ее не могла, тащил дедушка. Но зато потом такое чувство гордости меня распирало перед другими детьми! Я шла по улице и несла рыбину, а ее хвост волочился по земле. До сих пор вспоминаю, как она лежит фаршированная на огромном зеркальном блюде посреди стола. Как теперь вижу, что бабушка, которая приготовила ее, хочет всем положить по куску. Мои двоюродные братья и сестры от зависти отказываются ее кушать и говорят, что они не голодные.
Бондарев рассмеялся простой и наивной истории.
– Да ты и сейчас, по-моему, такой же ребенок. Я заметил, как тебя гордость распирала, когда окунь на льду прыгал.
– Я и не скрываю. Не каждый же день счастье улыбается.
Через пару минут Клим внес в гостиную зеркальное блюдо, в центре которого лежал окунь.
– Мне почему-то захотелось напомнить тебе детство. Но от куска этой вкуснейшей рыбы я, в отличие от твоих братьев и сестер, отказываться не стану. Надеюсь, ты оценишь мои кулинарные способности.
– Изумительно, – сказала Инга, откладывая вилку и нож. – Всегда восхищалась мужчинами, которые еще и готовить умеют.
– Этот нехитрый комплимент я буду считать еще одним шагом к нашему сближению.
Бондарев сел на подлокотник кресла и наполнил бокалы вином.
«Не так ты проста, девонька, как хочешь казаться, – подумал Бондарев, – но что бы ты ни задумала, в постели хуже от этого не станешь».
* * *
– Все как я и предполагала, ты не только искусный кулинар, но и замечательный любовник, – устало произнесла Инга, поудобнее устраиваясь на груди Клима.
В спальне звучала музыка, дверь в гостиную была приоткрыта. За окном падал крупный снег.
– Ты всегда в постели такая разговорчивая?
– А ты всегда такой молчаливый?
– Я предпочитаю или разговаривать, или делом заниматься.
– Почему бы это, собственно, не совместить? – улыбнулась Инга.
Клим легко приподнял ее и повернул к себе лицом. Сжал ладонями голову и посмотрел в глаза.
– Ты считаешь меня легкомысленной?
– Мы взрослые люди и вольны делать то, что нам нравится. Главное, чтобы оно не противоречило совести. Когда ты придешь ко мне еще раз?
Девушка не успела ответить, она услышала странный жужжащий звук и подняла голову от подушки.
– Что это? – спросила она.
– Где?
– Звук слышишь?
– А, это мой мобильник.
– Почему ты тогда к нему не спешишь?
– Мне хорошо. А когда человеку хорошо, он не спешит.
– Может, нужный звонок? Кто это?
– Лучший друг, – спокойно ответил Клим, он знал, что мобильник будет сигналить долго, пока он наконец не ответит на звонок, звонит-то не сам президент, а его помощник.
«Слишком упорно она настаивает на том, чтобы я ответил», – подумал Бондарев.
– Если друг, то ему следует ответить.
– Если он друг, то должен чувствовать, что сейчас меня беспокоить не стоит.
– Если это из-за меня, то не стоит. Лучше послушай, может, беда случилась.
– Уговорила, – Клим легко соскочил с кровати и уже через пару минут стоял, прижимая трубку к уху, и смотрел в камин.
– …
– Хорошо. Погода, конечно, не очень, снег на улице идет.
– …
– Ну-у-у… А когда?
– …
– Хорошо, согласен. Место определим?
– …
– Да разве там что-нибудь есть?
– …
– Ах, ты уверен, что будет? Значит, если я не ошибаюсь, на Черных камнях будет такой клев, что я забуду обо всем на свете!
– …
– До встречи.
– Опять рыбалка? – сказала Инга, разглядывая обнаженный торс Бондарева. – Кто звонил?
Он держал трубку и негромко насвистывал. Ответ на вопрос не прозвучал.
– У тебя есть еще одно замечательное качество.
– Какое? – увернувшись, спросил Бондарев.
– Ты абсолютно не стеснителен.
– Чего мне стесняться? – ответил Клим и в три прыжка оказался в постели.
Мобильный телефон в титановом корпусе упал на ковер.
В салоне белого микроавтобуса, припаркованного у обратной стороны дома Бондарева, вел прослушку мужчина со шрамом на левой скуле. Он то прижимал ладонями огромные наушники, то срывал их с головы, без стеснения слушая любовные охи и вздохи, пытаясь еще хоть что-нибудь выудить. Сейчас его поражало лишь то, что он слышал разговор, который велся в доме, но перехватить сигнал мобильного телефона аппаратурой, которой был начинен автобус, не удалось. Так что лицо, с которым Клим договорился о предстоящей рыбалке, так и осталось для Алексеенко неизвестным.
* * *
– Ты проводишь меня? – спросила Инга, натягивая толстый свитер.
– Машину заберешь со стоянки завтра. А я сейчас вызову такси.
– Не возражаю. Никогда не сажусь за руль выпившей. Я люблю целоваться на заднем сиденье такси.
– Если в твоих правилах не пить за рулем, то и у меня есть свои заморочки.
– Какие? – насторожилась Инга.
– Ты поедешь одна.
– Не поняла…
– Женщин я провожаю не дальше чем до такси. Принцип у меня такой.
– Поняла. Словом, вечер удался.
– Продолжения не будет.
– Поматросил и бросил?
Клим помог Инге одеться.
– Надеюсь, тебе понравилось.
– Будь у тебя жена, я бы позвонила ей и сказала, что ты великолепный муж.
Такси уже остановилось у калитки. Бондарев, одетый, по обыкновению, в одну лишь рубашку, вывел девушку, он не стал задерживать ее руку в своих ладонях. Открыл заднюю дверцу машины, помог Инге сесть. Затем открыл переднюю, протянул водителю деньги и сказал, многозначительно поглядывая в сторону водителя, обращаясь к Инге:
– Номер машины я запомнил. Как только доберешься, сразу позвони.
Девушка хотела сказать, что она не знает телефона, как Клим уже хлопнул дверцей. Автомобиль поехал.
По улице, ежась от холода, шел участковый. Такси ехало навстречу, и Игорю Семенову пришлось отскочить к забору в сугроб. Он выругался, но едва увидел Бондарева, выражение лица изменилось, на губах появилась улыбка.
– Добрый вечер, Клим Владимирович!
– А, привет! – Бондарев пожал ладонь милиционера.
– Друга провожали? Искал он вас, и вижу, нашел.
– Пожалуй, да, – задумчиво произнес хозяин дома. – Наверное, долго ему пришлось меня ждать. Он из вежливости как-то мне об этом не сказал, и я себя чувствую дураком. Неловко как-то получилось.
Участковый сдвинул шапку на затылок:
– Когда вы на рыбалке были, он и заходил. А потом, наверное, ушел. У него еще, по-моему, машина забарахлила. Так, может, он в сервис какой съездил, пока вас ждал.
– И ко мне за помощью не обратился. Это же надо, какой скромняга!
– А по виду не скажешь, что скромный. Боксер или борец, наверное, ваш приятель?
– Любит кулаками помахать, кровь горячая, нрав крутой.
– То-то я смотрю, у него и бровь разбита, шрам на щеке.
– В детстве дрались много, а сейчас дружим…
– Так это вы, что ли, ему, Клим Владимирович, так скулу раскроили?
– Нет, это не я.
Участковый посмотрел на часы.
– Спешите?
– Ой, дел у меня, – сказал
