Вечерами они с дочкой перекладывали все это богатство, стараясь освободить побольше места. Рассматривали орнаменты, пытаясь воссоздавать на бумаге замысловатые рисунки. Родик рассказывал Наташе историю русских народных промыслов. Сам учился и обучал дочку тонкостям оценки качества изделий, особенностям технологических процессов. Занятие это было настолько увлекательным, что Наташа даже захотела профессионально заняться хохломской росписью, чему Родик особенно радовался.
В основной своей массе привезенные вещи были изготовлены не на знаменитых предприятиях, а частниками. В связи с этим предметы стоили буквально копейки. Однако это никак не отражалось на их качестве — выполнялись они строго в соответствии с принятыми технологиями, а некоторые из них могли украсить экспозицию любого музея, поскольку обладали бесспорной художественной ценностью. Ведь их авторами были зачастую талантливые художники, имеющие всесоюзную известность. Происхождение изделий никого не интересовало, а экономия была огромная. Кроме того, снижался риск возникновения проблем на таможне — вывозить предметы планировалось под своим товарным знаком, выдавая их за продукт собственного производства. Такой же фокус с заводскими изделиями не просто обошелся бы дорого, а мог бы обернуться уголовной статьей за изготовление подделок. Однако придумать и зарегистрировать товарный знак оказалось сложно. Несколько десятков попыток, предпринятых лично Родиком, потерпели крах — предлагаемые им знаки уже существовали. Наконец, ему удалось зарегистрировать в Государственном комитете СССР по делам изобретений и открытий товарное слово «Алинф» для обозначения товаров в требуемых девятнадцатом и двадцать первом классах. Теперь изделия, готовящиеся к выставке, маркировались этим словом.
Самочувствие Родика с каждым днем улучшалось. Для ускорения выздоровления дважды в день он пил растопленный собачий жир, а вечером его заворачивали в простыню, обильно смазанную медом. Удивительно, но утром ни на теле, ни на простыне следов меда не оставалось. Организм всасывал все без остатка. Как и обещала Окса, однажды мед остался на теле и пришлось впервые с начала болезни принять душ. Вызванный врач смог услышать лишь жесткое дыхание в одном легком, а рентген подтвердил практически полное выздоровление. Однако на улицу Родик старался не выходить, боясь рецидивов. Окса каждый день появлялась у него, чувствуя себя почти как дома. Жена и дочь к ее присутствию привыкли и внешне никаких эмоций не проявляли. Несмотря на это, Родик потребовал, чтобы она уехала в Душанбе. Окса противилась. Однако Родик, считая приближающийся Новый год домашним праздником, достал через «Мострансагентство» дефицитный билет на самолет и, чтобы сгладить ситуацию, рискуя своим здоровьем, сам отвез Оксу в Домодедово. Расставание вышло неприятным. Окса то ли от нахлынувших чувств, то ли по другим причинам всплакнула. Родик же, не выносивший женских слез, внутренне взбесился. Еще немного — и произошла бы ссора, но Окса интуитивно поняла это и, виновато прижавшись к Родику, что-то нежно зашептала. Злость прошла, уступив место чему-то доброму и жалостливому, а комплект из уваровита довершил примирение. Окса, получив этот подарок, куда-то убежала, а через несколько минут вернулась без слез на лице и с новыми сережками в ушах и кольцом на руке. Браслет оказался ей велик, и Родик забрал его, пообещав к следующему ее приезду переделать так, что он не только будет ей впору, но и станет еще красивее.
На обратном пути, разгоняя машину до предельной скорости, Родик особенно остро ощутил, как снова раздваивается его сознание. Это доставило ему почти физическую боль. С одной стороны, он уже начал томиться без Оксы, с другой — его мучило нечто вроде вины перед женой и дочерью. Причем совесть грызла за многие «проступки», среди которых связь с Оксой занимала не первое место. Он считал, что ведет себя «не по-товарищески», катаясь по заграницам, шикарно отдыхая в Душанбе, а жена кроме работы и дома ничего не видит. Оправдание, что он обеспечивает семье материальное благополучие, было слабым и не снимало тяжести с души. Отношения же с Оксой, начавшиеся как мимолетное увлечение, естественное для любого мужчины, переросли во что-то пока неясное, но значимое для него. Родик, не имеющий большого опыта любовных похождений, боялся потерять ту меру, при которой еще может существовать его семья. За годы супружеской жизни с ним это происходило впервые. По сути, он был однолюб. Конечно, в длительных командировках у него появлялись женщины, но они как приходили, так и уходили, будучи лишь атрибутом такой жизни. В случае же с Оксой все оказалось иначе. Бесспорно, у них был роман, но роман двух неравных во всем людей, имеющих различный уровень образования, воспитания, жизненного опыта, умственного развития. Все чаще это выплескивалось в мимолетных скандалах, хотя и быстро забываемых. Все это свидетельствовало о том, что рассматривать эти отношения в плоскости семейной жизни не имело смысла. Две близкие ему женщины в сознании не ассоциировались друг с другом, да и сами они не конкурировали. Пока, о многом догадываясь, жена Родика, будучи умной и очень сдержанной женщиной, не усугубляла ситуацию, хотя определенное напряжение в их общении все же существовало. Окса вообще, казалось, воспринимала наличие у Родика семьи как естественную необходимость. Головой он понимал, что долго это тянуться не может, рано или поздно придется делать выбор, но сердце было еще не готово. Бросить жену он не мог — ведь самые тяжелые годы нищей жизни в коммуналке, а потом и все тяжести Родиковой карьеры во многом легли на ее плечи. Кроме того, она мать его любимой дочки. Оставить Оксу он тоже не находил сил…
«Раньше жизнь была проще, — подумал он. — Я всегда гордился тем, что могу принять решение, выбрать нужный путь и добиваться одной цели. В этом году — проблема на проблеме, и нет однозначного ответа. Существую одновременно в нескольких измерениях. Меня можно использовать как иллюстрацию к главе квантовой физики о жизни электронных оболочек… Ладно, пора начать думать о Новом годе. Колька, обормот, не прислал до сих пор шубу для Лены. Может, и хорошо, а то она, получив такой дорогой подарок, заподозрит неладное. Хотя так моя совесть слегка успокоилась бы… Черт, опять раздвоение…»
По традиции Родик посвящал один из предновогодних дней телефонным поздравлениям. Для этого он составлял список и педантично всех обзванивал.
Одним из первых в списке значился Абдужаллол. Поблагодарив за поздравления, тот пообещал, что они с Олей поздравят Родика в новогоднюю ночь, и сообщил, что сегодня Дима сделал всем новогодний подарок. Экспертиза найденных ключей дала мощную зацепку. Благодаря ей они придумали оперативную хитрость, и, вероятно, скоро все прояснится. Родик обрадовался и согласился, что это и впрямь был бы самый лучший подарок, который Абдужаллол преподносил ему когда-либо.
Повесив трубку, он подумал: «Абдужаллол напомнил мне об очередном раздвоении. С момента пропажи денег я ловлю себя на том, что, разговаривая с сотрудниками, все время анализирую их с позиций «вор — не вор», а потом стыжусь этого. Стыжусь и сказать им о своих подозрениях, а необходимость такого двуличия тяжело переживаю. Неужели все это лицемерие и подозрительность являются неотъемлемой частью моей новой жизни? Надо кончать с этим, а то испорчусь… Следует учиться создавать коллектив по принципу семьи, чтобы отношения были прямые и ясные. Японцы, говорят, это умеют… Хотя в семье у меня тоже двуличие. Кошмар…»
Не так страшен черт, как его малюют.
Пословица русского народа
Встретили Новый год, отпраздновали Старый Новый год. Убрали елку, вымели иголки. Праздничное настроение улетучилось. Потекли будничные дни, наполненные стрессами, удачами, мелкими победами и промахами. В целом все шло своим чередом. Можно даже было сказать, что год начался хорошо. Одно только дело Родик постоянно откладывал — звонок в КГБ. Тянуть время дальше становилось все более неразумно. Родик хотя и наблюдался у врача, но уже не соблюдал постельного режима и свободно перемещался по городу. Это было известно всем, и если за ним наблюдали, то выводы могли сделать не в его пользу. Родик заставил себя набрать нужный номер.
Долго объяснять, кто и зачем звонит, не пришлось. Ему предложили к одиннадцати часам завтра появиться в известном всем здании на улице Дзержинского.
Родик подъехал несколько раньше и, сидя в машине, в который раз анализировал ситуацию, мысленно репетируя ответы на возможные вопросы. Без нескольких минут одиннадцать он открыл тяжелую во всех смыслах дверь. К нему тут же подошел уже знакомый сотрудник районного отдела, пожал руку, попросил паспорт, и через несколько минут Родик, предъявив пропуск, впервые в жизни попал внутрь самого зловещего здания страны. Отвечая на, казалось бы, ничего не значащие вопросы о здоровье и праздновании Нового года, он поднимался по лестницам, шел по каким-то коридорам и наконец очутился в просторном кабинете. От волнения он даже не запомнил дорогу.
