— Мне надо отсюда валить, — сказал я тогда. В этот момент мы находились в «спальне» вдвоем. — Чего думаешь?
В ответ смотрящий лишь хмыкнул и долго молчал. А когда я попытался еще что-то добавить, остановил меня движением руки.
— Ты врубаешься, Коста, каково это — сорваться отсюда? — наконец произнес он. — Из зоны выбраться — нету проблем. Но вот из Ижмы уйти… И отсидеться здесь негде.
— Я понимаю.
— Я тоже… — ухмыльнулся он, — понимаю тебя. Долги на воле, и долги немалые. Може, отсюда братве их перепишешь. Они и займутся.
Мне вспомнилось, как два года назад в «Крестах» я поинтересовался у Бахвы, могу ли заказать Хопина? И как он объяснил, сколько такой заказ будет стоить. Теперь же мне на подобное не надо было тратить ни единой копейки — заказ оплатил бы общак. Или, скорее всего, киллер бы работал бесплатно. Дело за малым: мне надо было этого лишь пожелать. Вот только…
— Нет, — сказал я. — Я это сделаю сам.
Араб молча кивнул. Он знал всю мою историю, быть может, лучше, чем я, и даже по моей просьбе надыбал через питерскую братву целый ворох информации о Хопине.
— Я тебя понимаю, Коста. И правда, надо мочить пидарасов. И делать это тебе самому… А если на побеге спалишься? — Смотрящий уперся в меня пронзительным взглядом.
— Вот тогда закажу этих ублюдков через братву. Араб снова кивнул. И опять надолго задумался.
— Что я скажу тебе, Коста, — наконец пробормотал он. — Сегодня двадцатое. Ровно через месяц мы начнем серьезно думать над этим твоим головняком. А за этот месяц ты как следует покумекай, так ли это надо тебе, что замутил. Може, перерешишь…
— Не перерешу, — перебил смотрящего я.
— И все же через месяц вернемся к этому разговору. Не раньше. А пока закруглились…
Конечно, ничего я не перерешил. Да просто не могло быть такого! Не для того я два с половиной года жил только мыслями о мести, чтобы теперь так взять и за месяц сменить цель всего моего нынешнего существования.
К разговору о побеге мы вернулись уже втроем. К нам с Арабом присоединился Блондин. При этом — как лицо заинтересованное, имеющее твердое намерение составить мне в этой авантюре компанию. У него на воле осталось тоже множество незавершенных дел и долгов, а чалиться ему предстояло еще восемь лет. И на помиловку[33] он, естественно, мог даже и не рассчитывать.
Как многоопытный стратег, Араб сразу разбил весь план на две части. Первая — выбраться за пределы зоны. Вторая — выйти из-под облавы, которую максимум через восемь часов организуют менты, и убраться из Ижмы. Притом успех первой части всей операции полностью зависел от нас самих и от тех пацанов, которых подпишем себе в помощники. Вторая часть казалась нам самой сложной, и без помощи с воли обойтись здесь было никак нельзя.
Из поселка на «материк» можно было добраться только тремя путями. Первый — на вертолетах, которые раза два-три в неделю летали отсюда в Ухту и Печору, — отпадал сразу. Мы не были безмозглыми отморозками, чтобы решиться на вооруженный захват, а так просто проникнуть на борт не представлялось возможным. Второй путь — разбитая в хлам грунтовка, которая вела вдоль реки до Сосногорска (там можно было бы пересесть на поезд) и по которой могли пробраться разве что лесовозы и внедорожники. Да и то лишь зимой или более или менее сухим летом, когда на дороге замерзали или, соответственно, подсыхали необъятные лужи, больше напоминающие небольшие болотины. Но даже если в момент побега эта грунтовка до Сосногорска окажется проходимой для транспорта, соваться на нее — все равно что добровольно отдаваться в лапы легавых. А они-то, обнаружив побег, уж постараются наставить постов на протяжении всех двухсот пятидесяти километров до железной дороги. А ехать до Сосногорска при средней скорости менее чем 20 км/ч — более полусуток. Да еще надо потратить время на то, чтобы захватить подходящую машину… Нет, это не вариант. Так же, как не вариант и то, чтобы пытаться уйти вверх по реке. Та же история, что и с грунтовкой. Те же, как минимум, двенадцать часов до «железки». И быстрее никак, даже если удастся раздобыть хорошую дюральку с мощным «ямаховским» или «саабовским» (а почему бы не помечтать?) мотором. Другой вариант — пытаться пробраться на баржу или плоты строевого леса, которые буксиром подтягивают вверх по реке до Сосногорска. Вот только баржи проходят мимо Ижмы в среднем два раза в день — не чаще. Да и попробуй забраться на эту баржу незамеченным. А плоты — так это вообще бред…
— Нет, река — чистое палево, — рубанул рукой воздух Араб. — Уходить отсюда придется тайгой. — Он уткнулся в скудную пятидесятикилометровую[34] карту Коми АССР, выдранную из какого-то атласа. — И не в Печору или Ухту. Там мусора все перекроют. Ждать будут вас там. А вот если на запад или на север…
— Ну и куда мы придем, если попремся на север? — перебил я.
Араб озабоченно уткнулся носом в карту.
— А Бог его знает. Отойдете подальше от Ижмы, а там вас встретит братва и сплавит по Печоре до Нарьян-Мара.
— Нет, — покачал головой я. — Нарьян-Мар — это тупик. Оттуда придется выбираться на самолете. Проходить в аэропорту ментовский контроль. Очень рискованно. От самолетов лучше вообще отказаться.
— Согласен, — пробормотал смотрящий, прикладывая к карте линейку. — Та-а-ак… Если идти на юго-запад через тайгу, то до Кослана четыреста километров. А там есть «железка». Да и мусора, скорее всего, там ждать вас не будут.
— Они везде будут ждать, — впервые подал голос Блондин.
— Я хочу сказать, — пробормотал Араб, продолжая что-то вымерять по карте линейкой, — что не так будут ждать, как, скажем, в Ухте. Да и попробуем найти, у кого в Кослане перекантуетесь, если чего. Плохо, поселок маленький, вроде нашей дыры. Все на виду… Как ты, Коста? Сможешь пройти по болотам по здешним четыреста верст?..
К концу своего первого военного совета мы приняли такое решение.
Вопрос о побеге из самой зоны, как наиболее простой, отложить на потом и полностью сосредоточиться на проблеме отхода из Ижмы. А вот уж в эту тему самим даже не лезть. Поручить ее разработку братве с воли. У них не в пример больше возможностей, чем у нас. Они наведут необходимые справки, подберут верных людей и надежные хаты. Они смогут провести рекогносцировку…
— Сколько уйдет на это времени? — спросил я.
— А ты не торопи, Костоправ, — посмотрел на меня исподлобья Костя Араб. — Спешить в таком деле — значит, спалиться. Недельки через две с одним пацаном отправлю малявку. И спецом отпишу братве, чтобы не торопились, чтобы все по десять раз перепроверили, все заусенцы учли, какие могут случиться. Чтобы ты вышел отсюдова, а дальше чтобы тебя повели, как по проспекту. Може, месяца три уйдет на подготовку, може, полгода…
«Дьявол, полгода! — подумал я. — Но ведь к тому времени наступит зима. Морозы под пятьдесят. Вьюги. Полуметровые сугробы. В таких условиях через тайгу четыреста километров — проблема даже для привычного к местным условиям ненца. А что же говорить обо мне? После зимы наступит весна. И разлившиеся в озера непроходимые болота. Тоже о путешествии через тайгу нечего думать. Значит надо ждать лета. До которого еще больше года. О, черт!»
— Наберись терпения, Коста, — еще раз сказал Араб и поднялся из-за стола. — Все, закончили на сегодня. Малявку потом отпишу. И ждать будем…
Ждать! Я ждал уже два с половиной года. И предстояло еще, как минимум, полтора. Сжав зубы. Отодвинув в сторону все эмоции. На карту было поставлено слишком многое, чтобы пороть горячку, чтобы пытаться переть напролом. Рисковать тем, что вообще никогда не смогу добраться до Хопина и Ангелины.
— Что, брат, потерпим здесь еще годик? — сильно хлопнул я по саженному плечу Блондина, и он радостно осклабился, блеснув золотой фиксой.
— Потерпим, Коста. Чего не терпеть в санатории северном энтом? Ты вон мужиков лечишь, книжки читаешь. Не скучаешь. Мы навроде как тоже. Потерпим.
Полтора года! О-о-о, дьявол!!! Но делать нечего. И правда, потерпим.
Я сжал зубы и начал терпеть.
Глава 5. «Ради человеколюбия…»
До вечера я исколол Коляну всю задницу, строго-настрого запретил потреблять чифир, а вместо этого напоил своего пациента горячим приторно-сладким купчиком,[35] в который от души плеснул спирта, конфискованного у фельдшера. Вторую порцию такого же целительного напитка у меня выклянчил здоровый как бык Блондин.
Температуру мне удалось сбить почти до нормальной, хрипов в правом легком так и не появилось, и теперь я был совершенно уверен в том, что все обойдется. Колян, крепкий деревенский мужик, отлежится и уже через пару недель будет как новенький.
Он валялся, чуть-чуть разомлевший от спирта, на своей шконке и, укрытый несколькими одеялами, обильно потел. Читал толстую книгу Астафьева и был совершенно доволен жизнью. А тут еще — как же кстати! — именно сегодня ему подогнали письмо от жены и дочки. Огромное письмо на нескольких листах.
