Елена Арсеньева - Лесная нимфа

Ознакомительная версия.

Анненский посмотрел угрюмо:

– Не реви! Не зли меня. Слышишь?

В голосе звучало что-то… такая боль, даже мука!

Алена покосилась на него с тревогой, а Нина откровенно испугалась. Слез стало совсем много, вот-вот перельются через реснички…

– Ладно, – сказал Анненский, внезапно успокоившись, – будем считать, что я не могу видеть женских слез. Еще когда вы рыдать начинаете – туда-сюда, а когда вот так глаза наливаются слезами – это ужас… Извините, девушки. Короче, Нина, поступим так. Двигаем дальше, в школу. Урок надо закончить. Только помни – сначала сцепление, потом газ. И не лови бордюры, договорились? – Он наконец-то улыбнулся. – Сегодня у меня практика только с тобой, курсантки Руслана менять своего красавчика на меня не захотели, будут ждать, пока он выйдет. Вот и отлично. Так что я освобожусь и прямо из школы отгоню нашу «Ладу» в мастерскую. Никому ничего не скажем, нечего зря Сусанну волновать. У меня есть один знакомый, классный мастер, он мне мой «Рено» отладил, когда меня позавчера помяли. И ни следа не найдешь.

И прямо посмотрел в глаза Алене.

– Ладно, – повеселела Нина, – вы договаривайтесь с ремонтником, а я вам денежку потом отдам.

– Ну, решим потом, – рассеянно отозвался Анненский.

– Подвезете меня, если вы в Верхнюю часть едете? – спросила Алена, и Анненский кивнул.

Нина и не догадывалась, что на самом деле они сказали друг другу совсем другое:

«Надо поговорить. Срочно».

«Да».

Выпроводив Степцова, от которого не удалось добиться больше ничего толкового, Наталья от души пожалела, что не владеет приемами аутотренинга, которые помогли бы ей прийти в себя, собраться. Ничего подходящего она не знала, кроме того, что, разволновавшись, надо считать до тридцати. Но вот уже и тридцать, и сорок, и перевалило за сто, а тугой комок, в который свились раздражение, вызванное равнодушием Степцова к сыну, и беспокойство из-за непонятного исчезновения Юры, все еще мешал. Дима… Дима Анненский… Наталья вспомнила, как Юра Степцов давал показания, что в момент кражи у Маслякова тот находился у него, а это подтвердило Димино алиби. Узнав, Анненский буркнул: «Трепач!» Впрочем, в запале Дима и сам проговорился тогда, что был у приятеля, не назвав, правда, его имени.

Теперь, когда Юра понадобился милиции, не исключено, что именно с Димой он поехал на рыбалку. «Мы поехали…» «Мы» – это кто? И почему вдруг такое пренебрежение к вызову в милицию? Едва ли в том, что повестка валялась на полу, была бравада. Скорее торопливость, небрежность: уж очень спешил, собираясь, вот и не заметил, как уронил. Откуда же такая поспешность, похожая на бегство? Его кто-то торопил? И как-то все это очень четко увязывается с встречей в поликлинике, о которой говорила Люда. Неужели Юру спугнуло само появление девушек? Или он настолько хорошо запомнил их лица, что почувствовал в этой встрече опасность? Но откуда ему известно, что милиция все-таки вышла на их четверку?

Хорошо, предположим, что Юра испугался встречи с девушками. Но тогда он скрылся бы сразу, не ждал два дня. Или его подхлестнула повестка? Увидев ее, догадался, с чем это может быть связано, и счел за благо убраться подальше? Наивно это, однако не до бесконечности же продлится рыбалка! И почему же он тогда не припрятал повестку?

Да, но при чем здесь все-таки Дима?

Наталья нервно встала. Ей хотелось куда-то идти, что-то делать, но она пока не знала, куда идти и что делать. И Никита не звонит с вокзала. А ведь договаривались. Всегда он…

И тут, будто отвечая ее тревоге, телефон разразился звонками. Слышно было очень плохо, и Наталья, втиснув трубку в ухо, зажимала другое ладонью, напряженно склонившись к столу. Потом, положив трубку, некоторое время сосредоточенно массировала пальцы…

Олег, Олег Табунов. Она помнила тонкобровое румяное лицо высокого юноши, с мягкой снисходительностью поглядывавшего на молодую учительницу, запальчиво обвинявшую ребят в трусости. Значит, он – тот самый разговорчивый брюнет? Интересно. И тоже срочно, бросив все, рискуя быть наказанным за бегство из лагеря, исчез, уехал с каким-то человеком. Да… Олег, который нужен милиции, исчез. Исчез Юра, который тоже нужен милиции. Оба в один день куда-то спешно ринулись. Случайность?

Юру, предположим, увозит Дима. Олега – неизвестный. Да, ведь в той компании на Линде был четвертый. И Люда говорила, что видела в поликлинике двоих.

Наталья достала из сейфа папку – материалы по делу Долининой. Вот угловатая скоропись Никиты: показания Валентины Сазоновой, скупые сведения о той четверке. Предположительно, «чернявый, болтливый» – это Олег. Другой – «пьяный, добродушный». Третий – «не то печальный, не то угрюмый». Как это сказал Степцов о Кролике? «Понурый»? Ну что же, можно и так назвать угрюмую настороженность Димы. Ну а четвертый? «Молчаливый, все время оглядывался…»

Который из них Степцов? По натуре и повадкам, во всяком случае, он не лидер. А тот, молчаливый, первым увидел Долинину, позвал к ней ребят. Деталь? Не он ли был в поликлинике с Юрой? Не он ли приказал Диме увезти из города Степцова, а сам поехал за Олегом? А не Дима ли все-таки лидер в этой группе? Ведь это он подставил Витю Косихина и Славу Шибейко. Но зачем, ведь эти мальчишки ничем не досадили ему?

И Наталья вдруг подумала – и холодновато стало от этой мысли: «А ведь если бы Димин наговор на себя и на тех мальчишек не развалился, если бы не начал так вовремя торги в поезде Вася Орденко, то Анненский был бы теперь в колонии. И в рядах этой четверки его фамилия не возникала бы. И я бы не обеспокоилась, с какой это радости ему так спешно понадобилось увезти Юру подальше. Неужели та история с кражей была хорошо продуманной, но плохо выполненной попыткой спрятать себя от следствия, подведя себя же самого под другое наказание, более слабое? И кого же он пытался прикрыть таким образом? Неужели в том омерзительном по жестокости преступлении Дима все-таки участвовал?»

Так, так… Дима, предположим. Да, стоит лишь допустить это, как многое проясняется. Но тогда, значит, Дима просто не додумался об опасности Юры Степцова как свидетеля, если не предупредил, что ни в коем случае нельзя подтверждать его алиби. Спохватился Дима только на допросе. Похоже, что так.

И все-таки что-то не то! Такая акция требует большей расчетливости, хладнокровия, логики, чем те, которыми обладал Дима. Ведь сорвался же он на допросе, сам обиженно выкрикнул о своем алиби. Может быть, он действовал по чьей-то указке и просто не совладал с собой? Кто же указывал ему этот путь? Юра теперь отпадает. Олег? Едва ли. Ведь и за ним приехали, и его увезли. Значит, тот, четвертый. «Молчаливый», «маленький»…

Дело о краже у Маслякова приобщено к другим делам Орденко. Материалов сейчас нет под рукой. Но неужели не возникало там этого четвертого? Неужели он так и останется в стороне, исподтишка подталкивая к действиям других?

«Ох, Люда, до чего же некстати это происшествие с тобой! «Любовь – самое подлое…» – вспомнила Наталья и даже губу прикусила, натолкнувшись мыслью на то, что сразу должно было насторожить ее, но почему-то потерялось под влиянием жалости к Людмиле, растерянности.

«Любовь – самое подлое, жестокое…» Любовь! Значит, так: получается все очень просто – в понедельник Люда и Таня увидели в поликлинике двух ребят. Но послезавтра Люда в полубреду говорит о любви и подлости, а Таня вообще отрицает эту встречу. Подлость, которая не давала Людмиле покоя…

Наталья схватилась за телефон. Она раз за разом набирала номер, но никто не брал трубку. Перелистав свои блокноты и материалы дела, она выписала два адреса: Татьяны и Анненской. Представив одутловатое лицо матери Димы, невольно поморщилась. Не хочется ехать туда, видеть ее, но без этого не обойдешься. Это единственная возможность узнать, где сейчас Дима, Юра, а может быть, и Олег, и тот, четвертый.

А Татьяна? «Любовь – самое подлое…»

– Вы меня узнали? – спросила Алена.

– Ну да, – сказал Анненский. – Сразу, как увидел. Но, честно, ни на минуту не поверил, что вы явились знакомиться с автором нескольких неуклюжих стишков или решили возобновить знакомство, начавшееся таким странным образом на стоянке около «Этажей».

– На самом деле стихов ваших я почти не знаю, кроме одного – про инверсионный снег, – призналась Алена. – Кстати, стихотворение очень даже недурное. Но пришла я именно для того, чтобы возобновить знакомство.

– Занятно, – пробормотал Анненский. – Занятные дела, говорю, творятся… Что молчите, расскажете, может, в чем дело? Или по дороге? Садитесь, поехали.

Он открыл дверцу пострадавшей «Лады», но Алена не двинулась с места.

– Что такое?

– Не хотелось бы ехать на этой машине. Я думаю…

На самом деле сказать все, что она собиралась сказать, оказалось куда трудней, чем она предполагала!

– Я думаю, что то столкновение с «Лексусом» было не случайным. Это раз. Потом, я думаю, у этого человека, который рвался к нам с травматиком, вдруг сдали нервы. Он увидел что-то, чего не ожидал. Как будто чего-то испугался. Но теперь, по истечении времени, он может собраться с мыслями и с духом. А машину эту он хорошо запомнил. И тогда вообще неизвестно, на что он решится.

Ознакомительная версия.