Ознакомительная версия.
Между тем Турецкий знал точно — он старался досконально знать все, что так или иначе касалось его профессии, — что мать Максима Витальевича была прачкой, отец — пожарным. А вся эта «родовитая властность» — качество приобретенное. «Ничего удивительного, — подумал Турецкий. — Видимо, человек в течение одного поколения способен вознестись так, будто ему тыща лет. Ведь смог же безродный артиллеристишка за несколько лет пройти путь от капитана гвардии до императора Франции. Да при этом еще завоевать полмира. И ему не надо было говорить, что императорская корона должна передаваться по наследству. Он сам был свой высший суд и носил корону так, словно был ее достоин ничуть не меньше, чем римский император Веспасиан, наследник древнего рода… А чем, в таком случае, хуже Талызин?»
Офис главы банковской ассоциации, однако, был скромен, ничем выдающимся не отличался. Хозяин офиса, видимо, знал себе цену.
— Я вас слушаю, — негромко произнес Талызин.
Турецкий достал пачку сигарет и спрятал ее обратно, поняв, что хозяин не курит. Это было даже к лучшему. «Сигареты надо курить во время задушевной беседы, — подумал он. — Или приятных размышлений. А в состоянии стресса курение наносит только вред».
— Мне бы хотелось узнать, — мягко сказал он, — в каких отношениях ваша ассоциация находилась с банком «Эрмитаж».
Ответ не замедлил себя ждать:
— В прекрасных отношениях.
Глаза Максима Витальевича смотрели искренне и дружелюбно.
— Но ведь «Эрмитаж» брал у вас крупный кредит…
— Это обычная практика в банковских делах, — отчеканил Талызин, и глаза его стали менее дружелюбными.
— И насколько нам известно, «Эрмитаж» просрочил выплату кредитных сумм?
Талызин развел руками, как будто хотел сказать: «Что же вы от меня хотите? Я руковожу в своем офисе».
— А почему «Эрмитаж» тянул с выплатой долга? Как вы думаете? — задал следующий вопрос Турецкий и почувствовал, что его визит начинает тяготить хозяина кабинета. Лицо у него делалось все строже и строже.
— Откуда мне знать. Банковская система — это большая игра. Это в советское время все было просто и работники банков сидели с постными лицами, ожидая, когда схлынут последние посетители. А в рыночной экономике взаимоотношения банков, зависимость их друг от друга — это большая игра. Кто-то захотел больше заработать и не вернул вовремя долг, кто-то, напротив, терпит убытки из-за эгоизма и хитрости другого. И в этой игре в полный рост встает человеческий фактор.
— Значит, бывший директор «Эрмитажа» хотел подзаработать денег с невыплаченного долга? — спросил Турецкий.
Взгляд Талызина сделался еще более жестким, а тон ледяным.
— Вы настолько осведомлены в банковском деле, я чувствую, что сами могли бы ответить на этот вопрос. Хочу добавить, что «Эрмитаж» сам был в некоторой зависимости от другого должника.
— Значит, это в какой-то мере извиняет Виткевича?
— Можно сказать и так, — кивнул Талызин. — Только из-за этого разгильдяйства вся налаженная цепочка рушится. Один подвел кого-то, другой, глядя на первого, начинает подводить третьего человека, и так далее… Ведь выплатил же весь кредит полностью преемник Виткевича. Значит, имелись возможности. Жаль, конечно, что случилась такая трагедия с Владимиром Ильичом. Мы с ним были в некотором роде на дружеской ноге. И все же надо сказать, что он вел дела в последнее время спустя рукава. Может быть, молодая жена была тому причиной, не знаю. Во всяком случае, его преемник повел себя принципиально.
— Да, но после возврата кредита банк «Эрмитаж» объявлен банкротом. Вам ведь это известно?
Ни один мускул не дрогнул на лице Талызина.
— Это, молодой человек, жизнь! — пояснил он, лениво потягиваясь. — Даже скажу больше: ее самая высокая сфера — финансы. Что же вы хотите? Погорел могущественный Инкомбанк, пошатнулся и пошел ко дну Менатеп, который, казалось, будет существовать десятилетия. Я уже не говорю про скорую кончину Тверьуниверсалбанка, с которым я чуть было не связал свою жизнь, но вовремя одумался.
Хотите, продолжу? В мире, куда мы вступили, все не так, как при советской власти. Там страховало государство, но оно же и месило сапожищами ту болотную трясину, в которую мы постепенно погружались. Сейчас не так: проиграл — уходи! Но поступательное движение вперед должно сохраняться. Я не знаю подлинных причин трагедии, случившейся на берегу Селигера, но Владимир Ильич как банкир исчерпал себя. Это я вам точно говорю.
— А вы не пробовали ему дать совет? Сказать, что он сильно рискует? И может лишиться головы? Нет?
Взгляд Талызина источал уже просто могильный холод.
— Во-первых, у нас уже давно не «страна советов». Вы не заметили? А во-вторых, вы что? Хотите сказать, что я его убил?
Турецкий намеренно выдержал паузу, не стал торопиться с возражениями. Но отвечать все-таки пришлось.
— Нет. — Он поглядел на Талызина с обезоруживающей прямотой. — Но ведь вы лучше, чем тот… ваш друг… просчитывали ситуацию и знали, насколько она опасна. Я имею в виду только это. И ничего другого.
Талызин вздохнул с явным облегчением. Беседа со следователем явно шла к завершению, и Талызин вновь вспомнил про Наточку. Если бы он в этот момент взглянул на Турецкого, он бы мог прочесть на его лице свой будущий приговор. «Я-то знаю, что ты заказал убийство, — явно говорили глаза Турецкого. — И сделаю все, чтобы это доказать».
А Талызин еще не знал, что Александр Борисович привык выполнять все обещания, которые давал самому себе. Размышляя, Турецкий немножко расслабился, пока Талызин стоял, отвернувшись к широкому окну. Когда банкир обернулся, лицо и фигура следователя изображали абсолютное согласие с мнением собеседника.
К облегчению хозяина кабинета, гость поспешил откланяться. Но после его ухода Талызин долго сидел, опершись лбом на руки. Наточку он так и не позвал.
Обдумывая итоги непрошеного визита и вопросы гостя, банкир все более тревожился. Он решил снова позвать Игнатова и спросить, как быстро тот сможет закрыть пасть этому зверю. Пусть потребуются любые деньги — игра стоит свеч!
Глава 30 Бандиты сговариваются
Выходной подвернулся как нельзя более кстати. Игнатов выехал за город и назначил встречу Борцу в лучшем месте, которое только можно было вообразить, — на рыбалке. Время пошло на часы. «Боинг» с пятью миллионами евро вылетал в среду. Надо было обговорить еще раз всю операцию в мельчайших подробностях. А где это лучше было сделать незаметнее, не вызывая подозрений? Только на рыбалке. Поди докажи, кто к тебе подошел и подсел. У Игнатова уже давно выработался такой метод. И он еще ни разу не давал сбоя.
До своего генеральства, еще молодым капитаном, он подружился с одной крестьянской семьей в деревушке, расположенной на самом берегу Истринского водохранилища. Занесла его нелегкая, а точнее, трудное служебное дело в то местечко. В деревеньке убили тракториста. За время расследования он пожил в многодетной крестьянской семье, и дружба с ней получилась на десятилетия. Хозяин избы, отец семейства, приохотил Семена Игнатова к настоящей рыбалке. Раньше Семен радовался любой уклейке, пойманной на берегу узкой Сетуньки, и, очутившись на просторах водохранилища, просто обалдел. Там и рыба пошла другая.
Назначив Борцу встречу в бухточке, поросшей лесом, которую тот уже знал, Игнатов приехал накануне к своим деревенским друзьям, переночевал, чтобы затемно выплыть на лодке и порыбачить всласть. Кто его заподозрит? Кому взбредет в голову следить? В предвкушении рыбалки настроение было хорошим.
В четыре утра он поднялся самостоятельно, хозяева еще спали. Выпил стакан горячего чая, чтобы унять утреннюю дрожь, влез в сапоги, накинул телогрейку и, захватив из сарая весла, спустился к воде.
Хозяйская лодка качалась на волне залива. Дул, как всегда, северный ветер. Он почему-то всегда дул здесь с севера. Игнатов подумал, что клев в такую ветреную погоду будет плохим. Но рыбалка имела для него прелесть сама по себе. Он отомкнул тяжелый замок хозяйским ключом, освободил цепь, которой лодка была прикована к замшелой коряге, и выплыл на водный простор, чувствуя, как всегда, восторг и трепет.
Туман висел над волнами, отслаиваясь от воды. По мере того как Игнатов приближался к нему, он отступал, поднимался, цепляясь за ветви прибрежных осин и берез. Приезжая на водохранилище, Игнатов любил удить только в одном месте, напротив маленького заливчика. Это место, по-видимому, любила и рыба. И Игнатов никому не выдавал свой секрет.
До заливчика надо было грести не меньше двадцати минут, и он приналег на весла, постепенно согреваясь и приходя в отличное настроение. Среди удовольствий жизни он испытал, наверное, все и гордился тем, что соблюдает при этом должную меру и осторожность. Коньячок потягивал не спеша и не усердствуя. Даже сейчас в телогрейке булькала фляжка, но он не собирался ее открывать до первой рыбацкой удачи. Бабы тоже его интересовали. Платные девочки могли устроить любой массаж. Иногда и задаром — власть давала такое преимущество. Но Игнатов никогда не переступал грань. Единственной его страстью, где он не знал удержу, была рыбалка. И сейчас, приближаясь к заветному месту, испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение.
Ознакомительная версия.
