— Мы же нашли у нее только восемьдесят тысяч?
— Десять взял за свои услуги адвокат.
— Вот те на! Хорошая работенка у присяжных поверенных.
— Неплохая. Я сам думаю в скором времени перейти на их сторону. Но мы отвлеклись. Свирин обосновался в Швейцарии, а когда получил от адвоката известие, что все успокоилось, то телеграфировал Прелье. Вот, собственно, и все. Пятого июня его ко мне доставили, еще неделю я проверял его рассказ. Я допросил и его поверенного, и родственников графа. Все подтвердилось. Свирин невиновен.
— Это что же, дознание по новой?
— Да. Я уже подготовил отдельное требование о розыске неизвестных лиц, мошенническим путем похитивших процентные бумаги. Вам, как говорится, все карты в руки.
С Литейного Тараканов поехал к Кунцевичу. Начальник сидел за столом и внимательно изучал какие-то бумаги.
— Здравствуйте, Тараканов, с чем пожаловали?
— Вы про Свирина знаете, Мечислав Николаевич?
— Знаю, Головня еще вчера обрадовал.
— Что же теперь делать?
— Искать, Осип Григорьевич, искать. Что такой кислый? Наградные уходят?
— Кккакие наградные?
— Я думаю, вы с банкирами процента на два договорились? Нет?
Тараканов густо покраснел.
Кунцевич улыбался.
— Я такие сделки с самолюбием не осуждаю. Сам грешен, чего скрывать. Только на будущее: с начальством надо делиться. Оно и прикроет, когда надо, и совет дельный даст.
— Я все понял, Мечислав Николаевич.
— Это радует. А раз поняли, вот вам первый совет: зайдите с другого боку. Мы сосредоточились на Свирине и совсем забыли про присяжного поверенного. Навестите-ка своего земляка. Он, наверное, уже вернулся с побывки.
— А что мы, ваше благородие, посреди двора стоим? — Щегол улыбался. — Пойдем в портерную, тут рядом. У них летом в садике подают — прохладно и пиво отменное.
— Я не при деньгах.
— Да что же, разве я земляка не угощу?
В портерной Щегол потребовал полдюжины пива и соленых закусок. Пиво и правда было очень неплохим.
— Пассажира ентого я помню. Запомнился он мне потому, что по виду — чиновник мелкий, а заплатил как купец первой гильдии. Я еще подумал — украл, не иначе. Да и катал я его долго. Сначала поехали в «Малый Ярославец», он велел дожидаться, побыл там немного, потом мы на Петербургскую понеслись. Там забрали в каком-то доме дамочку и с ней катались. В каком-то заведении они ужинали, в каком, уже не припомню, но в первоклассном, то ли у «Кюба», то ли во «Франции». — Щегол задумался. — Нет, не вспомнить. А ближе к полуночи повез я его на Балтийский вокзал. Там он с дамочкой попрощался, дал мне цельных пятьдесят рублев, наказал ее домой отвезти и ушел.
— Даму отвезли?
— Отвез, только не домой, велела она ее доставить обратно, в тот ресторан, где они ужинали.
— А где она живет, помнишь?
— Нет, ваше благородие. То, что на Петербургской стороне, помню точно, а вот где? — Щегол опять задумался. — А может, и не на Петербургской, а на Ваське [12]? Много времени-то прошло! А сколько я народу за это время перевозил… Не вспомню, нет. Зато куда этот барин поехал, я знаю.
— Откуда?
— А они об энтом с дамой беседовали. Он ей сказал, что дельце на сто тыщ провернул и ему надо ехать в Эстляндию, чтобы рассчитаться с другом. А как сочтется, то тут же к ней.
— Что ж, они разговаривали и тебя не стеснялись?
— Так они по-немецки говорили, думали, что я не пойму.
— А ты что, по-немецки понимаешь?
— Да как по-русски. Я с восьми лет у немца-лавочника, у нас в Ефремове, в мальчиках состоял. Его мадам со скуки меня даже читать по-немецки выучила. Эх, хорошая была барыня! Царство ей небесное.
Побеседовав с лихачом еще с полчаса, больше для того, чтобы иметь возможность допить пиво, Тараканов записал подробные приметы его пассажиров и откланялся.
Полицейский надзиратель запрыгнул в полупустой вагон конки и сел на лавку.
«Где его там искать, в Эстляндии? Эстляндия. Какой хоть там губернский город-то?»
У Николаевского вокзала он пересел на трамвай. Напротив сел молодой человек в студенческой фуражке.
— Прошу прощения, милостивый государь. Недостаток образования не дает мне припомнить название губернского города Эстляндской губернии. Вы не подскажете? Мне очень надо.
— Рига! Ой, нет, Рига — это Лифляндия… Или Курляндия? Я, видите ли, в Технологическом учусь, у нас географии нет, а гимназический курс подзабылся… Нет, Рига, точно Рига.
5
— Да, видать, плакали наши денежки, — сказал Кунцевич. — Эстляндия не столь велика, но искать там этого поддельного присяжного поверенного все равно что искать иголку в стоге сена. Да и нет там его давно, он же мадам обещал вернуться. А ее нам тоже не найти…
Тараканов, которого немного покоробило слово «наши» по отношению к обещанной ему награде, нахмурился.
— Может быть, хотя бы запрос в Ригу отправим?
— В Ригу? А зачем нам Рига?
— Ну как же! В Риге есть сыскное отделение, Аркадий Францевич там служил, попросим коллег проверить присяжного по их картотеке, может, кто его вспомнит. Эх, жаль, Аркадий Францевич в Москву ушел, его бы можно было попросить помочь, бывшие сослуживцы ему бы не отказали.
— Осип Григорьевич, я осмелюсь повторить свой вопрос: каким боком к нашему делу относится Рига?
Тараканов смотрел на начальника с недоумением.
— Постойте! Вы считаете, что Рига — губернский город Эстляндской губернии? У вас по географии что было? — спросил Кунцевич.
— «Удовлетворительно». Я, признаться, ее совсем позабыл, но мне один студент сказал…
— Дурак ваш студент. Да и вы… Кхм. Простите. Рига — это Лифляндия. А Эстляндия — это Ревель. Р-е-в-е-ль! Кунцевич внезапно замолчал. — Осип Григорьевич, кто из нас дурак, так это я. Обер-дурак! Напомните-ка мне, куда уехал один из уволившихся из банка конторщиков?
Тараканов вытащил из кармана пиджака записную книжку и принялся ее лихорадочно листать.
— В Ревель…
— Оказывается, у меня, старика, еще есть память. Мы, помнится, туда и запрос отправляли?
— Да-с. Ответ давным-давно должен был прийти.
— Да, был ответ, вот только куда я его положил?.. — Кунцевич порылся в столе, потом подошел к шкафу и стал доставать оттуда какие-то папки.
— Вот он, нашел. Я его, признаться, даже и не читал, некогда было, ответ пришел, когда я в Швейцарию собирался. Мы же запрос для очистки совести посылали.
Кунцевич достал из конверта лист бумаги и подошел к окну.
— Вот те на! Лантайса-то сложили в Ревеле!
— Как сложили?
— А так, навсегда. Тамошний полицмейстер пишет, что тридцатого апреля тысяча девятьсот восьмого года труп ревельского мещанина Отто Фридрихова Лантайса был обнаружен в саду его дома. Причина смерти — пулевое ранение в голову. Слушайте, Осип Григорьевич, вы, когда в Ревель поедете, обязательно возьмите с собою револьвер.
В Ревель Филиппов отпустил его неохотно. Повсюду в городе шли строительные работы, столицу наводнили мастеровые из разных губерний. А среди них народ был разный, в том числе и до чужого добра охочий. «Чистая» же публика, наоборот, семьями переехала на дачи. Да еще и окна своих пустующих квартир бумагой заклеивала, чтобы мебель от солнца не выгорала. Словно сигнал ворам подавали: мол, нет дома никого, милости просим! Квартирные кражи и пьяные драки с поножовщиной случались каждый день. Надзиратели сутками пропадали на службе. Хищение же из банка — дело давнее и по всем отчетам проходившее как раскрытое. Но за подчиненного вступился Кунцевич. Последней каплей, склонившей чашу весов в пользу Тараканова, было то обстоятельство, что ехать он собирался не на казенный счет — банк оплачивал все путевые издержки. Это позволяло не сообщать о командировке в градоначальство, следовательно, и не нужно было докладывать о том, что раскрытое стотысячное мошенничество оказывается вроде как и не открытым.