон чаю, и вы сможете разбавлять его, как вашей душе угодно. Идет?
Машина снова трогается. Укрощенный Карличек говорит мне:
– Вы ведь меня знаете, товарищ капитан. Я вовсе не хочу присваивать эту идею одному себе или даже нашей группе. Возможно, это просто нелепая мысль. Поэтому я пока не стану ничего говорить.
Я молча гляжу на дорогу. Не успеваем мы немного отъехать, как Карличек снова крепко засыпает.
Меня пока что сон не берет. Весело светит солнце, припекает вовсю. Только бы не сдали нервы. Непростительно было бы упустить какую-нибудь деталь.
Осоловелый Карличек выбирается из машины и приходит в себя, лишь стукнувшись головой о притолоку двери моего кабинета.
Я приглашаю в кабинет сотрудников, занимающихся операцией «C–L».
